Генри и Эллен

Нигро Дон

(ЭЛЛЕН говорит и ходит в поисках нужной кухонной принадлежности, а Генри снимает пиджак и достает блокнот, поэтому, когда она скрывается в тенях, он уже готов обратиться к своей труппе, собравшейся в театре «Лицеум». Нет ни затемнения, ни паузы. ЭЛЛЕН появится в конце выступления ГЕНРИ, избавившись и от теста, и от фартука).

Картина 3

(ГЕНРИ обращается к труппе, после репетиции).

ГЕНРИ. Итак. Что еще? Я хочу, чтобы могильщик старался не переигрывать. Мы должны устоять перед искушением уподобиться старому Йорику. Могильщик – парень забавный, и даже тонкий, по-своему, но он не придворный шут, он роет ямы для мертвых, и этим настраивается

на философский лад, и вот это как раз забавно, сочетание его достаточно жуткой профессии со склонностью пофилософствовать. Юмор тут произрастает изнутри, привносить его дополнительно нет нужды. Думаю, будет полезным, если королева откажется от попыток наступить на ногу Гамлета, когда она грациозно спрыгивает с кровати. Мне нужна эта нога для поединка на шпагах, дорогая. Гм-м-м. Думаю, Розенкранц может обойтись без дополнительной прокладки в трико. Выглядит непристойно, сынок, и отвлекает внимание женщин от Гамлета, а мы не может такого позволить, правда? Лаэрт, тебе необходима дополнительная практика. Я про поединок на шпагах. Я, разумеется, мечтаю умереть на сцене, но, думаю, время еще не пришло. И кровь у нас по-прежнему выглядит, как блевотина. Какая-то комковатая. Неужели нельзя с этим что-то сделать? Клавдий, не старайся превратить каждую реплику в объявление для всего города. Не должно складываться впечатление, будто ты постоянно кричишь в чью-то слуховую трубку. Среди зрителей глухих нет, во всяком случае, нет, когда они приходят сюда. Я на это надеюсь. Полоний, постарайся не уснуть, пока я говорю. Это важно. Послужи примером для зрителей. В общем, получилось на удивление хорошо, и я уже боюсь, что мы выдадим отличное шоу. Завтра генеральная репетиция. Приходите хорошо отдохнувшими. Думаю, на этом все. Благодарю.

(Смотрит в блокнот, что-то записывает, глубоко задумывается. ЭЛЛЕН, которая слушала вместе с остальными, теперь неуверенно подходит к нему).

ЭЛЛЕН. Мистер Ирвинг?

ГЕНРИ. Один момент. (Еще что-то записывает, отрывается от блокнота). Да, миссис Терри?

ЭЛЛЕН. Позволите поговорить с вами? Минуточку – не больше.

ГЕНРИ (достает карманные часы, смотрит на циферблат). Разумеется, миссис Терри. Слушаю вас.

ЭЛЛЕН. Мистер Ирвинг, я не собираюсь ставить под сомнение вашу режиссуру, но завтра у нас генеральная репетиция, а мы с вами ни разу не репетировали ни одну из сцен, в которых играем вместе.

ГЕНРИ. Да? (Пауза. Она смотрит на него). И вас это тревожит?

ЭЛЛЕН. Если на то пошло – да. Я хочу сказать, вы играете Гамлета, я играю Офелию, наши персонажи тесно связаны, несколько сцен мы играем вместе, и все они важные, поэтому не будет ничего плохого, если мы отрепетируем хотя бы одну или две, раз или два, до премьеры.

ГЕНРИ. Не беспокойтесь, миссис Терри. Все у вас получится.

ЭЛЛЕН. Мне трудно поверить, что все у меня получится в любой пьесе, которую я не репетировала. Вы репетируете со всеми. Другие сцены вы повторяете снова и снова, добиваясь своего. Собственно, требуете такой точности, уделяете столько внимания мельчайшим деталям, что это выводит из себя, и несколько раз я едва удерживалась, чтобы не закричать от раздражения. А со мной вы не репетировали вовсе.

ГЕНРИ. Да перестаньте. Вы уже играли эту роль?

ЭЛЛЕН. Не с вами.

ГЕНРИ. И текст вы знаете?

ЭЛЛЕН. Разумеется, текст я знаю.

ГЕНРИ. Заверяю вас, я буду произносить те же слова, что и другие Гамлеты, и делать то же самое, разве что получше многих. Поэтому представьте себе, что вы играете Офелию, как играли всегда, только с самым лучшим Гамлетом, и все будет отлично. А теперь, прошу меня извинить… (Поворачивается, чтобы уйти).

ЭЛЛЕН. Но, мистер Ирвинг…

ГЕНРИ. Да? Что еще? У меня дела, миссис Терри. В отличие от вас, я не только играю на сцене. Я еще и режиссер, и руководитель этого театра.

ЭЛЛЕН. Да, я знаю, и не хочу выглядеть паникершей, честное слово, не хочу, но вы действительно думаете, что у нас получится хорошая постановка, если мы с вами не будем работать вместе?

ГЕНРИ. Миссис Терри, мы не работаем вместе. Я – режиссер пьесы, а вы играете Офелию. У нас разделение интеллектуального труда. Вы не пытаетесь примерять

на себя обязанности режиссера, я не пытаюсь изображать Офелию, и в этом случае все получится, как нельзя лучше. Заверяю вас, как только поднимется занавес, вы увидите стоящего перед вами Гамлета, и если знаете текст, бояться вам абсолютно нечего, это я вам обещаю. Все остальное предоставьте мне. (Снова пытается уйти).

ЭЛЛЕН. Но мистер Ирвинг… Мистер Ирвинг…

ГЕНРИ. Я надеюсь, миссис Терри, что вы не из тех злополучных актрис, которые становятся все более истеричными с приближением премьеры. Исходя из отзывов о ваших прежних выступлениях, я полагал, что вы совершенно не такая.

ЭЛЛЕН. Я не становлюсь все более истеричной, мистер Ирвинг, но я все больше тревожусь, что у меня не получится. Возможно, я не привыкла выступать с таким актером, как вы, но мне необходимо репетировать, чтобы почувствовать уверенность в себе. И я не думаю, что это чрезмерное требование. С другими вы репетируете, как сержант муштрует новобранцев. Вы с ними безжалостны. Абсолютно безжалостны. А я лишь сижу и наблюдаю, день за днем. В моих сценах с другими вы говорите с ними, но не со мной. Вы с каждым беседуете лично, но не со мной. Я этого не понимаю, мне это не нравится, и мне очень хочется, чтобы вы…

ГЕНРИ. Миссис Терри, если вы не чувствуете уверенности в себе, никакие разговоры не помогут. Уверенность идет изнутри. Я не могу вселить в вас уверенность. Я буду ставить пьесу, как считаю нужным, а вы будете выполнять свою работу, за которую я плачу вам немалые деньги. А теперь прошу меня извинить. (Уходит).

ЭЛЛЕН (в ярости, раздражении, подходит к самому краю авансцены, которая становится, когда она заканчивает монолог, мостом Ватерлоо). Какой же он напыщенный, самодовольный, холодный, тщеславный, непробиваемый, отвратительный монстр. С ним совершенно невозможно иметь дело. Холодный, как ночь, в которой я иду. Холодный, как туман на мосту. Холодный, как вода далеко внизу. Холодный, как комок на дне души, когда спектакль заканчивается, а ты не можешь смотреть в лицо зрителям или другим актерам, потому что знаешь – ты провалилась. Не просто не дотянула в каких-то сценах, а провалила все, что только можно, показала полнейшей бездарностью на глазах сотен зрителей, и этот позор останется с тобой навсегда, не закончится с завершением этого спектакля. Самый страшный, самый жуткий холод – это холод закулисья, который ты испытываешь, не справившись с ролью, не оправдав доверия, подведя всех остальных. Нет тебе прощенья, и не остается ничего иного, как бежать в туман и темноту, чтобы там сгинуть.

Картина 4

(Ночь. Мост Ватерлоо. ЭЛЛЕН стоит на краю авансцены, ее трясет, она смотрит на черную воду далеко внизу. ГЕНРИ приближается из глубины сцены, в плаще, выглядит, как Шерлок Холмс).

ГЕНРИ. Миссис Терри?

ЭЛЛЕН (вздрагивает). Ох.

(Теряет равновесие, чуть не падает, но ГЕНРИ на удивление проворно подскакивает к ней, хватает и оттаскивает от края).

ГЕНРИ. Осторожнее, миссис Терри. Вы могли упасть, а вода, боюсь, ужасно холодная.

ЭЛЛЕН. Все у меня хорошо, благодарю вас. (Вырывается из его рук). Что вы здесь делаете?

ГЕНРИ. Я как раз собирался задать вам этот вопрос.

ЭЛЛЕН. Но я не выслеживала вас, мистер Ирвинг. Это вы, похоже, выследили меня.

ГЕНРИ. Ваша перепуганная костюмерша сообщила мне, что вы покинули театр после последней сцены. Я встревожился, когда не увидел вас на поклонах и, естественно, навел справки. Швейцар казал, что вы в крайне расстроенных чувствах выбежали из театра в ночь и к реке.

ЭЛЛЕН. Это мое дело, мистер Ирвинг – не ваше.

ГЕНРИ. Наоборот, это очень даже мое дело, потому что я поступил опрометчиво, подписав вас на целый сезон и ожидая, что вы будете выходить на поклоны. Манкировать этим – непростительная грубость по отношению к зрителям и другим актерам, и я такого просто не допущу.

ЭЛЛЕН. Я думала, все будут счастливы, если меня там не будет.

ГЕНРИ. Это еще почему?

ЭЛЛЕН. Пожалуйста, мистер Ирвинг. Не пытайтесь сочувствовать. Вам это совершенно не к лицу.