Географ глобус пропил. Золото бунта

Иванов Алексей Викторович

Служкин вскарабкался по обрыву, цепляясь за ветки, и сверху за руки повыдергивал отцов к себе, как репу из грядки. Дальше простерлась горбатая, каменистая, малоснежная равнина, усыпанная битым угловатым камнем и заросшая длинной желтой травой, которая космами торчала из снега. За равниной стоял густой перелесок, а за ним — высокая насыпь. Отцы поднялись на нее к двум ржавым рельсам узкоколейки. Вдалеке на рельсах громоздилась небольшая двухосная теплушка.

— Да-а... — протянул Чебыкин, заглянув внутрь. — Все схвачено...

Туристы давно облюбовали вагончик для ночлега.

Перегородка из обломков фанеры и досок, сколоченных сикось-накось, делила вагончик пополам. Одна половина была спальней: здесь щели законопатили тряпками и рваным полиэтиленом. Другая половина служила трапезной. Здесь в потолке зияла дыра — дымоход, а под ней на полу лежал гнутый железный лист — очаг. На пирамидках из камня лежал железный прут — перекладина для котелков. Вокруг валялись ящики разной степени сохранности — сиденья для гостей.

— А куда ведет узкоколейка? — спросил Бармин.

— Туда — на старый лесоповал. А туда — в заброшенный поселок.

Сняв рюкзаки и перевооружившись, отцы вслед за Служкиным зашагали по насыпи к пещере. В нужном месте они свернули в перелесок, пересекли его, треща ветками, и вышли на крутой и неровный склон, поросший кривыми елочками. Над склоном громоздилась огромная скальная стена горы Шихан.

Стена Шихана напоминала измятую и выправленную бумагу. На ее выступах лежал снег, кое-где бурели пятна выжженных холодом лишайников. В громаде Шихана, угрюмо нависшей над долиной, было что-то совершенно до-человеческое, непостижимое ныне, и весь мир словно отшатнулся от нее, образовав пропасть нерушимой тишины и сумрака. От этой тишины кровь стыла в жилах и корчились хилые деревца на склоне, пытающиеся убежать отсюда, но словно колдовством прикованные к этому месту. Шихан заслонял собою закатное солнце, и за ним в едко-синем небе горел фантастический ореол.

— Шихан — это риф Пермского периода, — пояснил Служкин.

И это слово «риф» странно было слышать по отношению к доисторическому монолиту, который на безмерно долгий срок пережил океан, его породивший, и теперь стоит один посреди континента и посреди совершенно чуждого ему мира, освещаемого совсем другими созвездиями.

Прямо под скальной стеной имелась утоптанная площадка, покато стекавшая к длинной и узкой горизонтальной щели, похожей на приоткрытую пасть утеса. Из этой пасти тянуло теплым дыханием.

— Вот и пещера, — сказал отцам Служкин и бросил в ее зев шишку.

— Может, с нами пойдете? — тоскливо спросил у Служкина Тютин.

— Нет, отцы, — отрекся Служкин. — Я там уже был, и ничего там опасного нету. И одни не сдохнете. И вообще, не люблю я пещеры. Ползаешь там, ползаешь, как свинья, в глине и темноте, и башкой по всем углам бренчишь. Если я в школу с фингалом на лбу приду, кто мне поверит, что я его не в пьяной драке под Новый год получил? Лезьте давайте, а я вас в вагончике подожду.

Первым решился Бармии. Он присел на корточки, всматриваясь в темноту, и осторожно полез вперед, светя фонариком. Пятки его скрылись. Отцы ждали. Из пещеры донесся гулкий вопль:

— У-у-ы-ы!.. Скелеты, скелеты!..

Отцы по одному полезли вслед за Барминым. Последним обреченно уполз Тютин,

который перед этим долго и прощально смотрел на небо.

Служкин постоял немного, развернулся и пошел обратно. Вокруг него тихо густели вечерние краски. В них словно бы добавили на капельку больше, чем нужно, синевы. Серая, оснеженная скала стала сизой. Перелески слились в зубчатые полосы. Солнце из красного сделалось лиловым. В ядовито-синем, полярно озаренном небе проступила зеленая луна.

Служкин вернулся к вагончику и занялся хозяйством. Он нарубил в «спальню» лапника и распотрошил рюкзаки. В один угол он составил припасы: мешочек со своей кашей, торт Овечкина, чай и консервы Деменева, ватрушки Бармина, печенье Чебыкина и пять Тютинских банок тушенки. Бутылки с водкой Служкин сунул в сугроб. Расщепив ящик, Служкин развел костер, набил снегом и подвесил котелки, сел перед огнем и стал допивать из термоса горячий кофе.

Отцы вернулись часа через полтора. Из лощин поднимался багровый дым, и отцы вышли из него, как черти из преисподней, — черные от грязи и копоти, закапанные парафином свечей.

— Зыкая пещера! — восхищенно сказал Служкину Чебыкин.

— Здоровенная, как не знаю что, — добавил Овечкин.

— Еле обратно выбрались, — поделился Тютин.

Отцы столпились у костра, протягивая к огню ладони.

— А где кофе? Горячего хочу! — Чебыкин поискал глазами термос.

— Выпил я кофе, — сознался Служкин.

— Вы такая сволочь, Виктор Сергеевич...

— А мы сейчас с вами водки дерябнем, — возразил Служкин, составляя кружки и отвинчивая с бутылки колпачок. — А потом вы пошуршите в поселок за дровами. И поскорее, резину не тяните.

Отцы заныли, но разобрали кружки, чокнулись и выпили. Потом, охая, выбрались из вагончика и побрели по рельсам в сторону заброшенного поселка. Скоро они скрылись за поворотом, а Служкин остался сидеть на ящике перед маленьким костерком. Он курил, потихоньку замахивал водку и глядел по сторонам.

А закат разгорелся всеми красками, что остались неизрасходованными за уходящий год. Угольно-красное, дымное солнце висело над горизонтом. Небо отцветало спектром: лимонно-желтая узкая полоса заката плавно переходила в неземную, изумрудную зелень, которая в зените менялась на мощную, яркую, насыщенную синеву. И к востоку концентрация этой синевы возрастала до глубокой черноты, в которой загорелись звезды, словно от неимоверного давления в ней начался процесс кристаллизации.

Земля же отражала небо наоборот: на западе черный, горелый лес неровными зубцами вгрызался в сумрачный диск светила, а под сводом тьмы на востоке лес мерцал будто голубой, освещенный изнутри айсберг. Снега стали зеркальными и кроваво полыхали.

Но самым загадочным было бесшумное движение, охватившее мир. Грузно и устало погружалось солнце. Удлиняясь, зловеще ползли тени, ощупывая перед собой дорогу и змеино ныряя в складки лощин. Сверху катился прилив мрака, отмывая все новые и новые огни. Багровый дым, клубясь, устремился вслед за солнцем мимо насыпи, и казалось, что вагончик тоже поехал куда-то под уклон земного шара, увозя Служкина, склонившегося над огнем.