Геносказка

Соловьев Константин

— Возможно, и проще, — легко согласилась Гретель. — Если есть гарантия, что дерево, из которого он состоит, горит. Но я бы все-таки предложила хорошую циркулярную пилу.

— Простите, но мне претит столь варварское обращение с собственным имуществом!

— Жадность — мать жестокости.

— …А глупость — мать всех бед, — отозвался с неприятной усмешкой Варрава. — Я тоже знаю древние поговорки, госпожа геноведьма. Но вы же не всерьез предлагаете пустить под нож гору золотых монет?

— И тем спасти себе жизнь. Даже я не знаю,

чего ждать от этого существа, хотя именно я подарила ему жизнь. Я уже вижу, что процесс зашел гораздо дальше, чем мне виделось изначально. И процесс этот шел неконтролируемо. Перед вами не деревянный мальчик, как может показаться, а плотоядное растение, для которого мы все здесь — не более чем упитанные мухи. Вы, господин директор, судя по всему, опытный человек.

Господин Варрава вскинул голову:

— Я содержу этот театр уже тридцать лет!

— Наверно, отлично разбираетесь в актерах, — ничуть не смутившись, заметила Гретель. — В кровожадных садистах, безумных рубаках и опьяненных гормонами мулах. Так вот, Бруттино — это нечто совершенно иное. Вам может показаться, что вы понимаете его и сможете выдрессировать. Что предстоит только сломать его, и рано или поздно он сделается послушен. Вы рассматриваете его всего лишь как очередную куклу из крови и плоти. Кровь всегда понятна, а плоть — послушна. Но он не такой.

Господин Варрава басовито расхохотался. Так, что зазвенел чан с дергающимися в нем пиявками. Мистер Дэйрман угодливо вторил ему тонким голосом.

— Ох, госпожа геноведьма, чертовски благодарен вам за совет, уверен, вы дали его от чистого сердца, только давайте оставим кости псам, а кукол — кукловодам. Может, в геномагии вы понимаете побольше многих в этом гнилом городишке, да только в театре командую я. Кроме того, если не ошибаюсь, нас связывает уговор. С вас — мальчишка, с меня — то, что при нем было, так? Что ж, контракт выполнен, а дальнейшее уже не ваша забота. Коль угодно, купите у лесника телегу дров и наклепайте дубоголовых ублюдков на свой вкус. Но этот — мой.

Гретель смерила его ледяным взглядом. Едва ли она вообще представляла себе образ мыслей господина Варравы. Впрочем, Гензель сам не был уверен в том, насколько соответствует действительности впечатление о старике. Тот часто выглядел наивным хитрецом и напыщенным болтуном, но почти всякий раз это оказывалось ловкой имитацией, очередной ширмой, за которой пряталась его паучья сущность. Убедиться в этом могли десятки много о себе воображающих хищников Вальтербурга, которым старик перекусил хребет. В переносном, разумеется, смысле.

— Дерево не умеет ненавидеть, — сказала Гретель, глядя прямо в лицо Варраве. — Это человеческая черта, не имеющая под собой разумного обоснования, если дело касается флоры. Но дерево умеет устранять препятствия и бороться за свое существование. Часть вшитого в наш генокод инстинкта самосохранения, извлечь который не под силу и геномагу. Вам кажется, что Бруттино в вашей власти. Наверно,

так оно и есть. Но вы недооцениваете упрямство и целеустремленность растений.

— Сейчас вы наверняка скажете что-то насчет того, как быстро и неумолимо растет молодой бамбук. — Ядовитая усмешка Варравы, пусть и задрапированная густой бородой, неприятно царапнула. Но Гретель ее не заметила.

— Просто подумайте о том моменте, когда ваше дерево решит, что препятствие к его росту и существованию — вы лично.

Варрава рассмеялся. Немного сухо и неестественно, как показалось Гензелю. Показалось и больше. Показалось, что за личиной Варравы, болтливого старика, как за приподнятой крышкой норы, мелькнула морда земляного паука — три пары матовых немигающих глаз, внимательно изучающих собеседника. Однако иллюзия эта вскоре рассеялась. Варрава быстро вернул себе обычное благодушие и щелкнул пальцами.

— Довольно об этом. Я способен сам распорядиться своей собственностью. Вас же я пригласил по другому поводу, разве не так? Мистер Дэйрман, подайте-ка нам вина! Лучшего вина, которое сыщется в моем погребе! И вытащите этот чурбан обратно в чулан, его мерзкий взгляд действует мне на нервы…

Гензель заметил, что Бруттино больше не сопротивлялся. Пока слуги тащили его к выходу, деревянный мальчишка не отрываясь смотрел на них с Гретель. Столь сосредоточенно, что Гензелю захотелось чиркнуть огнивом и самому поднести трепещущий язычок пламени к гобелену. Быть может, если проклятый, исполненный боли театр господина Варравы превратится в горсть зловонной золы, ощущение от этого нечеловеческого взгляда забудется. Гензель заставил себя выкинуть эту неуютную мысль из головы. Наверно, иногда выгоднее быть безэмоциональным чурбаном, чем обладать живым человеческим воображением.

Мистер Дэйрман уже протягивал пузатую бутыль, полную густой багровой жижи. На миг Гензелю показалось, что это отцеженные остатки того, чем заляпали во время сегодняшнего представления сцену. Карраб Варрава с удивительной ловкостью наполнил три пыльных бокала, извлеченных из-под старой газеты.

— Тост! — возвестил он громко. — За славное партнерство и за его сочные плоды!

Гензель даже не притронулся к протянутому бокалу. И с удовлетворением заметил, что так же поступила и Гретель.

— Спасибо, господин Варрава, мы не станем пить.

— Брезгуете? — удивился директор театра. Пиявки, впившиеся в его подбородок, грудь и шею, еще дергались, напоминая хищные щупальца, торчащие из господина Перо, но уже медленнее. Судя по всему, они достаточно насытились отравленной кровью своего хозяина.

— Разумная предосторожность, — пояснил Гензель. — Мы можем изображать старых добрых приятелей, но мы оба знаем, что доверия между нами никогда не водилось. Оставим эти трогательные жесты. Нас связывает дело, и я рад, что ты смог извлечь из него свою половину выгоды. Значит, осталось поговорить об остатке.