Гентианский холм
Шрифт:
— Море кажется таким ласковым, — промолвила наконец Стелла, — что не верится, что оно может стать черным и жестоким, губить людей.
Доктор внимательно взглянул на нее, тронул лошадь, и они двинулись вниз по дороге.
— Куда мы едем? — спросила Стелла.
— Я должен навестить пациента в Торрском аббатстве, — сказал доктор.
— Торрское аббатство! — воскликнула девочка восхищенно.
Это было самое великолепное здание в округе, лучше, чем Конингтонский суд. Для Стеллы слова доктора прозвучали как приглашение в Виндзорский замок.
— Сэр Джордж
— Если бы это случилось, они вряд ли пригласили бы провинциального костоправа, — рассмеялся доктор. — Бери ниже, прелесть моя. Их слуга одно время плавал со мной на одном корабле. Сейчас он болен и питает забавную иллюзию, что я единственный, кто способен поставить его на ноги. Я как-то лечил его раньше, когда мы плавали с Нельсоном на «Агамемноне» и моего приятеля тогда сдуло с большой высоты при осаде Бастии. Боюсь, что бедняга уже никогда не оправится от этого падения.
Доктор замолчал. Никогда прежде не рассказывал он Стелле об ужасах войны, но на сей раз после ее грустных слов о море, он вдруг захотел понять, что же так опечалило его маленькую ученицу.
— Это очень страшно — упасть с большой высоты? — вдруг спросила девочка высоким звенящим голосом.
Итак, он угадал верно: ребенку все-таки рассказали о настоящей матери. Доктор обеспокоенно взглянул на Стеллу. Ее лицо казалось особенно бледным на фоне блистающего моря и голубого неба, и внезапно доктор Крэйн разозлился. Ей рассказали слишком рано. Сколько раз просил он матушку Спригг ничего не говорить Стелле, пока девочке не исполнится по меньшей мере двенадцать лет. Но матушка Спригг, ревновавшая его к приемной дочери, самоуверенно отвечала, что лучше знает свою ласточку, и что Стелле должно быть известно все. Доктор молчал, пока они не достигли подножия холма и, когда бричка медленно двинулась по дороге, ведущей через луга и леса к аббатству, произнес:
— Значит, ты все знаешь о своей маме, Стелла?
Стелла кивнула, понимая, что своим сочувствием он приглашает ее к откровенности, и радуясь этому.
— Я сама спросила у матушки Спригг. Однажды я просто почувствовала, что не ее родная дочь… Я помнила другое… Ну, и спросила.
— И когда ты услышала о своей настоящей матери, то почувствовала себя несчастной, не так ли?
— Сначала было не так плохо. Но после, когда я увидела Захарию Муна, и он снова ушел прочь, а я пошла спать, все это оказалось таким настоящим…
Девочка отчаянно подыскивала слова.
— Как если бы я была ими. Хуже всего то, что я не могла быть ими.
— А кто такой Захария Мун? — спросил доктор.
Стелла рассказала ему о Захарии; не про то, что он казался ей частью ее самой, она не смогла бы найти слов, чтобы объяснить это, а всю фактическую часть истории. Доктор научил ее рассказывать четко, и она не упустила ничего: от вздыбившейся под ее рукой шерсти Ходжа до Захарии, хромающего прочь во тьму.
— Прочь во тьму, как твоя мама, — мягко произнес доктор, когда она закончила. — Куда-то за пределы жизни, и ты знаешь, что не можешь ни следовать за ними, ни быть ими больше. И хуже не быть ими, чем быть ими, так?
Стелла
— Я думаю, что понимаю тебя, мой воробушек. Если ты знаешь, что происходит с людьми, ты можешь мысленно быть ими и вместе с ними. Но когда они уходят куда-то, и ты не знаешь, что с ними происходит, ты этого не можешь. Но тебе совсем не обязательно знать, что люди делают и чувствуют, чтобы помогать им. Твоя жизнь кажется тебе маленькой освещенной комнатой, окруженной тьмой, и ты не умеешь видеть во тьме и знать, что там происходит. Но ведь свет и тепло твоей комнаты могут проникать во тьму, если, конечно, ты из жадности не закроешь окна. Следи, чтобы огонь горел и зажги все свечи своего счастья как можно ярче. Ты понимаешь меня?
Стелла медленно кивнула:
— Да. Вы хотите сказать, что моя мама будет счастлива, если счастлива я?
— Это я и имел в виду. И этот Захария Мун и все остальные несчастные бродяги тоже станут храбрее, если ты соберешь все свое мужество. Ты можешь подумать, что я рассказываю тебе сказки, но все это правда. Тебя высекли за то, что ты накормила маленького попрошайку?
Стелла и не подумала, что доктор заметит ее забинтованную руку. Но, конечно же, он заметил. Он всегда все замечал.
— Я сама попросила отца Спригга высечь меня, лишь бы не отменять наши уроки. Он не хотел этого делать, но потом сделал.
Доктор одобрительно кивнул Стелле и отцу Сприггу.
— Но Захария вовсе не бродяга и не попрошайка, — продолжала она.
— Тогда кто же он? — спросил доктор.
Он чувствовал, что таким образом сможет узнать что-нибудь об этом Захарии, таинственном мальчике с Луны, с которым маленькая Стелла хотела подружиться и которого она описала при помощи слов «нищий» и «попрошайка».
— Он оборван, но не всегда был таким. Он попросил у меня носовой платок, потому что просто не знал, что можно сморкаться без него, как это делает старый Сол. А попросил он еду потому, что у него живот прилип к спине от голода, вот он и попросил. Он не выпрашивал денег, а ведь попрошайки всегда просят именно денег. И ел он не так, как Сол или Мэдж, или даже как отец Спригг, он ел как вы. — Стелла внимательно оглядела доктора и затем кивнула. — Да, как вы.
— А как же сломанный нос, монокль и морщины?
— Нет, внешне он на вас совсем не похож. — Она задумалась, но быстро ухватила сходство. — Но ему можно верить. Ходж это сразу понял, перестал ворчать и завилял хвостом, но мне кажется, что я и сама бы быстро поняла это, даже если бы Ходжа и не было рядом. С такими людьми, как вы и Захария, ничего не страшно.
Доктор снял шляпу в знак признательности за величайший комплимент из всех, которые только может сделать леди. Теперь он считал, что знает о Захарии достаточно, чтобы настороженно относиться к этому неудачливому молодому человеку, с которым он все больше и больше хотел познакомиться. Внезапно доктор изменил тему разговора.