Генрих IV
Шрифт:
Муж знал о своем несчастье, но его окружали родственники, которые заботились больше о том, чтобы угодить королю, чем об уважении к супружеским узам. Жизнь при дворе стала для него невыносимой. Особенно тяжелым было пребывание в июле в Фонтенбло, так как волокитство короля выглядело слишком откровенно. 12 июня произошла бурная сцена. Выслушав требование вести себя более покладисто, принц заупрямился и назвал короля тираном. Озадаченный таким неожиданным сопротивлением, Генрих заговорил отеческим тоном: «Я говорил с вами, как отец, как король, как ваш суверен и благодетель, и надеялся на вашу благодарность». В тот же день его гнев прорвался в письме к Сюлли: «Друг мой, принц здесь, и он совершенно несносен. Вы бы пришли в ярость, если б услышали, что он говорит обо мне. В конце концов мое терпение лопнет». Далее он просит министра приостановить выплату племяннику пенсии, чтобы научить его повиноваться. Коннетабль, тоже извещенный в тот же день, устроил
Конде был одержим только одной мыслью: увезти жену. 17 июня он уехал вместе с ней из Фонтенбло в свой замок Валлери в Бургундии, но 28 июня им пришлось вернуться на свадьбу Цезаря Вандомского. Король предстал на свадьбе во всем своем великолепии. «Он появился на церемонии, усыпанный драгоценными камнями, — пишет Малерб, — и очень хорошо выглядел». 4 и 12 июля состоялись конные состязания с кольцами. Ради своей прекрасной дамы король усердствовал не щадя сил. «Король чувствует себя хорошо и на глазах молодеет. Он говорит только о скачках с кольцами, на которых он осрамил весь двор». После положенных церемоний чета Конде вернулась в Валлери.
9 августа Генрих поселился в Монсо и во время охоты подъезжал близко к замку. 23 сентября Конде укрылся в Мюре, но Генрих вновь обрел свой пыл времен Габриели. 3 ноября Конде устроил охоту в аббатстве Бретей в Пикардии, и его друзья, губернатор Амьена де Триньи и его жена, оставили в своем замке молодую принцессу и ее свекровь. Узнав об этом, король выехал с сыном Цезарем и группой дворян с наклеенными фальшивыми бородами. Все они имели столь бандитский вид, что власти послали прево арестовать разбойников. Как только достойный служака понял свою ошибку, король углубился в лес, переодетый в ливрею королевского егеря, с пластырем на глазу и двумя борзыми на поводке. Расположившись на перекрестке дорог, он видел, как проезжает карета принцесс. Шарлотта его узнала, но ничего не сказала свекрови. Через час она из окна замка увидела короля, посылающего ей воздушные поцелуи из соседнего окна. «Боже мой, мадам, так король здесь?» — спросила она хозяйку замка. Шарлотта повествовала об этой сцене даже сорок лет спустя. На этот раз ее волнение не ускользнуло от вдовствующей принцессы, и когда король появился, его вежливо выпроводили. Извещенный матерью, Конде решил со всем этим покончить. Заручившись поддержкой герцога Бульонского, зятя принца Оранского, он выяснил, что за границей его охотно примут. 29 ноября он решился. Чувствительные дамы назвали это «невинным похищением»: муж похитил свою жену. Они покинули Мюре и поскакали окольными путями на Север, причем принцесса не знала о конечном месте назначения. Через несколько дней они прибыли в Брюссель. Бегство Конде нанесло королю удар, от которого он не оправится. Когда ему сообщили об этом, он играл в карты в своем кабинете: «Бассомпьер, друг мой, я погиб. Этот человек увез свою жену в лес, и я не знаю, с какой целью, или чтобы ее убить, или чтобы вывезти из Франции». «Я еще никогда не видел короля в такой растерянности и тревоге», — добавляет Бассомпьер. Вызванным к королю министрам было предложено высказать мнение, какое решение следует принять по поводу случая, который, казалось, не имеет никакого отношения к европейской дипломатии. Однако это любовное дело было также и государственным, так как принц крови не имел права покидать пределы Франции без разрешения короля, а с другой стороны, отношения Франции с брюссельскими герцогами были столь скверными, что укрыться у них — значило быть заодно с врагами. Следовало также опасаться, что испанцы, завладев возможным претендентом на французский трон, будут подстрекать его объявить недействительным брак короля с флорентийкой, а дофина — незаконнорожденным. Появившиеся первыми министры посоветовали принять решительные меры: написать послам, попытаться догнать беглецов, угрожать загранице. Сюлли, который пришел последним, не согласился: нужно было послушать его и заключить Конде в Бастилию, теперь же ничего предпринимать не следует.
Гвардейский капитан де Прален, получивший приказ догнать беглецов, был послан дальше в Брюссель, чтобы пригрозить эрцгерцогу жесткими мерами. Но ничто не помогло. Принцесса Конде поселилась у принца Оранского во дворце Нассау, тогда как ее муж отправился в Кельн. Когда в конце декабря он вернулся в Брюссель, герцог по просьбе испанского посла разрешил ему остаться.
Глава пятая
Проклятый король
1609–1610
Однако прекрасные глаза Шарлотты де Конде не были единственной причиной волнения, охватившего весь политический мир. Советчики короля готовы были мобилизовать всю Европу, чтобы противостоять честолюбивым устремлениям Габсбургов. Необходимо было срочно укрепить политические союзы и возбудить аппетиты тех, кто мечтал вырвать клок из испанской мантии. Первая попытка была предпринята при туринском
Это был самый подходящий вариант, если уж сделать ставку на Карла-Эммануеля. Однако в Риме эмиссар короля Савари де Брев не смог отговорить Павла V от осуждения поддержки Францией Евангелистской Унии. Папа призывал к миру и вызвался послать нунциев с чрезвычайной миссией в Париж и Мадрид. Во Флоренции новый герцог Козимо II Медичи был женат на австриячке, и, естественно, он вне игры. Венецианцы тоже не решались нарушить свой традиционный нейтралитет и не желали, чтобы франко-савойцы заменили испанцев в долине По. Они также опасались, что турки используют всеобщее волнение и нападут на их средиземноморские владения.
Яков I Английский тоже не собирался потворствовать королю Франции. Завоевание независимости новым партнером, Соединенными провинциями Нидерландов, побуждало его вести политику Северной Европы, более соответствующую британским интересам. Он также не забывал, что Франция должна ему 4500000 ливров, хотя последнее соглашение предусматривало вычет из них 3400000 ливров, выплаченных Генрихом IV голландцам. Поэтому он ответил французскому послу Ла Бродери общими словами. Правда, он согласился женить принца Уэльского на Генриетте Французской, но так и не дал формального обещания участвовать в предстоящей войне. Что касается швейцарцев, то они слишком страдали от тирании Фуентеса, чтобы вмешиваться в конфликт. Впрочем, в Граубюндене бушевала гражданская война, и раздоры раскололи протестантские и католические кантоны. Таким образом, король мог надеяться только на наемные войска. В апреле 6000 швейцарцев двинутся на соединение с французской армией.
В Лотарингии бесцеремонное давление на герцога Генриха II Лотарингского имело неприятные последствия. Он предпочел соблюдать нейтралитет, в частности, из опасения, что французские войска, сосредоточенные на границе, проходя в Германию, оккупируют герцогство. 10 января 1610 г. эмиссар короля де Буассиз прибыл в Галле, где заседала Евангелистская Уния. Он предложил военную помощь Франции и настаивал на терпимости к католической религии в протестантских герцогствах. Ответ принцев, которые все без исключения были кредиторами Франции, был уклончивым. Они пообещали, что если Генрих IV вступит в войну с 8000 пехотинцев и 2000 кавалеристов и в случае, если Испания в отместку нападет на Францию, прислать ему 5000 солдат. 8 марта Буассиз объявил принцам, что королевские армии в следующем месяце выступят в поход, но потребовал от них обещания не помогать мятежникам, которые, видимо, восстанут против короля Франции (имелись в виду принц Конде и герцог Бульонский). Высказанное категорическим тоном требование вызвало ответное раздражение. Не удалось достичь согласия и по тексту клятвы, в результате Буассиз уехал ни с чем. Во франко-германском альянсе наметилась трещина. Союзные немецкие княжества в дальнейшем будут все менее расположены выступать на стороне короля Франции. Точно так же повели себя голландцы, боявшиеся французского присутствия в Люксембурге.
С дипломатической точки зрения дело началось неудачно. Немцы, французы и пьемонтцы ждали инициативы соседа, чтобы выйти на тропу войны. Что касается испанцев, то они давно уже пытались сблизиться с Францией, чтобы Генрих IV не помогал своим союзникам голландцам. Между Парижем и Мадридом уже много лет шла игра авансов и попятных движений, чтобы побудить противника сделать первый шаг, то есть признать себя слабейшим. Поводом к этим трудным переговорам были браки между принцами и принцессами обоих дворов. Этот план был задуман еще в 1601 г., и папа его одобрял. Однако Генрих IV не хотел порывать отношений с Соединенными провинциями, а это было первым условием Мадрида для заключения брачного договора, но успехи испанской дипломатии в Лондоне его тревожили. Идея кардинала Барберини получила признание: женить второго инфанта, дона Карлоса, на второй из французских принцесс, Кристине, и пообещать им наместничество во Фландрии, которая станет католическим государством, независимым от Испании.
В 1608 г. Мадрид предпринял новую дипломатическую атаку, несмотря на переговоры президента Жаннена о заключении мира с Соединенными провинциями. Филипп III рассчитывал на Марию Медичи и нунция Убальдини, полагая, что они поддержат предложения его чрезвычайного посла, дона Педро де Толедо. Но надменность последнего едва не положила конец его миссии. Первые встречи с Генрихом IV в Фонтенбло закончились скандалом, но нунцию удалось возобновить переговоры о браке дофина с инфантой и принцессы Елизаветы со вторым инфантом.