Генокод для барона
Шрифт:
Волк сначала был ошеломлен. Но ничего в ответ не сказал. Той же ночью он ушел из лагеря. Никому не известно, что он затеял, видимо от ненависти он совсем потерял голову, стал неосторожен, и нарвался на немецкий патруль. Попал под пулеметный огонь, бежал с перебитой ногой. Но, к счастью для него, наверно, это было первое в его жизни настоящее везение, он остался жив. Его нашли, подобрали тяжело раненного. Принесли в отряд и тут ему еще раз повезло - он как раз успел на самолет, отлетающий в тыл. Его отправили на Большую Землю. Так он попал в госпиталь, в Новосибирск.
Там было тихо, как в могиле. Ни бомбежек, ни канонады. Заживало на нем все быстро, как
И тут появилась медсестра. Новенькая.
– Это что еще за свинство ?
– начала она повышенным тоном, - Вы почему здесь свинячите ?
Лет ей было от силы пятьнадцать-шестнадцать. Но держала она себя, как совершенно взрослая. На войне можно было удивиться хоть чему, только не возрасту.
Волк поднял на нее глаза. Она посмотрела на него. Волк встал, спрятал кинжал в ножны, потом присел на корточки, собрал в ладошки все стружки, которые он раскидал у кровати, рывком открыл заклееную еще на зиму форточку, разрывая бумагу и вату, и выбросил мусор в окно. В палате громко раздалось чириканье воробьев и пахнуло холодным весенним воздухом. Она ничего не сказала. Она повернулась и ушла. Соседи по палате присвистнули.
– Ничего себе, - сказал тот, что наблюдал за кинжалом.
У него не было обеих ног.
В ту же ночь она тайно увела Волка из госпиталя, через весь город протащила его, еще слегка прихрамывающего, в комнату общежития, где жила с тремя подругами - тоже медсестрами. Сейчас их не было - кто ночевал у чей-то троюродной тетки, кто в комнате напротив, на полу. Она завела его внутрь, усадила на кровать. И хотя, несмотря на возраст, была она уже женщиной опытной в таких делах, как-то вдруг ни с того ни с сего растерялась. Волк молчал и смотрел не нее.
– Что будем делать ?
– произнесла она вдруг дурацкую фразу, дурацким голосом, и еще более по-дурацки усугубила, - А ?
Волк молчал. Она ненавидела себя за свою вульгарность. Она уже подумала было, что зря привела его. И почти смирилась с этим.
– Хочешь спирта ?
– спрсила она.
– Нет.
– Может, чаю ?
– Чаю можно.
– Волк впервые говорил так мягко, без злобы в голосе. Чаю можно конечно.
Она посадила его за стол, наклонилась, чтобы достать чайник и поставить его на огонь. Волк унюхал запах ее волос. И как-то мягко, по детски обнял ее. Ему ведь было только семнадцать...
А наутро он впервые в жизни улыбнулся.
Когда через неделю он забирал документы из госпиталя, соседи по палате не узнали его, настолько он изменился. Хотя вроде бы все та же одежда, то же лицо. Он вдруг понял, что жизнь началась для него только сейчас. Его отправляли на фронт. Она провожала его, плакала,
За те десять дней, что он добирался до передовой, он написал ей тринадцать писем. Первые тринадцать писем в своей жизни. Самым коротким было тринадцатое, последнее: "Ты у меня одна на свете. Больше у меня никого нет". Он не знал, что под письмами надо подписываться.
И в первый же день на передовой, когда он пошел проверять посты, шальная беззвучная пуля залетела ему в ухо.
Так получилось, что ее тоже направили на фронт. Вначале в одно место, потом в другое. Потом выяснилось, что она беременная, и ее отправили в тыл рожать. Письма от Волка почта ей аккуратно пересылала. Те тринадцать писем, которые он написал ей за десять дней, шли к ней десять месяцев. Последнее пришло вместе с похоронкой. Через два дня пришла небольшая посылка - кривой кинжал. Она почти не плакала. Она знала, что так и должно было быть. А через месяц, когда она бежала за хлебом, ее на улице застала бомбежка. Ребенок был дома. Ребенок остался жить.
5. БЕЗ ИМЕНИ
Назвали его Иваном. И он тоже угодил в детдом. Не потому, что у подружки Волка не было родственников. Их просто не смогли найти. Записали его как Ивана Михайловича Баронова, положили на детдомовский склад кривой кинжал, и стали по коммунистически воспитывать. Генсеки сменяли друг друга, а Иван взрослел. После Сталина был Хрущев, после Хрущева - Брежнев, после Брежнева - Андропов, после Андропова - Черненко, и наконец венец творения - Горбачев. "Горби". Коммунист, разрушивший коммунизм. А может быть, он разрушился сам. Кто знает...
Итак, генсеки. Все, как один, коммунисты до мозга костей. Волк не вынес бы этого. Значит, ему опять повезло. Вовремя умер. А то сидеть бы ему в лагере, да и то в лучшем случае, и не один десяток годков...
И каждый генсек все норовил сделать по своему. Может и от чистого сердца, кто знает. И "жить стало лучше, жить стало веселее"; и "кукуруза - царица полей"; и "...гм...гм...миру...мир..."; и многого другого наслушался Иван по радио и телевидению после. Сталина Иван почти не помнил, Хрущева помнил, и даже как-то любил, а при Брежневе зажил взрослой сознательной жизнью. Коммунизм все никак не строился на родине Ивана, а все больше свинство распростанялось среди сограждан. Каджый греб под себя. Чем больше, тем лучше. Как будто завтра грести уже будет нечего. Как будто если сосед нагребет больше, то это позор на всю жизнь. Как будто после нас хоть потоп. Хоть трава не расти. Какой-то мерзостью веяло от того времени. Все гребли под себя. И мужчины, и женщины. А те, кто не мог, надрывались от криков в очередях за государственным, по дешовке. А те, кто не надрывался, либо ходили в джинсе, как американские хиппии, но с деньгами и наглыми глазами, либо питались кефиром, портвейном; наряжались в дырявые, как у Арлекино, трико, писали стишки, гнусненько антисоветничали в прокуренных кухоньках, наживали гастрит и язву желудка, мастурбировали под водочку.
В детстве недоедая, к зрелости Иван растолстел. В детстве он был октябреноком, потом пионером, и именно к тому времени относится событие первого рассматривания им своего кривого кинжала. Он лежал в его вещах, старательно отчищенный четырнадцать лет тому назад добрыми людьми от бурого налета. Иван вытащил его из ножен. Удивился, как это легко. Рассмотрел. Некрасивый. Острый. Иван попробовал лезвие на листке бумаги прошло как свозь воздух. "Интересно, убивали им человека ?
– подумал Иван, - Интересно, лекго ли это ?"