Генри Лонгфелло. Песнь о Гайавате. Уолт Уитмен. Стихотворения и поэмы. Эмили Дикинсон. Стихотворения.

Дикинсон Эмили

7

Не для того произведен ты на свет матерью и отцом, чтобы стать прахом, но для того, чтобы стать Личностью, Не для того ты рожден, чтобы стать человеком нерешительным, но чтобы принимать решения, Зерно личности долго созревало в тебе и наконец взошло и обрело форму, Отныне и навсегда ты в безопасности, что бы с тобой ни случилось. Долго сучили нить, пока наконец уток не переплел основу, прочен рисунок ткани. Все приготовления были продуманы и взвешены, Долго настраивался оркестр, но вот взлетела дирижерская палочка. Желанный гость, которого так долго ждали, устроен в доме, Он прекрасный и счастливый человек, Радостно глядеть на него и быть с ним рядом. Закон прошлого — от него не уйдешь, Закон настоящего и будущего — от него тоже не уйдешь, И

от закона живых людей не уйдешь — он вечен, И от закона движения и превращения невозможно уйти, И от закона героев и людей творящих добро, невозможно уйти, И никуда не уйдешь от закона низких людей, пьяниц и доносчиков.

8

Черные тени ползут, покрывая всю землю, их движение бесконечно, Вот северянин движется в потоке времени, и южанин движется в том же потоке, всюду люди — от Атлантического до Тихоокеанского побережья, И в краях, что лежат между побережьями, и повсюду в штате Миссисипи — везде люди. Великие мастера и космос, движущиеся в потоке времени, — это хорошо, герои и люди, творящие добро, — тоже хорошо, Известные вожди и изобретатели, люди богатые, набожные, уважаемые, — все хорошо по-своему, Но есть другая шкала оценок, по которой учитывается все. Бесконечные орды невежественных и злых людей — не звук пустой, Первобытные племена, населяющие Азию и Африку, — не звук пустой, Поколения людей поверхностных — не звук пустой, они тоже движутся в потоке времени. Думая обо всем этом, мечтал я Не о том, что мы совершенно изменимся, не о том, что закон преобразится, Но что герои и люди, творящие добро, должны подчиниться общему закону, закону настоящего и прошлого И что убийцы, пьяницы и лжецы должны подчиниться закону настоящего и прошлого, Ибо, возмечтал я, закон этот сам по себе может быть хорош. И понял я, что цель и основа зримой жизни — преходящи И лишь формируют личность для жизни неизвестной и вечной. Если все превратится в прах и навоз, Если черви и крысы — вот наш конец, тогда бейте тревогу! Мы преданы! Тогда можно поверить в смерть. Веришь ли ты в смерть? Если бы я верил в смерть, я умер бы непременно, Неужели ты думаешь, я мог бы, довольный и благополучный идти навстречу полному уничтожению? Довольный и благополучный, я иду, Куда иду — не знаю, но чувствую, что это хорошо, Вся вселенная говорит о том, что это хорошо, Прошлое и настоящее говорит, что это — хорошо. Как прекрасны и совершенны животные! Как прекрасна земля и мельчайший предмет на ней! То, что зовется добром, — совершенно, и то, что зовется злом, — совершенно. Овощи и минералы — все прекрасно, и жидкости, ставшие невесомыми, прекрасны, Медленно и неизбежно они испарялись, медленно и неизбежно они и уплывут.

9

Клянусь, я убежден, что каждый предмет, без исключения, наделен бессмертной душой. И деревья, вцепившиеся корнями в почву! И морские водоросли! И животные! Клянусь, я убежден, что нет ничего, кроме бессмертия! Что тонкая и точная структура жизни придумана для него, что туманные потоки существуют лишь для него и соединение частей — все для него и что все приготовления для него, что личность создана для бессмертия, что жизнь и материя — все, все для бессмертия!

ИЗ ЦИКЛА «ШЕПОТ БОЖЕСТВЕННОЙ СМЕРТИ»

Шепот божественной смерти

Перевод В. Левика.

Шепот смерти божественной, легким шорохам внемлю; Ночь говорит — одними губами — шелестов зыбкий хорал; Мягкие звуки шагов нисходящих — таинственных бризов дыханье, Рокот потока, бегущего вечно потока — плеск невидимых рек (Иль это капают тихие слезы, неисчислимые слезы людские?). Я вижу, явственно вижу в небе громады больших облаков; Скорбно и медленно движутся вдаль, их формы безмолвно растут и меняются; Порой омраченная, полускрытая, в дали беспредельной звезда Мелькнет и снова исчезнет. (Чьи-то роды, вернее — бессмертное чье-то, торжественное рожденье. А там, за рубеж, недоступный для взора, Уходит чья-то душа.)

Тому, кто скоро умрет

Перевод К. Чуковского.

Из всех людей я выделяю тебя, ибо я принес тебе весть, Ты скоро умрешь — пусть другие говорят, что хотят, я не стану кривить душой, Я

прям и безжалостен, но я люблю тебя, — тебе спасения нет. Нежно кладу на тебя мою правую руку, и ты ощущаешь ее, Я не говорю ничего, молча приникаю головою к тебе, Тихо сижу с тобой рядом, я верен тебе, Я больше для тебя, чем сиделка, больше, чем отец или близкий, Я отрешаю тебя от всего, оставляю лишь твою душу и тело, ты бессмертен, ты сбросишь оковы, Труп, который останется после тебя, — это не ты, а навоз. Нечаянно солнце сверкнуло, где и не ждали его, Уверенность и душевный покой наполняют тебя, и ты улыбнулся, Ты забыл, что ты болен, я тоже забыл, что ты болен, Что́ тебе аптечные склянки, что́ тебе рыдания друзей — я и ты, мы с тобою вдвоем. Остальные пусть уйдут от тебя, здесь не о чем скорбеть, и сокрушаться, Не сокрушаться я пришел, а поздравить тебя.

На Поманоке

Перевод Н. Банникова.

Две лодки с сетями отплыли от берега, стали недвижно, Десять рыбаков в ожиданье; вот заметили мощный косяк сельдей — невод падает в воду, Лодки расходятся, каждая своим путем поворачивая по дуге к берегу, загребают неводом рыбу; Те, кто остался на берегу, невод вытягивают воротом. А лодки носами уже на земле, в борта их стучатся волны, Рыбаки, сложа руки, отдыхают в лодках, кое-кто стоит по щиколотку в воде, пружиня на мускулистых ногах, И на песке, от воды подальше, трепещут и бьются груды поманокской сельди с зелеными пятнышками на спине.

ИЗ ЦИКЛА «ОТ ПОЛУДНЯ ДО ЗВЕЗДНОЙ НОЧИ»

Таинственный трубач

Перевод В. Левика.

1

Слушай! Странный трубач, небывалый трубач играет в ночи прихотливые песни, Незримо паря в воздушной стихии. Трубач, я слушаю, чутко ловлю твой напев — То бурный, крутящийся вихрем вокруг меня, надо мною, То робкий, неясный, гаснущий где-то в пространстве.

2

Ко мне, о бесплотный! Ты, может быть, дух музыканта Усопшего, взлеты мечты и восторг озарений Изведавший в том бытии, которое было Волной, океаном, вселенною звуков. Теперь, экстатический дух, ты звонкой трубою Ничьей души не тревожишь — одну лишь мою, Лишь для меня играешь ты песню, Чтоб я передал ее миру.

3

Труби, трубач, и звонко и внятно, — и буду я слушать, Пока не отступит и шумный день, И город, и весь взбудораженный мир Пред этим широким, свободным и светлым потоком мелодий. Небесной росою священный покой пролился на меня. Брожу, как в раю, освеженный прохладою ночи, Вдыхаю запахи роз, и травы, и влажного ветра, И песня твоя возносит поникший мой дух — дает мне свободу и силу, Нежась и плавая на ветровом океане.

4

Труби, трубач! Воскрешай пред моими очами Старинные зрелища — мир феодалов. О, магия музыки! Вот вереницей ожившей Идут кавалеры и дамы, пируют бароны, поют трубадуры, И, в искупленье греха, ищут рыцари чашу святого Грааля. Я вижу турнир — соперники в тяжких доспехах, на статных конях боевых, Я слышу лязг булата — удары мечей о брони, Я вижу, как полчищем буйным идут крестоносцы — чу! грохот литавров. Монахи бредут впереди, вздымая кресты к небесам.

5

Труби же, трубач! Говори о любви, О том, что включает весь мир, — и мгновенье и вечность. Любовь — это пульс бытия, наслажденье и мука, И сердце мужчины и женщины сердце — во власти любви. Все в мире связует любовь, Объемлет и все поглощает любовь. Я вижу, вокруг меня теснятся бессмертные тени, Я чувствую пламя, которым согрет весь мир, — Румянец, и жар, и биенье влюбленных сердец, И молнии счастья, и вдруг — безмолвие, мрак и желание смерти. Любовь — это значит весь мир для влюбленных, Пред ней и пространство и время — ничто. Любовь — это ночь и день, любовь — это солнце и месяц, Любовь — это пышный румянец, благоухание жизни. Нет слов, кроме слов любви, нет мыслей, помимо любви.