Генри и Катон
Шрифт:
— Остановись, Колетта. Откуда тебе знать, не убил бы Джо в конце концов тебя или Катона?
— Я знаю, что не убил бы, я узнала его за то время, что мы были вместе. А сейчас пойми, чего я хочу: чтобы ты навестил Катона, но ничего не говори о том, о чем я тебе рассказала, просто послушай его, посмотри, как он выглядит. Он очень любит тебя и наверняка не выдержит, расскажет тебе все, и тебе станет ясно, знает ли он. В любом случае мне доставит большое облегчение, если ты навестишь его, я буду лучше себя чувствовать. Уверена,
— А твоему отцу известно все, что случилось?
— Нет. Ему известно, что банды не было, он узнал это от полиции, и Катону он не проговорится. Но я не все рассказала ему, не могу… Генри, это так ужасно, никогда не переживала такого кошмара, это как пытка, какая-то дыба, я постоянно прокручиваю те события и думаю, что, поведи я себя иначе, я могла бы спасти того несчастного парня и не дать Катону сойти с ума…
— Спокойней, Колетта, спокойней. Ты выдержишь.
— Да. Знаю, что выдержу. Но, Генри, ты пойдешь к Катону? Он тебя любит и будет откровенным.
— Меня не убедили твои предположения.
— Ну вот… и еще… Генри…
— Что ты хочешь сказать, дорогая?
Солнце, отразившись от белой садовой стены, заглянуло в сизо-серую комнату и мягко осветило лицо Колетты. Она похожа, подумалось Генри, на корабельного юнгу, на юного канонира времен адмирала Нельсона, ребенка, успевшего, однако, увидеть кровь. Странное сравнение, подумал Генри, и еще: как она красива.
— Когда бракосочетание?
Генри посмотрел в окно на сад, повторявший опрятностью комнату.
— Через две недели. В Лондоне.
— А-а. Хорошо. И потом в Америку?
— Да.
— Надеюсь, вы оба будете счастливы, — сказала Колетта, и ее слова прозвучали как прощание.
Она зашевелилась, пригладила пластырь на щеке, села чуть повыше в кресле, высвободив косу. Генри встал. Он смотрел на нее, мысленно прося ее взглянуть на него, но она не поднимала глаз.
— Генри. Я должна извиниться за то безумное письмо, которое написала тебе, и за все, что наговорила Стефани в тот день, когда вы сидели в машине. Конечно, это была чепуха, и я так не думала, я это позже поняла. Тогда я вела себя как ребенок. Прости…
— Пустяки…
— Я думала… чувствовала… тебе станет легче, если узнаешь, что я не влюблена в тебя… и никогда не была… я сама не понимала, что несу…
— Конечно, будет легче, хорошо, что сказала…
— Неприятно, когда думаешь, что кто-то… в любом случае… так-то вот… Значит, Холл продается?
— Да.
— А твоя мама будет жить в Диммерстоуне. Передавай ей привет от меня. Надеюсь, я еще увижу ее, да, конечно, увижу…
Они на секунду замолчали. Колетта, перебирая бахрому на пледе, быстро взглянула на него, и они заговорили одновременно:
— Что… Прости?
—
— Я просто хотел спросить… ну… лондонский адрес Катона…
— Ах, да. Он живет у Брендана Крэддока, отец Крэддок, ты его знаешь. Адрес есть в телефонной книге.
— Спасибо. Боюсь, что, уехав, я больше не вернусь сюда, но постараюсь до отъезда навестить Катона и напишу тебе, дам знать, в каком он состоянии.
— Ты очень добр…
— Что ж, прощай, Колетта, не думаю, что мы еще встретимся. Разве что только ты, может быть… заглянешь к нам, если когда-нибудь окажешься в Иллинойсе.
— Непременно. Прощай, Генри, и спасибо тебе.
Она твердо пожала ему руку, глядя в глаза. Генри заколебался перед неожиданной возможностью поцеловать ей руку. Но мгновение было упущено; он направился к двери, бесстрастно улыбнулся и вышел.
Генри был уже на крыльце и закрывал за собой дверь, когда сзади упала тень, и он, ничего не видя перед собой в этот миг, налетел на Джайлса Гослинга.
— Здравствуй!
— Доброе утро.
— Чудный денек, а?
— Чудный.
Они обошли друг друга. Гослинг постучался и скрылся в доме. Генри медленно пошел по тропинке, потом по дороге, пока не оказался у ворот. Он долго стоял там, прислонившись к железным прутьям, и глядел сквозь них на заросшую подъездную дорогу и движущийся узор теней от окружающих деревьев.
— Никогда не была знакома ни с одной знаменитостью, — вздохнула Стефани.
— Я когда-то был весьма известен, — сказал Люций.
— А хотелось бы познакомиться с какой-нибудь знаменитостью вроде поп-звезд, кинозвезд.
— Да, когда-то был известен. Но сейчас, увы, нет.
— Что там за птица, такая большая?
— Цапля.
Расхаживавшая на длинных ногах по мелководью за камышом, цапля взлетела и, с беспечной медлительностью описав круг над водой, аккуратно опустилась на противоположной стороне озера. Близко от них на кучке скошенной травы стоял черный дрозд, склонив набок голову с яркими бусинками глаз, и прислушивался к шуршанию насекомых. Пролетела сорока, длинным хвостом напоминающая вертолет. Распустив крылья, ворковала пара кольчатых горлиц. С неба лилась бесконечная песня жаворонка. Генри уехал в Лондон на переговоры в «Сотбис». Был еще один солнечный день.
— У меня никогда не было друзей, — сказала Стефани, — Некоторым это нравится.
— Да что вы! Наверняка у вас были подруги.
— Нет, они все ненавидели меня.
— Яваш друг.
— Но я больше никогда не увижу вас.
— Что ж, будем жить настоящим.
— Сомневаюсь, что у женщин бывают друзья.
— У меня их была уйма…
— В детстве у меня был пес, вот он был мне другом.
— Давайте присядем, если не возражаете. Что-то я снова неважно себя чувствую.