Геном Пандоры
Шрифт:
Внезапно вспомнилась глупая детская дразнилка, которую сочинила Мирра и не раз ему напевала:
Раз-два, три-четыре. Ходит котик по квартире. Черный котик в темноте, Не видать его нигде! Раз, два, три, четыре, пять. Вышел котик погулять. Белый котик, белый снег Не найти его вовек. Три-четыре, пять-шесть-семь. Котик,«Раз, два, три, четыре», – повторил Колдун, уже теряя сознание.
Последним, что он услышал, был звонкий издевательский смех.
…Хантер рванулся к Рогачу, вскочил ему на спину и впился, как клещ. Тварь запрыгала по поляне, пытаясь сбросить непрошеного седока. Болтало так, что, казалось, мозги вытрясет через уши, но Хантер привык подчинять непокорных скакунов еще на ранчо. Он крепко держался за рог, а второй рукой что было сил придавил мохнатую шею, слишком тонкую для такой здоровой башки. В ноздри ударило острым звериным духом. Мелькнула мысль о блохах. Олень метался по поляне. Если грохнется на спину и покатается – несдобровать человеческим костям. Хантер усилил давление на горло. Тварь захрипела и тяжело рухнула на колени, а затем распростерлась ничком на земле. Еще через минуту скотина перестала дергаться.
Охотник выпустил рог и, трудно дыша, сполз со спины поверженного великана. Все огни погасли, но это не могло помешать делу. Спасибо нелегальному хирургу, встроившему в сетчатку человека дополнительные фотоэлементы. Ночное зрение выручало Хантера не раз, помогло и теперь. Вытащив из-за голенища пневматический шприц, украденный из аптечки андроида, он прицелился и вогнал иглу точно в основание оленьего черепа. Мягко надавил на триггер. В шприц хлынула темная жидкость.
– Скажи спасибо, что ты такой нежный, – хрипло прошептал Хантер. – А то мне пришлось бы притащить ей твою рогатую башку.
Заполнив шприц, охотник аккуратно обмотал его нашейным платком и сунул в карман. Теперь следовало спешить, поскольку сухого льда в аптечке не было, а охлажденный контейнер потерялся в переделке с цвергами. Хантер достал припрятанный во внутреннем кармане спутниковый телефон. Сигнал был. Значит, спутники все еще кружились по орбите, дожидаясь своих говорящих кузнечиков.
Глава 4
Робинзон и его вахта
Колдуну казалось, что он в земле. Земля навалилась сверху, снизу и с боков, и уже намеревалась сжать зубы. Только – вот беда – зубов у нее не осталось. Земля была старенькая, зубы у нее выпали, и потому она собиралась жевать Колдуна долго, как старик беззубыми челюстями обсасывает хлебную корку. Впрочем, на сей раз старик решил себя побаловать – кроме хлеба, подзакусить горелым жиром. Смрад этого жира пробился сквозь сон Колдуна вместе со слабым желтым огонечком. Огонек приблизился, наплыл, и в его дрожащем свете над Колдуном воздвиглась огромная тень. Тень была широка, космата и зверовидна. Склонив над жертвой страшную черную харю, она распахнула пасть и сказала:
– Бу!
Неизвестно, какой реакции ожидала тень, но Колдун выкинул вперед ногу и впечатал ботинок прямехонько туда, где у тени, будь она человеком, находилось бы солнечное сплетение. С воплем тень сложилась пополам и исчезла. Огонечек тоже полетел куда-то вниз, и вдруг в пещере – если это была пещера – вспыхнуло яркое пламя. Завыло
– Черт! Туши! Туши, сука!
Колдун спрыгнул с лежанки и обнаружил, что тень катается по полу землянки. Меховая куртка весело полыхала. Рядом валялась горящая консервная банка с остатками жира. Мохнатая шапка слетела с головы тени, обнажив курчавую шевелюру и молодое, черное и перепуганное лицо. Колдун огляделся, сорвал с лежанки серое армейское одеяло и набросил на воющего и катающегося человека.
– Черт, братишка! Я же просто пошутил! Я ж не знал, что ты психованный!
Хозяин землянки, назвавшийся, вопреки африканской внешности, Свеном Густавсоном, сокрушенно разглядывал прожженную куртку. Вместо масляной горелки он засветил электрическую лампу на аккумуляторах. В ее белом свете обнаружилось, что землянка довольно низкая, пол ее покрыт лапником, а кроме лежанки – длинной и узкой ниши в земле, – имеются складной стол, электропечка, несколько плотно набитых пластиковых мешков, канистра с водой и два ящика с патронами для винтовки. Сама винтовка была прислонена к стене. Над ней висел плакат, изображавший огромную задницу с картами западного и восточного полушарий на круглых ягодицах и надписью «World Peace» [3] . На шесте, торчащем в углу, висело несколько кроличьих шкурок. На столе между алюминиевыми кружками и тарелками лежал короткоствольный «Узи», а на печи стоял древний металлический чайник. Сковородка и кастрюля с вмятиной в боку валялись под столом. От пола поднималось несколько земляных ступенек, ведущих к железному люку. Судя по надписи, люк был похищен у муниципалитета города Эрнсдейл и в лучшие времена закрывал канализационный колодец.
3
Мир во всем мире ( англ.).
– Я тебя к себе притащил, в постель уложил, – продолжал стенать афродатчанин.
На вид ему было лет двадцать пять. Под курткой обнаружилась грязноватая майка с большими красными цифрами «9-11», а ниже – широченные хэбэшные штаны с огромным количеством туго набитых карманов.
– В свою, блин, родную постельку уложил человека… а он меня за мою доброту чуть не угробил!
– Извините, – сказал Колдун, не чувствуя за собой ни малейшей вины.
В землянке невыносимо воняло гарью и жженой шерстью. Еще поохав, хозяин дома взобрался по ступенькам и чуть отодвинул крышку люка. В щель ударила полоска дневного света. Дышать стало полегче.
Колдун порылся в карманах. Гостеприимный хозяин успел избавить его от массы полезных вещей.
– Что-то потерял, братишка?
– Пистолет можете оставить себе. К нему все равно патроны кончились, – хмыкнул Колдун. – Ампулу верните.
– Ампулу? Какую ампулу?
– Стеклянную.
Некоторое время негр молча взирал на гостя, а затем расхохотался:
– А тебя, малыш, так просто не раскрутишь. Что у тебя там? Дурь? Антибиотик?
– Лекарство от кашля.
Густавсон, все еще ухмыляясь, полез в один из карманов и перекинул Колдуну ампулу. Тот ловко ее перехватил. Афродатчанин лихо подмигнул и сказал:
– Ладно, не держи зла. В лесу свои законы, но я нормального пацана не обижу. Я ж так обрадовался, когда тебя нашел. Думал, впервые за сто лет с человеком поговорю.
– Сто?
– Ну, не сто. Если верить моим часам, – тут Густавсон щелкнул по охватывающему его запястье браслету, – пять лет, десять месяцев и восемнадцать дней.