Географ глобус пропил. Золото бунта
Шрифт:
— Хочешь, ночью сбегаем к Акульке, косоглазая которая? — щедро предложил Никешка. — Она с мужика по копейке берет.
— Чего мне, баб не хватает? — ухмыльнулся Осташа и пожал плечами.
Никешка завистливо вздохнул.
С гульбища за кровлей служб видны были крыши нижней стороны Кумыша — вон и черный конек Колывановой избы...
— Я Нежданку наказать хочу, — вдруг зло сознался Осташа. — Пусть тявкает, как хочет, но батю — не трожь.
— Нежданка — девка, — серьезно возразил Никешка. — Девке девятую пуговку
Девятая пуговка на сарафане приходилась как раз бабе на причинное место.
— Пусть дура, и пусть грех. Но и она пусть поплачет — за свой язык да за батю своего. Так-то. — Осташа посмотрел на Никешку.
Никешка растерянно молчал, приоткрыв рот, из которого курился дымок.
— Так — вроде забыл, а увидел — и вспомнил, — сказал Осташа. — Пусть ей. В моем дому — не в Митькином..
ДЕВЯТАЯ ПУГОВКА
Колыван не поленился: завидев Осташу с Никешкой, шагавших по улочке, он тпрукнул лошадь, слез с телеги, подошел. Под мышкой у него торчал свернутый кнут. Ладонь Колывана, толстая и твердая, как лопасть весла, уткнулась Осташе в грудь.
— Я тебе чего говорил — здесь мне не показывайся.
— Так, дядя Колыван, улица-то общая... — виновато забормотал сбоку Никешка.
— Да нет мне дела до твоих слов, — тотчас ответил Осташа, отбрасывая руку Колывана. Вчера-то с гульбища он на себя чуть не плюнул — значит, слышать ему на себя напраслину; но вот пуговицей он сегодня не остегивался — значит, битому не быть.
Колыван помолчал, тупо глядя на Осташу и вздрагивая короткой плотной бородой.
— О чем вчера у перевоза с Нежданкой говорил?
— О свадебке уходом.
Колыван медленно вытащил кнут из-под полы армяка.
— Только распусти, дядя Колыван, — предупредил Осташа. — Я за это тебе горло зубами хоть мертвый вырву.
Колыван засопел, постукивая кнутовищем по колену, словно стряхивал с кнута лишнюю злобу.
— Нежданке место за Прошкой Крицыным у Конона в Ревде, — передавленным голосом сказал он. — А тебе — в омуте под коргой, за батей вслед...
— Я, дядя Колыван, людей иль бога ждать не буду, пока тебя за поклеп на батю накажут, — спокойно сказал Осташа, сцепив за спиной руки. — Я тебя сам накажу. Хвати позору через краешек да покашляй так, чтоб сердце лопнуло.
Осташа не решился столкнуть Колывана плечом с дороги. Толкнешь, и будет драка, а в драке и гнев расплескаешь попусту. Обойдя Колывана, Осташа зашагал дальше. Никешка нагнал его и пристроился рядом, тяжело дыша.
— Маманя говорит, раньше Колыван таким не был, — виновато пояснил он. — Суровый, конечно, как старосте и положено, но обычный мужик был. Я-то сам не помню, не смотрел... А с прошлогоднего сплава он как озверел.
Осташа не ответил, оглянулся — Колыван боком усаживался в телегу, разбирал вожжи. Лошадь он не ожег кнутом, а легонько тронул, чмокнув губами: тоже, видать, копил злобу.
...Весь день Осташа и Никешка просидели на крыше амбара: отдирали прогнившие тесины, бросали вниз; под просветы подгоняли
— Работнички, вечерять пора! — позвала с крыльца баба Груня.
— Ты иди, я сейчас, — сказал Осташа Никешке. Среди парнишек на пустыре весь день вертелся Колыванов Петрунька. Осташа уже не раз заметил, что Петрунька поглядывает на него, словно хочет, да не может позвать.
С раската крыши Осташа спрыгнул в сторону пустыря, рукой поманил Петруньку. Парнишки двинулись к нему скопом, но Осташа отмахнулся:
— Мне, мальцы, он один нужен, насупротив…
— Ну, чего тебе? — буркнул Петрунька, глядя исподлобья.
— А тебе чего?
Петрунька сощурился, не отвечая. Правая щека у него была распухшей, на скуле — радужный синяк.
— У вас баню когда топят? — напрямик спросил Осташа.
— Сегодня и топят. Помыться, что ль, решил?
— А сеструха у тебя когда идет?
— А тебе чего?
Теперь молчал Осташа. Петрунька разглядывал его, словно что-то примеривал.
— Нежданку хочешь спортить?
— Хочу, — честно ответил Осташа.
Петрунька еще подумал, почесал пяткой лодыжку.
— Сейчас батя с матерью в баню пойдут, потом — Нежданка, — сказал он. — Валяй.
Осташа даже удивился Петрунькиному дозволению.
— Не жалко сеструхи-то? — с укором спросил он.
— Тебе жалеть, не мне, — буркнул Петрунька, отворачиваясь.
По мнущимся плечам Осташа видел, как Петрунька за спиной, ломая, сплетает руки.
— Эй, кашкинский, ты Петро забижать не смей!.. — крикнул кто-то из парнишек от костра.
Осташа посмотрел на мальчишек — они все глядели на него, сжимая в руках палки и камни. Осташа, не отвечая, снова перевел взгляд на Петруньку, бесчувственно ковырявшего мерзлую землю большим пальцем босой, черной от грязи ноги.
— Ну, говори, — велел Осташа.
— Ты Нежданку спортишь, так, может, грех покроешь и женишься, — глухо сказал Петрунька, не поднимая головы. — Так батя на мамке женился, он сам говорит… А я к вам жить уйду.
Осташе захотелось убить Колывана тут же. Он поднял за подбородок лицо Петруньки, повернул синяком к свету.