Геннадий Зюганов
Шрифт:
Переход к особому управлению — это агония антинародного президентского режима, выражение страха перед ответственностью за последствия разрушительной политики. Президент посягнул на святая святых — на народовластие, на власть Советов, лицемерно замаскированное под защиту народных интересов. На самом деле это неприкрытое посягательство на государственную целостность России, на права субъектов Российской Федерации и ее граждан. В созданной им критической ситуации реальной стала опасность гражданской войны, распада страны. В этот трудный час ЦИК КПРФ обращается к коммунистам, ко всем гражданам с призывом защитить конституционный строй России, не поддаваться на провокации, решительно пресекать любые антиконституционные действия, от кого бы они ни исходили. ЦИК КПРФ видит настоятельную необходимость в объединении усилий всех патриотических сил на защиту Советов народных депутатов как единственно законной конституционной основы политической системы Российской Федерации. Только этот путь ведет к мирному выходу из создавшегося
Опираясь на поддержку левых сил, IX съезд народных депутатов внес в повестку дня вопрос об импичменте президенту, но для принятия решения об отрешении Ельцина от власти не хватило несколько десятков голосов. Борьба исполнительной и законодательной ветвей власти закончилась очередным временным компромиссом. Было признано недействительным обращение президента, но при этом принято решение провести референдум и вынести на него вопросы о доверии президенту, Верховному Совету и судьбе реформ. Итоги состоявшегося в апреле референдума показали, что ни одна из конфликтующих сторон не имела решающей поддержки народа. Сложившуюся в стране политическую ситуацию Зюганов подробно проанализировал в своем докладе на майском пленуме ЦИК КПРФ. Публикация основного содержания этого выступления на страницах «Советской России» была снабжена заголовком, точно отражающим его лейтмотив: «Весна иллюзий». Именно такой оказалась весна 1993 года для оппозиции, которая впала в состояние, близкое к эйфории: многим казалось, что стоит приложить еще немного усилий — и преступная ельцинская группировка будет устранена с политической арены. Подобное заблуждение переживала и значительная часть коммунистов.
«Оппозиция, — подчеркнул Зюганов, — до сих пор дезориентировала и себя, и своих сторонников, делая ставку на скорый взрыв народного возмущения и падение правящего режима. Мы также придерживались недостаточно обоснованного представления, что режим не имеет сколько-нибудь широкой поддержки в трудящихся массах…
Я думаю, пора нам перестать выдавать желаемое за действительное и взглянуть на вещи трезво. Да, страна все глубже погружается в хаос, усиливаются процессы упадка и дезинтеграции буквально во всех жизненно важных сферах. Однако следует признать и то, что организаторы и исполнители распада СССР и России действуют по тщательно разработанному плану, держат его под строгим контролем».
Именно в докладе на майском пленуме ЦИК Геннадий Андреевич впервые ввел в оборот понятие «управляемая катастрофа». Новую социальную технологию ельцинисты использовали для того, чтобы постоянно нагнетать социальную напряженность, не доводя дело до всеобщего социального взрыва. Это оружие, более изощренное, нежели применявшийся до этого механизм манипулирования общественным сознанием через СМИ, застало оппозиционные силы врасплох. Но, как оказалось, менялись не только средства политической борьбы. Итоги референдума неожиданно обнаружили, что сложившиеся в партии представления о характере социальных изменений, происходивших в обществе, часто не соответствовали действительности. Так, Зюганову пришлось с горечью признать, что на референдуме левые силы потерпели поражение в промышленных областях Центральной России и Урала, в которых сосредоточен огромный отряд индустриального рабочего класса, расположены крупнейшие культурные и научные центры. Предстояло ответить на вопросы: «Почему класс, про который коммунисты не уставали повторять, что он по самой своей природе — коллективист, органически восприимчивый к социалистическим ценностям, дал втянуть себя в процесс разграбления общенародного достояния? И почему крестьянин, традиционно определяемый как потенциальный мелкий буржуа, в массе своей быстро раскусил опасность реставрации частной собственности на землю и выступил против разрушения крупных коллективных хозяйств, против денационализации земли и, следовательно, против политики ельцинского режима?»
Коммунисты столкнулись и с другим серьезным противоречием: массовые уличные акции оппозиции, значительно охладившие весной 1993 года экстремистский пыл Ельцина, далеко не в полной мере отражали общие настроения людей. Например, в Москве, где состоялись самые мощные антиельцинские митинги и демонстрации, за Ельцина на референдуме было отдано 72 процента голосов. Впрочем, одна из главных причин такого несоответствия для Зюганова была понятна: к сожалению, КПРФ еще не набрала достаточных сил, чтобы доминировать в массах, оказывать на уличные мероприятия целенаправленное влияние. В результате на улице господствовала стихия, проводимые акции не имели должной конструктивности, часто страдали бессмысленным словоизвержением многочисленных ораторов, представлявших самые разные политические течения. Людей объединяло главным образом возмущение политикой Ельцина, вызывавшей естественное чувство протеста. Но при этом неизбежно вставал и другой вопрос: «А что же дальше?» Каждый из «уличных вождей» давал на него свой вариант ответа.
Референдум выявил резкий спад политической активности населения, причем явный отход от политики продемонстрировали
Но даже такой парламент — аморфный и непоследовательный в своих действиях — был на то время главным тормозом на пути Ельцина к тому, чтобы разрушить сохранявшийся каркас государственности, распродать всю страну и провести грабительскую приватизацию. Поэтому было ясно, что он не остановит запущенный им так называемый «конституционный процесс», основное содержание которого определял тезис, высказанный Ельциным на Конституционном совещании в июне 1993 года: «Советы и демократия несовместимы». Президентское окружение никак не устраивало сложившееся относительное равновесие между ветвями власти, поскольку даже шаткая стабилизация позволяла оппозиции продвинуться к своей главной цели и создать, наконец, правительство национального спасения, способное повернуть реформы в созидательное русло, приступить к восстановлению единого союзного рынка, нарушенных экономических связей. Опыт предшествующих месяцев не оставлял сомнений: Ельцин будет стараться любыми средствами раскачать обстановку. И в этих условиях, как постоянно подчеркивал Зюганов, особенно важно было сохранить выдержку, спокойствие, бдительность, не поддаваться ни на какие провокации.
На майском пленуме ЦИК КПРФ по инициативе Геннадия Андреевича было принято заявление «О борьбе с политическим и государственным экстремизмом», в котором предупреждалось об угрозе, нависшей над властью Советов. В качестве единственно возможного мирного выхода из сложившегося противостояния коммунисты предложили досрочные выборы обеих ветвей власти. Их стремление действовать в рамках конституционного поля, не допустить, чтобы развитие событий привело к гражданской войне, лишало врагов Компартии возможности предъявить ей обвинения в экстремистских замыслах.
Десятки опубликованных воспоминаний участников и свидетелей событий 1993 года говорят о том, что практически все лидеры коммунистических и патриотических организаций сходились в принципиальной оценке намерений Ельцина и не сомневались, что в решающий момент он не остановится перед применением силы. Однако разнились их представления о реальном соотношении сил — преобладали шапкозакидательские настроения, ничем не обоснованная убежденность, что в открытой схватке против ельцинского режима примут участие самые широкие массы трудящихся, а армия и другие силовые структуры не посмеют направить оружие против своего народа. Дух революционного романтизма вскружил горячие головы: многие не разделяли взвешенную позицию КПРФ и не прилагали особых усилий к тому, чтобы глубже разобраться в настроениях людей, понять, насколько далеко зашло расслоение общества. Например, лидер «Трудовой России» Виктор Анпилов, достаточно честно и откровенно описавший события сентября — октября 1993 года в своей книге воспоминаний [30] , сокрушался, что попытки его пропагандистов в октябрьские дни убедить рабочих крупнейших московских заводов — ЗИЛа, АЗЛК, «Серп и Молот» — присоединиться к восставшим не имели успеха: «На наши призывы объявить забастовку, прийти поддержать Верховный Совет рабочие ЗИЛа отвечали руганью: „Ельцин, Гайдар, Руцкой, Хасбулатов — какая разница?! Они дерутся за власть, а нам кровь за них проливать? Пошли они все…“» Но ведь то, что придется столкнуться с подобной, вполне прогнозируемой реакцией, можно и нужно было понять значительно раньше, а не тогда, когда трагедия уже разыгралась.
30
См.: Анпилов В.Наша борьба. М.: Трудовая Россия, 2002.
Как известно, ее отправной точкой стал вечер 21 сентября 1993 года, когда Ельцин объявил о том, что «разгоняет к чертовой матери» Съезд народных депутатов и Верховный Совет, упраздняет действующую Конституцию, а до принятия нового Основного Закона и избрания Федерального собрания будет править посредством своих указов. Указ № 1400, приводивший в действие механизм государственного переворота, назывался «О поэтапной конституционной реформе». Один из главных его разработчиков — Ю. Батурин в апреле 2006 года в интервью радиостанции «Эхо Москвы» признал, что этот «план выхода из ситуации» был подготовлен задолго до сентября и ждал своего часа на столе у Ельцина. Сегодня не вызывает сомнения, что и ход всех последующих событий был заблаговременно спланирован и лишь направлялся в заданное русло. Один только факт, что телевизионные установки, которые демонстрировали всему миру расстрел российского парламента, были заказаны еще до 21 сентября, заранее привезены и установлены в соответствующих точках, свидетельствует о том, что вооруженный захват Верховного Совета был главным звеном в планах организаторов переворота.