Гений войны Кутузов
Шрифт:
От грязи, сырости и острых камней солдатская обувь быстро приходила в негодность. Солдаты были вынуждены идти босиком, и ноги их так пострадали от острых камней шоссейных дорог, что уже были не пригодны для похода навстречу врагу. Приходилось писать прошение государю Александру I о пожаловании пехоте 30–40 копеек на обувку. Царь расщедрился и выдал… 50 копеек…
Именно русской армии придется выдержать основную тяжесть борьбы: австрийцы слишком быстро опростоволосятся. Впрочем, она отправилась в новый поход против французов с большим воодушевлением. Вспоминали о победах, которые суворовские «чудо-богатыри» одерживали над французами в Италии. Бонапарт не казался уже страшным противником. Гвардейские офицеры мечтали о скором вступлении в Париж – столицу мирового изыска и соблазна. Русские дамы высокомерно требовали привезти им Бонапарта в Москву пленником. Офицеры хвастливо кричали: «Дайте нам только добраться до него, а об остальном не беспокойтесь!» Тем более что с Кутузовым шли такие опытные военачальники, как генерал-лейтенанты Д. С. Дохтуров, С. Я. Репнинский с Л. Ф. Мальтицем
…Между прочим, рассказывали, что уже с самого ее начала не лежала душа к этой кампании у Михаила Илларионовича Кутузова. Его настораживало одно весьма странное обстоятельство, объяснения которому он никак не мог найти. А ведь он прошел не одну войну и повидал много «непонятного» и мистического. В поход он отправился на своем любимом коне, на котором он проделал немало других кампаний. Лошадь была столь умна, что при каждом выстреле во время боя или сражения она всегда оглядывалась – а есть ли на ней ее седок?! За конем очень тщательно ухаживали, и он перед походом был в отменном состоянии. Но только-только всадник и конь пересекли границу, как последний начал ежедневно хромать, причем столь сильно, что Кутузову приходилось сходить с лошади. Но оставшись без седока, конь тут же переставал хромать! Лекари очень тщательно обследовали ноги скакуна, но никаких повреждений не нашли! И все же, как только полководец снова садился на своего коня, он тут же опять начинал сильно… хромать! Свита и сам командующий ненароком задумывались о… неблагоприятном знамении. Что это – то ли быль, то ли небыль?! Впрочем, придет время и станет ясно, что боевой конь, припадая на копыто, «как в воду глядел»…
Мнение известного своей осторожностью Кутузова – «лучше быть слишком осторожным, нежели оплошным и обманутым» – о том, как надо вести кампанию против такого грозного противника, как Наполеон, – не дробить силы, а соединить все союзные войска в единый кулак, – в учет не принималось. Его полностью лишили инициативы, вручив уже разработанный, прежде всего, австрийским гофкригсратом план войны и приказали выполнять его во всех деталях. Тем самым придворным военным советом, что так сковывал неистового старика Sоuwaroff в его блистательной Итальянской кампании и поставил на грань катастрофы в его «лебединой песне» – в походе через Швейцарию!
Дело в том, что венские стратеги решили, что, как и в 1796 и 1800-х гг., Наполеон непременно нанесет главный удар в Италии, и направили туда свои главные силы (от 95 до 100 тыс.) во главе со своим, безусловно, лучшим полководцем эрцгерцогом Карлом. Прикрывать его с фланга (из южного Тироля) полагалось 20–23 тыс. солдат генерала Хиллера (Гиллера). Во все тот же Тироль для фланговой угрозы армии Наполеона выдвигались 30 тыс. другого австрийского эрцгерцога Иоанна, памятного своим конфузом против Моро морозным декабрем 1800 г. под заснеженным Гогенлинденом. Значительно меньшие силы (до 80 тыс.) австрийцев эрцгерцога Фердинанда (на самом деле Макка) направлялись прикрывать западное направление и терпеливо ждать подхода русских. Макк предполагал, что на Рейне ему предстоит встретить не более 70 тыс. неприятелей, так порядка 70–80 тыс. Бонапарту придется распределить на другие «нужды»: оборона побережья Ла-Манша, защита Парижа и т. д. т. п. При этом он рассчитывал, что его поддержат «родственно-дружественные» германские народы – баварцы, баденцы, гессенцы, вюртембержцы и др., что позволит ему увеличить свои силы до 100 тыс. штыков и сабель. Этого вместе со спешащей к нему с востока армией Кутузова он полагал достаточным для обуздания «корсиканского выскочки». Очень скоро это полное подчинение воле союзников поставит русскую армию на грань катастрофы.
…Между прочим, Михаил Илларионович Кутузов не «пошел дорогой» Александра Васильевича Суворова и не стал, как тот, сразу же удивлять австрийский гофкригсрат жесткостью своего характера, стремлением повелевать, подчинять всех своей непреклонной воле, эксцентричностью выходок: не бил зеркал в местах своего пребывания, не требовал в качестве ложа пук соломы, не совершал других порой просто неприличных поступков. При встрече с австрийским императором Францем II в его загородном охотничьем замке Хетцендорф под Веной дипломатичный Михаил Илларионович произвел на монарха и его ближайшее окружение впечатление учтивого светского человека, приятного собеседника на любые темы, в том числе и о женщинах, большим любителем интимных услуг которых он был вплоть до самой смерти. Франц II был весьма доволен впечатлением, произведенным на него русским главнокомандующим, и даже пожаловал русским офицерам 60 тыс. серебряных гульденов в качестве «столовых денег». При общении со своим старым знакомцем еще по Петербургу вице-канцлером Кобенцелем (тот был в свое время послом в Северной столице России) Михаил Илларионович Кутузов предпочел перевести разговор на наиболее приятную тему воспоминаний о славных проказах давно минувших дней – любовных интрижках, в которых австрийский вице-канцлер был большой дока. Кутузов на словах со всем соглашался, просил австрийских военачальников не оставлять его своими советами, убедив тем самым, что его намерения совпадают с их пожеланиями. О своих взглядах на войну с Бонапартом и тем более намерениях он по своей старой привычке предпочитал не распространяться: «что знают двое – то знают все». Он прекрасно понимал, что «в поле» он сам себе хозяин, а во дворце можно и полюбезничать, затуманив головы своим высокопарным собеседникам, понимавшим войну на уровне «игры в оловянные солдатики». В этом – весь «Ларивоныч». Таким образом, и «овцы были целы, и волки сыты», правда,
Глава 15
Тем временем генерал Бонапарт даром времени не терял
Генерал Бонапарт – блестящий знаток полководческого наследия прошлого – исповедовал девиз замечательного маршала Франции Морица Саксонского (де Сакса): «Тайны победы – в ногах!» С помощью Бертье Наполеон образцово организовал марш от побережья Ла-Манша: 540 километров французская армия прошла не за 64 дня, как это предполагали «всезнающие» венские стратеги-«математики», а с невиданной доселе скоростью – за 18 дней! Огромный 20-тысячный кавалерийский корпус маршала Мюрата, прикрывавший весь переход Великой армии через северо-западную Германию, блестяще справился с поставленной задачей. Для облегчения проблемы снабжения и во избежание скоплений на дорогах каждый корпус получил свое направление движения. Но в то же время корпуса продвигались на расстояние однодневного или двухдневного перехода друг от друга для обеспечения в случае необходимости взаимной поддержки. Высокий моральный дух позволял частям в среднем проходить в день до 30 км. Войсковые колонны шли с 4–6 часов утра и обычно к полудню проходили установленную предписанием дистанцию, а остальное время светового дня уходило на добывание пищи, а вечер и ночь – на отдых и сон. Для добывания пищи каждой дивизии отводилась полоса площадью около 20 кв. км. Кавалерия и пехота шли по обеим сторонам дороги, оставляя середину свободной для проезда артиллерии, повозок и колясок генералов и маршалов. Если кавалерийский полк занимал около 900 метров, то пехотная дивизия растягивалась на 4–5 км. Нигде дивизии не перекрещивались на марше: расстояние между ними колебалось в районе одного километра. В каждой бригаде имелся свой оркестр, разделенный на три отряда, идущие в голове, середине и хвосте колонны. Их барабанщики-мальчишки («гавроши»), задавая ритм движению, играли по очереди. Каждый час делали пятиминутную остановку (но обоз продолжал непрерывное движение), во время которой уже духовой оркестр играл бравурные марши. Последние полчаса дневного перехода тоже шли под поднимающую настроение музыку. После форсирования Рейна корпуса уже шли готовые к бою: сомкнутыми рядами, между дивизиями была оставлена только небольшая дистанция. Вся Великая армия сконцентрировалась на фронте приблизительно в 120 км в три большие группировки – слева направо (лицом на юг): корпуса Бернадотта и Мармона, Даву и Сульта, Ланна с Неем и резервной кавалерии Мюрата с гвардией Бессьера.
…Кстати, любопытный факт, но случаи дезертирства были редки: например, корпус Мармона «потерял» лишь 9 человек, тогда как нормой считалось не менее 300 «душ»! Вскоре ситуация изменится не в лучшую для Бонапарта сторону. Уже в ходе войны 1805 г. ему придется для пополнения рядов Великой армии срочно призвать в ее ряды 80 тыс. новобранцев, причем это будут юноши на год моложе им же самим законодательно установленного возраста в 20 лет! Но времена, когда патетический клич «Отечество в опасности!» вызвал невероятный прилив патриотического энтузиазма, уже давно минули, и естественно, что такое незаконное «мероприятие» вызвало враждебную реакцию со стороны населения! Очень скоро дезертирство из рядов Великой армии с лихвой перекроет «норму»! Но это будет потом…
И все же, поскольку в ходе стремительных маршей неизбежны «утруски и усушки», а VII корпус Ожеро изначально располагался западнее всех (в Бретани) и маршировать ему приходилось дольше других, реально принять участие в ходе первых боев этой кампании смогли не все солдаты и офицеры, ушедшие в поход от берегов Ла-Манша, а примерно 165 тыс. при 316 пушках.
В то же время маршалу Массена было отправлено в Северную Италию строжайшее предписание всеми имевшимися у него силами (без малого 50 тыс. солдат) максимально втягивать в бесполезные бои превосходящие силы австрийцев под началом их лучшего полководца эрцгерцога Карла. Бонапарт был абсолютно уверен, что многоопытному хитрецу Массена это по силам. Как показало время, он не ошибся в своем выборе: австрийский полководец увяз в тягучей войне с превосходным мастером оборонительных боев Андрэ Массена и практически половина австрийских сил, причем лучших и под началом их самого талантливого полководца, так до конца войны и не приняла участия в основных боевых действиях в Центральной Европе.
…Между прочим, австрийцы катастрофически ошиблись! Во время штабных переговоров с русскими последние пользовались православным календарем, тогда как австрийцы опирались на григорианский, а между календарями была разница в 12 дней. В результате русские запоздали почти на две недели, тогда как французы прибыли на основной театр военных действий намного раньше…
В который раз французы в войнах той поры опередили австрийцев, и в середине октября корпуса Сульта, Ланна и Нея (последнему пришлось с боями прорываться через Эльхинген) мастерски обошли с флангов пассивно ожидавшую подхода армии Кутузова австрийскую армию под номинальным командованием эрцгерцога Фердинанда, а фактически под началом генерала Макка, снабженного бланками австрийского императора Франца, обеспечивавшего австрийскому генералу превосходство над русскими генералами.
Макк бездарно потерял время в баварской крепости Ульм и попал в окружение. Лишь некоторая часть превосходной австрийской кавалерии под покровом ночи, возглавляемая энергичным эрцгерцогом Фердинандом, смогла прорваться. Да и то во многом благодаря тому, что кавалерия Мюрата была увлечена беспощадным преследованием 10-тысячного корпуса генерала Вернека. Вместе со своим венценосным начальником конным австрийцам удалось добралась до своих – правда, уже на границе Богемии. Там Фердинанд стал собирать под свои «поникшие знамена» всех беглецов из Дунайской армии Макка на дальнейшую борьбу с Наполеоном.