Геокультурный брендинг городов и территорий: от теории к практике. Книга для тех, кто хочет проектировать и творить другие пространства

Замятин Дмитрий

Геоархитектура, начатая, безусловно, еще Фрэнком Ллойдом Райтом, рассматривает любое пространство само по себе как начало и/или итог архитектурного творчества. Соразмерность форм, проистекающая из органики преображаемого земного ландшафта, достигается путем проецирования географических образов вовне; пространство как бы выворачивается наизнанку. Леонидов любил пространство, организующее себя пространственно; понимающее себя как сеть сквозных географических образов. При этом он мыслил, казалось, вполне стандартными геометрическими фигурами – шарами, окружностями, пирамидами и призмами. Сеть, налагаемая Леонидовым на пространство, и была самим пространством, но только уже явленным, выявленным, свершенным.

Географические (геоархитектурные) образы Леонидова в его лучших проектах как бы двигались в разные стороны. Проект Наркомтяжпрома предполагал растяжение, раздвижение Красной площади; ее явная теснота преодолевалась видением просторных перспектив, а само здание

Наркомтяжпрома «работало» на Кремль, создавая ему, наконец, геоархитектурные рамки (их, кстати, Кремль не имеет до сих пор – здание гостиницы «Россия», конечно, не в счет). Институт Ленина на Воробьевых горах как бы взлетал вверх, это был ажурный, легкий корабль, воздушный корабль, приподнимающий приземленную и грузную матушку-Москву. Особенно удивителен проект застройки Южного берега Крыма – столь мощное и масштабное пространственное мышление буквально пронизало естественную живописность античной Киммерии, Крым оказался впервые образно сконцентрированным. Интересен и образ пионерского лагеря «Артек», в котором Леонидов организовал ландшафт в виде карты земных полушарий, на которой соответствующие растения размещались согласно их географическому положению 105 .

105

Ср. также: Евангулова О. С. Страны и народы мира в художественной Вселенной усадьбы // Русская усадьба. Сборник Общества изучения русской усадьбы. Вып. 5 (21) / Науч. ред. и сост. Л. В. Иванова. М.: Изд-во «Жираф», 1999. С. 18–26; Нащокина М. В. Русский усадебный парк эпохи символизма. (К постановке проблемы) // Русская усадьба. Вып. 7 (23). Сборник Общества изучения русской усадьбы / Ред.-сост. М. В. Нащокина. М.: Жираф, 2001. С. 33 (пруды в виде карты мира).

В проекте Города Солнца десятки эскизов Леонидова поражают свободой раскрытого, раскрепощенного в различных сферах, пирамидах и прочих геометрических фигурах пространства; фигурах, отрывающихся от Земли, летящих над ней. По сути, он проектировал саму планету, придумывал ей антураж, раз-мысливал ее как много-образное пространство. Хотя составными частями этого глобального проекта были вполне реальные частные и, конечно, нереализованные проекты («Остров цветов» в Киеве, монумент «Победа», резиденция ООН, Форум искусств и т. д.), главная идея – пространство, творящее самое себя и из себя – скрепляла их воедино, выступала и проявляла себя как тотально пространственная мысль.

Язык Леонидова сродни языку Платонова. Его фронтовая запись из дневника на удивление напоминает своей простотой и объемностью военные рассказы писателя. Чевенгур Платонова – не что иное, как город Солнца 106 . Однако сходство шире: географические образы обоих работают на увеличение пространственных параметров самого пространства, пространственность становится метапространственностью. Их пространство – околоземное, оно «разбрасывает» Землю, дает ей шанс увидеть себя «со стороны». И здесь лучше говорить о солярно-графических образах. В проектах Леонидова земное пространство есть эманация Солнца, условная проекция его топографии на Землю. Географические образы культурных ландшафтов возникают в данном случае как результат остранения от привычных, устоявшихся в культуре образов и в то же время как продукт масштабной интерпретации образов-архетипов земных стихий, получающих цивилизационную «упаковку».

106

См. также: Замятин Д. Н. Империя пространства. Географические образы в романе Андрея Платонова «Чевенгур» // Вопросы философии. 1999. № 10. С. 82–90.

4.5. К метагеографии архитектуры

Технологический взрыв конца XX века, связанный с широким применением компьютеров привёл, в том числе, к сильной когнитивной коррекции в понимании виртуальных миров и пространств. Профессиональные архитектурные программы, которыми при желании могут овладеть и не-архитекторы, позволяют создавать и моделировать бесконечное множество различных архитектурных проектов, варьировать их параметры в зависимости от конкретных сред и ландшафтов, в том числе игровых и фантастических. В идеале каждый человек может стать сам-себе-архитектором – по крайней мере, на уровне разработки собственного проекта в виртуальном пространстве. Это означает, что практически каждый может онтологически «укореняться» с помощью определённых пространственных стратегий, призванных «застолбить» его тело-место. В то же время подобные процедуры виртуального «укоренения» способствуют сильнейшему развитию сопространственности в сети Интернет – личные и групповые проекты действительно сосуществуют в разных виртуальных пространствах и мирах, при этом можно переходить из одного мира

в другой, путешествовать, быть номадом, предварительно укоренившимся и создавшим своё пространство в рамках любой из социальных сетей. Многочисленные компьютерные игры на основе популярных фэнтези или реальных событий хорошо используют описанные выше качества виртуальных пространств – их рост как раз и связан с непосредственным применением образа тела как онтологической матрицы пространственности. Соответственно, виртуальная архитектура и виртуальная география становятся непосредственными составляющими тел-как-пространств; виртуальные ландшафты и среды могут разрабатываться и создаваться в реальности; виртуальные и «реальные» ландшафты оказываются со-пространственными непосредственно.

В связи с ранее сказанным мы можем говорить об архитектуре географического образа. Что имеется в виду? Максимальное образное опосредование пространственности создает со-пространственность. Географический образ, максимально географизируясь, приобретает собственную архитектуру. Происходит своего рода моделировка пространства с помощью пространства. Размещение географических образов оказывается когнитивной операцией архитектурного проектирования в соответствующих виртуальных пространствах. Естественно, что такая постановка проблемы приводит нас к ключевому вопросу о самом месте: как, каким образом формируется в данном случае место – место, которое становится предметом архитектурного проектирования географических образов?

Всякая территория, место может рассматриваться как географический образ. Именно это представление позволяет говорить о возможности развития архитектурной сопространственности. Другими словами, место, предполагаемое и полагаемое как географический образ, уже может интерпретироваться как «пучок» потенциальных архитектурных пространств, поскольку сам географический образ может определяться как чётко очерченное место-тело, обладающей специфической онтологической матрицей пространственности. В таком случае можно говорить также и о метагеографии архитектуры, которая подразумевает по преимуществу не реализацию каких-либо образов-архетипов территории в юнгианском смысле, но, по сути, центрирование пучка конкретного географического воображения посредством видения определённого архитектурного пространства.

В рамках метагеографии архитектуры следует работать не с понятиями региональных историко-архитектурных стилей (например, «средиземноморская архитектура»), а с оригинальными образно-географическими картами архитектурных пространств, благодаря составлению которых архитектура, наряду со своими другими содержательными и социальными функциями, может выступать в качестве целенаправленной образно-географической деятельности (специального вида образно-географического проектирования). Так, знаменитый храмовый комплекс Ангкор в Камбодже может рассматриваться как пример подобного образно-географического проектирования: матричные принципы и приёмы буддийской храмовой архитектуры, сочетающиеся с привнесёнными и хорошо усвоенными мотивами индийской и китайской архитектуры 107 , стали неотъемлемой частью данного географического образа, в котором конкретное географическое и топографическое положение архитектурного ансамбля, синтезирующего и местные, и внешние традиции, оказывается непосредственной сопространственностью индокитайской цивилизации. Место как онтологическая матрица пространственности есть реальная архитектура географического образа.

107

Дажен Б. Ангкор. Лес из камня. М.: Астрель; АСТ, 2003; Рыбакова Н. И. Искусство Камбоджи с древнейших времён до XIV века. М.: Галарт, 2007.

Summa summarum

Итак, в первой части книги я попытался рассказать о первичных смыслах геокультурного брендинга территорий, а также о тех проблемных областях и междисциплинарных концептах, в рамках которых формировалось это прикладное направление исследований. Пусть читателя не смущает обилие различных сложных понятий, описывающих структуры геокультурных пространств и пространственные отношения. Пространство и геокультура (геокультуры) – одновременно и ключевые, и фундаментальные понятия для понимания того, что названо – возможно, неокончательно – геокультурным брендингом территорий.

Важно запомнить, что всякая геокультура обладает огромных богатством смыслов, иногда скрытых или непонятных для внешнего наблюдателя / исследователя. Эти смыслы могут активно выявляться и репрезентироваться при взаимодействии с другими геокультурами (а по существу внешний наблюдатель – это как раз представитель другой геокультуры). Выявление таких смыслов необходимо для понимания значимости определённой геокультуры и её уникальности, а, следовательно, нужно для дальнейшего продвижения и брендинга.