Гений из Гусляра
Шрифт:
Когда Ксения стала помогать пьяненькому мужу раздеться, он жаловался:
— Ты представляешь, они мне сказали, что этого самого пришельца тут же отправят в лабораторию, потому что только работа может обрадовать человека. А пиво за мои деньги пили.
— Тебе бы только выпить, — отвечала злая Ксения. — За свои, за чужие, пусть мы с голоду все подохнем, только бы полялякать.
— Они считают, что смысл жизни в труде на благо родины, — сказал Удалов, не сопротивляясь. — А лучший отдых — это перемена занятия. Сами они, понимаешь, переживают,
— Так я и знала! — Ксения всплеснула руками. — Никакие это не пришельцы, а одна пришелка! А ну, дай мне номер ее апартаментов, я ей глаза инопланетные выцарапаю.
— Этого не рекомендуется... — вяло произнес Удалов и задремал.
Когда Удалов проснулся на следующий день, было уже ближе к полудню, чем к рассвету. Но низкие сизые тучи мчались с Северного полюса к Южному, и потому сумерки сохранялись.
В голове шумело и позвякивало.
Удалов побрел на кухню.
На столе стояла тарелка с остывшей кашей и записка от Ксении:
Питайся по ресторанам, туда тебе и дорога.
«И как ты с такой грамотностью восемь классов закончила?» — вздохнул Удалов и попытался припомнить события прошедшего дня.
Вспомнил и поморщился.
Так вот, помогаешь космической дружбе, ведешь себя бескорыстно, а дома сердятся.
Ну что ж, пора идти на поиски пришельца.
На улице сыпал сухой снежок, ветер забирался внутрь дубленки.
Куда идти? Где искать?
Ноги привели Удалова в парк.
В парке, конечно, никого не было. Только вороны делили старый ботинок, таская его за шнурки, где-то тявкали собаки да бомж тащил сумку с пустыми бутылками.
Удалов пригляделся было к бомжу, но узнал его — он уже лет десять бутылки собирает, дачу построил.
Серый помоечный кот промчался по дорожке, за ним пробежал пес, тоже бездомный, но веселый. Рыжий, кареглазый, на передней лапе черное пятно, на задней — длинный шрам в виде полумесяца.
О чем это говорило?
Ни о чем.
Нет, говорило!
Удалов пошел за собакой.
— Песик! — закричал он. — Пойди сюда!
Но пес уже умчался.
Удалов свистнул ему вслед.
Да ну, просто глупое совпадение.
Собаку Удалов догнал у реки. Пес сидел на берегу и смотрел на заснеженные дали.
— Любуетесь? — спросил Удалов.
Не оборачиваясь, пес кивнул.
— Чего же вы так, — сказал Удалов. — Люди из-за вас оторвались от созидательных дел, на вас рассчитывают, родина ждет. Разве можно так деградировать? Даже не понимаю, как вам удалось?
Пес смотрел на Удалова, склонив направо голову, и улыбался.
— Будем возвращаться или как? — спросил Удалов.
Пес не ответил.
— Супруга ваша беспокоится, через всю галактику примчалась, чтобы вас вернуть в лоно.
Пес подошел к Удалову, запрокинул голову и тявкнул. Так весело и просто, что Удалов все понял.
А пес увидел кота и с заливистым лаем помчался вслед.
Удалов не стал рассказывать пришельцам о встрече в парке.
«ТВОЯ РАШЕЛЬ...»
1
Обычно рассказы пишут для того, чтобы читатель мог насладиться образами персонажей и пейзажами, а в конце задуматься над смыслом прочитанной истории. Иначе бы рассказы не включали в хрестоматии и не мучили бы ими невинных детей.
В рассказе должна быть мораль. Даже не очень видная снаружи.
Вы завершаете последнюю фразу и понимаете: так жить нельзя!
Небольшое произведение литературы, к чтению которого вы сейчас приступаете, относится именно к этому роду литературы. И мораль его сводится к истине: «Подслушивать нехорошо».
...Все началось шестого июля. Если вы помните, день тот выдался в Великом Гусляре жарким, томительным, но не беспощадным. И если ты обнажен до трусов, искупался в озере Копенгаген, улегся в тени векового дуба на редкую зеленую траву, щуришься, глядя сквозь листву на сверкающее солнце, и, отмахиваясь веткой от оводов, испытываешь редкое ощущение счастья, то поймешь, почему Минц с Удаловым лениво перебрасывались осколками фраз, не утруждая себя грамматикой.
— А на Кипре... — начал было Корнелий Иванович.
— Там другая широта, — ответил Лев Христофорович.
Помолчали.
Минц шлепнул себя по голому пузу. С озера неслись крики купальщиц, которые изображали танец русалок при луне.
Одна из русалок с грубым хохотом выскочила из воды и понеслась к кустам, преследуемая сатиром. Она ланью перескочила через Удалова.
— Ноги, — сказал Корнелий Иванович.
— Длинные, — ответил Минц.
— Акселерация, — сказал Удалов.
— Питание, гимнастика и желание выбиться в модели, — одолел длинную фразу профессор.
— Значит, не генетика? — спросил Удалов.
— Еще какая генетика, — возразил Минц.
Они лежали головами к метровому стволу дуба, который остался напоминанием о дубраве, посаженной здесь помещиком Гулем в XIX веке. По ту сторону ствола, разложив на траве махровое полотенце с уточками, аккуратно улегся относительно молодой человек, который приехал в Гусляр, чтобы войти в наследство теткиной комнатой, продать ее подороже и покинуть эту глухую провинцию. А пока не вступил в наследство, он скрывался от жары на берегу лесного озера, подобно аборигенам.