Гений из Гусляра (Сборник)
Шрифт:
– А как же служба? Как же семья?
– Мою семью вы только что видели, так что можем уже сейчас попрощаться. Больше не встретимся.
– А квартира?
Минц понимал, что задает неправильные вопросы – не в этом дело. У людей случилась беда, но они не расстраиваются и ищут новую жизнь. Почему? Как можно прожить всю жизнь в Великом Гусляре, ни к чему не стремиться и вдруг, в одночасье...
– А я счастлив! – вдруг воскликнул Савич. – И можете всем об этом сказать! Всему прогрессивному человечеству. Да здравствует Шива
И громко распевая гимны на каком-то из индийских языков, провизор Савич направился к туристическому агентству «Мейби». Минц растерянно смотрел ему вслед и старался привести в порядок свои мысли. Заподозрить Савича в склонности к индийской философии было не менее удивительным, чем Льва Толстого в юморе.
Мотоцикл остановился перед Минцем, и Ванда, Вандочка, сорок лет назад красотка, откинула на лоб тяжелые очки и прищурилась:
– Ну как, Лева, а ты не думаешь последовать моему примеру?
– Нет, не думаю, – с душевным трепетом ответил Минц.
– Это может каждый, – сказала мотоциклистка. – Скорость, ветер в лицо, смертельные столкновения!
– Я никогда раньше не подозревал в тебе...
– Сходишь на Землепроходцев, два, еще не такое про себя узнаешь.
Вандочка дала газ и умчалась. Минц долго откашливался от пыли.
Тайна усугублялась.
Минц в очередной раз вышел из подворотни и зашагал к площади.
И наверное, он добрался бы до нее, если бы не кролик.
Обыкновенный кролик, довольно упитанный.
Он свалился на Минца с неба, тяжело подпрыгнул и уселся, глядя на профессора.
– Простите, – сказал профессор. – Чем могу вам помочь?
Кролик вытащил из-за спины черный цилиндр и лихо нахлобучил на голову. Уши прижало полями, и они торчали, как крылья моноплана.
– Он дурак, – ответил Саша Грубин, сосед Минца по дому № 16. – Даже странно, что при таком небольшом уме – такие артистические способности.
Саша Грубин обогнул Минца.
Он присел на четвереньки перед кроликом и положил на асфальт брезентовый мешок.
Кролик послушно прыгнул в мешок, Грубин завязал его бечевкой и перекинул через плечо.
– Что с вами, Саша? – спросил профессор.
– А ничего! Призвание.
Грубин пошел по улице, словно всю жизнь носил кроликов в мешке.
Минц все же старался уговаривать себя: «Ничего особенного не произошло, вчера объявляли – пятна на Солнце, магнитная буря, старайтесь не выходить из дома без головного убора...» Минц потрогал поднятыми пальцами поля своей шляпы. Ну с ним-то все нормально, а вот с другими-то?
Сверху послышался голос:
– Лев Христофорович, прокатить тебя или как?
Господи, этого еще не хватало! Из корзины самодельного воздушного шара свешивалась оживленная физиономия Корнелия Удалова, старого друга и соседа.
– Что с тобой, Корнелий? – крикнул Минц.
– Нашел себя! – откликнулся Корнелий Иванович. – Чего и тебе желаю.
– А куда
– Говорят, археологи отыскали столицу Александра Македонского в долине Вахша, – ответил Корнелий. – Если ветры будут благоприятствовать, слетаю туда.
Порыв ветра подхватил воздушный шар с большой надписью через всю окружность: «Россия – щедрая душа» и понес к облакам, что спешили на юго-восток.
И исчез старый друг Удалов.
Минц не сомневался, что центр интриги лежит на площади Землепроходцев, и предчувствие чего-то зловещего терзало чуткую душу ученого.
И он бы продолжал держать себя в руках, давать отчет в каждом своем шаге и вздохе, если бы не встреча на углу Пушкинской и площади.
У Гостиного двора, у магазина «Все для вашей буренки» стояла известная своей суровостью к распущенным нравам гуслярок Клара Самойленко, бывшая комсомолка и вожатая, а ныне заведующая сектором борьбы с асоциальным поведением подростков в Гордуме.
Минц сталкивался с ее принципиальностью на заседании Гордумы и даже безуспешно пытался склонить даму к разумному компромиссу. Ведь и в самом деле трудно будет запретить юбки выше колен и отсутствие лифчиков под блузками – бывает такое, что поделаешь!
И вот – представьте себе – Лев Христофорович увидел госпожу Самойленко, стоящую на углу с белой гвоздикой в лапке, одетую лишь в кожаный передничек, заимствованный у папуаски, с грудью разве что не обнаженной и в золотых туфельках на дециметровой шпильке. А уж что было нарисовано на лице Клары, не поддается переводу на литературный язык.
Но Минц уже смирился с тем, что живет в сумасшедшем доме, и хотя все внутри у него перевернулось, он произнес:
– Здравствуйте, Клара Георгиевна. Вам не холодно?
– Привет, мужчина, – ответила заведующая сектором. – Не желаешь получить удовольствие?
– В каком смысле? – растерялся профессор.
– В сексуальном, – сказала женщина. – Я такие штучки умею делать, что ты до завтра в себя не придешь. От меня некоторых на «скорой» увозят.
– Простите, – сказал Минц. – Немного попозже. Мне хотелось сначала заглянуть в дом два.
– А что, правильно, – согласилась Самойленко легкого поведения. – Я прошла сквозь это чистилище. Меня изнасиловали шестеро сотрудников. Я думала, что не переживу позора.
– Врет она, – сказала бабушка в белом платочке, проходившая мимо. – Она сама бросалась на наших ребят. Многие устояли.
– А вы там работаете? – спросил Минц.
– Следуйте за мной, молодой человек, – сказала бабушка, – и вы достигнете цели.
В доме два по площади Землепроходцев находилось несколько учреждений. В том числе Гуслярское отделение ансамбля «Березка», Госприемизвозснаб, салон красоты «Галатея-2», фонд «Малютка и отчим», а сбоку прямо к стене был приклеен лист картона, на котором неровно, но внятно было написано фломастером: