Геологи идут на Север
Шрифт:
С каждым днем становится все холоднее. Пожелтела трава, с тополей и тальника слетают последние листья, осыпаются желтые иголки лиственниц. По небу ползут тяжелые, темные снеговые тучи. Из них иногда сыплется ледяная крупа. Мы каждое утро со страхом выбираемся из палатки, ожидая увидеть снег. Прошли уже более ста километров, но тайга пуста и безлюдна.
Подошли к верховьям реки. В неглубоких протоках, как в садке, плавают стаи крупной кеты. Здесь она мечет икру. В руках Петра появляется несколько трепещущих рыб. Мы лакомимся свежепросоленной кетовой икрой, берем с собой несколько рыбин — за Яблоновым
Переваливаем хребет, покрытый мелким снегом, и спускаемся в верховья Экчана — одного из притоков Колымы. Находим старое зимовье. Здесь останавливаемся надолго: будем дожидаться, пока установится зимняя дорога. Дальше можно ехать только на оленях.
В зимовье тесно. Выбрав сухую полянку среди кустов, ставим с Леонидом палатку и удобно располагаемся в ней. Но блаженство наше длится всего лишь день.
На следующее утро мы с трудом выбираемся из провисшей палатки. За ночь ее почти завалило снегом. Снег, как клочья ваты, висит на кустах и деревьях.
Вокруг сверкают горы. Небо голубое и чистое. «Зима!» — радуемся мы. Всем нам не терпится скорее попасть на прииски. Но бывалый Петр Лунев охлаждает наш пыл — дорога установится еще не скоро.
Тянутся дни томительного ожидания. Чтобы скоротать время, мы с Леонидом, сделав себе лыжи, с утра до вечера пропадаем на охоте.
Плоскогорье, где расположено наше зимовье, — любимое место кочующих эвенов. Многие из них приходят к нашей базе. Одежда оленеводов и охотников свидетельствует, что среди эвенок есть искусные мастерицы. Костюмы сшиты из выделанных оленьих шкур, пыжика и ровдуги. Обувь — торбаза, украшенные бисером, сделаны из прочных шкур с оленьих ног — камусов. На каждом эвене, будь то мужчина или женщина, — небольшой передник, ярко вышитый бисером, опушенный бобром или выдрой. У девушек и женщин передники более нарядные, обычно украшенные в несколько рядов серебряными рублями и полтинниками.
Сейчас, спустя четверть века, когда мне случается бывать в эвенских колхозах, я всегда вспоминаю свое первое путешествие по колымской тайге, зимовье и неприглядную кочевую жизнь эвенов. Зимой в морозы и в летние дни, когда полно «гнуса» — комаров и мошки, им приходилось ютиться в своей урасе — примитивном сооружении из жердей, поставленных конусообразно и покрытых дырявой тонкой ровдугой. Как сейчас вижу: посреди урасы горит костер, в который грязная, прокопченная хозяйка без конца подкладывает дрова; дым немилосердно ест глаза, в спину дует ледяной ветер. Палатка с печкой кажется раем по сравнению с урасой, и наши гости эвены неохотно покидают нас, спрашивая, где можно купить печку с палаткой. Но и в палатке становится уже холодно по ночам.
Сообща находим выход из положения.
Устраиваем несколько субботников, и вскоре около зимовья вырастает новый, высокий, с ошкуренными стенами барак. К ноябрьским праздникам справляем новоселье. Теперь эвены еще чаще приезжают к нам в гости. Мы пользуемся у них большим авторитетом.
Вспоминается такой случай. Как-то вечером привезли на оленях двух раненых охотников — отца и сына. Они неосторожно чистили оружие, и случайный выстрел из двустволки раздробил обоим руки и ноги. Особенно сильно пострадал старик.
Раны гноились. Первая помощь, которую оказали
Уже пятый день несчастных лечил шаман — грязный, лохматый эвен, который, чтобы поддержать свой престиж, все время совался с помощью к нашему фельдшеру.
— Да не разводи ты мне тут заразу! Ишь до чего довел больных своим лечением, еще сутки — и началась бы гангрена, — возмутился тот.
Мы честью попросили шамана не мешать, и он, обиженный, уехал. После перевязки раненые впервые за пять суток уснули. На следующий день их увезли в Нагаево.
Эвены пришли нас благодарить. Мы пробовали воспользоваться благоприятным моментом, уговорить эвенов собрать олений транспорт и двинуться в тайгу.
— Голодают крепко на приисках. Продукты были на исходе, когда я уезжал, — сокрушался Петр.
Но наши гости заявили, что они не собрали еще оленей. Никому не хотелось ехать первым и проторять дорогу. Петр, махнув рукой, решил действовать сам. Через несколько дней ему вместе с двумя каюрами удалось организовать первый транспорт из оленей Союззолота, пасшихся около зимовья, и 20 ноября он уехал с продуктами на прииски. Мы проводили его с завистью. Всем нам надоело ждать, хотелось скорее взяться за дело.
Спустя день, вечером, к нашей базе лихо подкатили три нарты. В упряжке — белые ездовые олени. На них — богатая сбруя с бубенцами. С нарт слезли два эвена в пыжиковых кухлянках. Один из них, коренастый, широколицый, важно вошел в барак и поздоровался с каждым за руку:
— Мин [1] князь Иван Громов.
Я с удивлением смотрю на «князя». Леонид шепнул мне:
— У этого нераскулаченного «князя» в тайге больше десяти тысяч собственных оленей. Всех бедных эвенов он держит в руках. И знаешь, что им толкует? «Русские придут, тайгу сожгут, оленей отберут…» Вот где, пожалуй, истинная причина, что мы сидим с тобой здесь без оленей.
1
Мин — я (якут.).
— Еду договор с Союззолотом заключать! Много товару, спирту надо получить. Груз надо возить, пастухов кормить, — сообщил, отдуваясь, Громов. Его широкое лоснящееся лицо покраснело от выпитого спирта. Маленькие, заплывшие жиром глазки недоверчиво смотрели на нас.
Я глядел на этот живой анахронизм и думал: «Недолго, совсем недолго осталось тебе княжить в тайге!»
Утром Громов уезжал в Нагаево. Мы с Леонидом смотрели вслед упряжке. «Конфисковать бы ее у этого кулака», — мелькнула озорная мысль.
…Снова ожидание. А на приисках положение все хуже. Оттуда приехал уполномоченный управляющего колымскими приисками доктор Савенко.
— Везу корреспонденцию и буду наводить порядок в делах снабжения, — сообщает он. — Горняки голодают, осталась одна фасоль да заплесневелая мука. Насчет вас, — обращается он ко мне, — есть указание направить первым транспортом на прииски, а Коффа командировать в экспедицию Цареградского, куда он просился.
Леонид расплывается в улыбке: экспедиция — его давнишняя мечта.