Генрик Сенкевич. Собрание сочинений. Том 6-7
Шрифт:
Марыню немного смущала их настойчивость: они будто торопились ковать железо, пока горячо. Непонятно было, чем это вызвано, даже принимая во внимание нетерпеливый нрав Анеты. Сама она, равно как Бигель с Поланецким, тоже очень хорошо относилась к Завиловскому, который стал их общим любимцем. К тому же была ему в душе признательна за то, что он лучше сумел ее оценить. И была бы рада ему помочь, считая, что Завиловскому выпал счастливый жребий, но заодно и сомневаясь: а что, если ему будет плохо? Пугала ее и ответственность, собственная роль во всем этом. И теперь она прежде всего собиралась узнать, что сам он думает по
— Недоумевают, куда вы запропали, — повторила она, выходя в сад.
— А что вам сказала пани Основская? — спросил Завиловский.
— Могу передать вам только одно, хотя не знаю, имею ли я право… Анета сказала… Нет! Сперва мне надо знать, почему вы там не были так давно?
— Неприятности были, и неважно чувствовал себя. Из дома не выходил. Просто был не в состоянии! Но вы не договорили…
— Да, я хотела узнать, не сердитесь ли вы на них? Линете, во всяком случае, так кажется, по словам Основской, которая несколько раз видела ее из-за этого в слезах.
Завиловский покраснел. Искреннее волнение отразилось на его юном, выразительном лице.
— О господи! — воскликнул он. — Как можно сердиться на такую девушку, как Линета?! Разве способна она обидеть кого-нибудь?
— Я только передаю слова Анеты, хотя с ее эксцентричностью… нельзя, конечно, поручиться, что все обстоит именно так. Лгать она не лжет, я уверена, но впечатлительные натуры, знаете, им все видится, как сквозь увеличительное стекло. Поэтому вы сами должны убедиться, что там и как. Линета — милая, добрая, вообще незаурядная девушка, по-моему, но вам самому нужно убедиться. Ваша наблюдательность вам поможет.
— В доброте ее и незаурядности я не сомневаюсь. Помните, я сказал как-то: они напоминают иностранок, но это не совсем так. Пани Основская — пожалуй, но к панне Линете это не относится.
— Смотрите сами, — сказала Марыня. — Поймите меня, я не уговариваю вас… Я и так немножко побаиваюсь Стаха — он их недолюбливает… Но, откровенно говоря, при словах ее о слезах Линетки у меня сердце сжалось… Бедняжка!..
— А я и сказать вам не могу, до чего взволновался при одной мысли об этом, — отозвался Завиловский.
Тут подошел Поланецкий, и разговор прервался.
— Ну что, все сватаешь? Женщины неисправимы! Знаешь, Марыня, что я тебе скажу? Сделай одолжение, не вмешивайся ты не в свое дело.
Марыня стала оправдываться, но он, не слушая, обратился к Завиловскому:
— Конечно, это дело не мое, только доверия дамы эти у меня не вызывают.
Завиловский вернулся домой в мечтательном настроении. Все струны его души ожили, затронутые воображением, и сон отлетел далеко. Не зажигая лампы, чтобы ничто не мешало наслаждаться этой волшебной музыкой, опустился он в кресло и при свете луны предался своим размышлениям, а вернее, мечтам. Он не был влюблен, но при мысли о Линете волна нежности к ней подымалась в нем, и фантазия разыгрывалась, как у влюбленного. Она, как наяву, вставала перед ним: эти черные очи, золотистая головка, надломленным цветком клонящаяся ему на грудь… Вот он дотрагивается до ее висков, ощущая пальцами шелковистость волос, и глядит, отстранясь: осушила ли ласка ее слезы, — и вот уже глаза сияют, как омытое дождем небо, когда выглянет солнце… И, пробуждая страсть, фантазия продолжала
К действительности вернуло его хриплое пение, донесшееся с улицы. Он зажег свет и попытался в себе разобраться. И его охватило беспокойство: ясно было, что он влюбится без памяти, если не перестанет бывать у них.
«Надо на что-то решиться», — сказал он себе.
В ту ночь Завиловский пытался написать стихотворение под названием «Паутинка», а на другой день захотелось увидеть ее — он уже тосковал по ней.
Но пойти прямо к пани Бронич не решился и дождался, пока не настало время чаепития, чтобы застать их всех вместе в гостиной. Основская встретила его очень радушно, с веселым смехом, а он, поздоровавшись, взглянул на Линету, и сердце у него заколотилось: на лице ее отразилась неподдельная радость.
— Знаете, что я подумала, когда вы исчезли? — с обычной своей непосредственностью сказала Анета. — Наша «Тростинка» обожает мужчин с бородой, вот я и решила, что вы хотите себе бороду отрастить.
— Нет, нет! Будьте таким, каким я вас впервые увидела, — живо отозвалась «Тростинка».
— Прятались от нас, пан Игнаций, прятались, не отпирайтесь! — полуобняв Завиловского, сказал Основский с фамильярностью светского человека, умеющего сразу установить приятельские отношения. — Но я нашел способ, как его привадить. Пусть Линетка примется за его портрет, тогда ему придется бывать у нас ежедневно.
— Какой ты у нас умник, Юзек! — захлопала Основская в ладоши.
Юзек просиял от удовольствия, что удостоился жениной похвалы.
— А что? Неплохо придумано! Правда, Анеточка?
— Я уже думала об этом, — ответила своим грудным голосом панна Кастелли, — но боялась показаться навязчивой.
— Я к вашим услугам, — сказал Завиловский.
— Тогда в четыре часа, после Коповского, — сейчас темнеет поздно. Впрочем, скоро я кончу возиться с этим несносным Коповским.
— Знаете, что она про него сказала? — начала было тетушка Бронич.
Но панна Кастелли не позволила ей докончить. Помешало и появление в гостиной Плавицкого, который расстроил общий разговор. Плавицкий был без ума от Анеты, с которой познакомился у Марыни, и не скрывал этого, а она беззастенчиво с ним кокетничала на потеху себе и остальным.
— Садитесь, папочка, вот сюда, со мной рядышком, нам будет с вами хорошо, правда ведь?
— Как в раю, как в раю! — восклицал Плавицкий, похлопывая себя по коленям и от удовольствия высовывая кончик языка.
Завиловский подсел к панне Кастелли.
— Я счастлив, что смогу у вас бывать каждый день… — сказал он. — Но это отнимет у вас много времени.
— Ну и что из этого! — отозвалась она, глядя ему в глаза. — На вас тратить время не жалко, не то что на других. Я не настаивала, оттого что боюсь вас.
Теперь он в свой черед взглянул ей в глаза и сказал с ударением:
— Не надо меня бояться.
Линета потупилась, и наступило неловкое молчание.