Геологическая поэма
Шрифт:
— У него третий класс! — гневно цедил Роман. — А там девчонка в горах отдает концы, и ей до лампочки всякие там классности!.. Ее последняя надежда в этой жизни — это мы с тобой, сечешь ты это своей башкой?
— Не я составлял инструкцию, — ровно, не повышая голоса, отвечал Рассолов; он тоже порядком обозлился, но честь командира вертолета не позволяла ему унизиться до базарных криков; и вместе с тем в эту минуту он был сам неприятен себе. — Ладно, допустим, я полечу — но я ж запросто угроблю машину. И всех вас вместе с собой. Опыт же нужен. Часы налета нужны. И особый штамп в пилотском свидетельстве… У вас ведь тоже сразу после института не ставят начальником
— Тоже мне отважный сокол! — съязвил Роман, но уже чуть спокойней. — В гражданскую войну люди в шестнадцать лет командовали полками.
— Да? — почти машинально спросил вертолетчик. — Это кто же?
— Да Гайдар хотя бы!
— Ну, нам до Гайдара, конечно… — Рассолов оскорбленно замолчал, окончательно решив, что каменное безмолвие сейчас лучше всего.
— Роман, ты не прав! — твердо заговорил Панцырев. — Командир честно сказал, что опыта у него маловато, совершать посадки высоко в горах пока не может — чего ж ты от человека хочешь? Чтоб он и в самом деле гробанулся?
— Ладно, — Роман неожиданно сник, потупил голову, задумался.
Воспользовавшись наступившим затишьем, Панцырев мягко взял вертолетчика под руку, отвел в сторону. Вполголоса начал:
— Командир, вы уж извините его. Но тут такое дело…
— Да понимаю я! — с досадой перебил его Рассолов. — Все понимаю! Наверно, и я б на его месте… Может, там его любимая девушка…
— Да-да, — подхватил Панцырев. — Вот именно. Все мы люди, у всех у нас нервы… Но теперь-то что вы посоветуете? Что-то ведь надо делать, а? Что-то предпринимать, как вы полагаете?
— Как я полагаю? — вертолетчик снова уставился в карту, посоображал, потом предложил — Давайте все-таки слетаем, посмотрим. Может, найдется какой-нибудь вариант… такой, чтобы устраивало и вас, и меня.
— Вот это правильно! — с подъемом воскликнул Панцырев. — Глядишь, оно как-то и… — Движением рук он изобразил нечто неопределенное, по-видимому означающее что-то вроде «утрясется», живо обернулся. — Слышь, Роман, что командир предлагает: надо, говорит, слетать… Нет, в самом деле, Роман, неужели где-нибудь в соседних долинках, пониже двух тысяч, не найдется ничего подходящего, а?
В ответ Роман поочередно оглядел их странными, вмиг запавшими глазами, что-то хотел было сказать, но раздумал. Лишь кивнул без особого энтузиазма.
Словно только и дожидавшиеся этого момента, на краю летного поля появились четверо парней. Они приближались поспешно, едва не бегом. Один из них — долговязый и, видимо, старший, — чуть запыхавшись, еще издали прокричал:
— Задержка вышла, извините!.. Ну что, летим? Отозвался Панцырев.
— Как раз вовремя, Толя, как раз вовремя! — Он озабоченно посмотрел на вертолетчика. — Народу достаточно? Или многовато?
— Это сколько же вас получается у меня? — Командир вертолета пересчитал глазами. — Девять человек… Да еще там, говорите, трое, так?.. Да, многовато…
— О, меня можете не считать! — Панцырев шутливо вскинул руки. — Видите, какие тут спасатели — орлы! Куда уж мне, старику, рядом с ними… только обузой буду.
— Все равно перебор… Впрочем, ладно: если дойдет до дела — что-нибудь придумаем.
По знаку командира все, кроме Панцырева, полезли в кабину: врач с медсестрой, спасатели с мотками веревок, инженер со своей кожаной папкой.
Взлетели.
Минуты через две бортмеханик спустился в грузовую кабину, подошел к Роману, мрачно уткнувшемуся в блистер. Тронул его плечо. Когда тот обернулся, кивнул в сторону пилотской кабины.
— Командир
Командир встретил Романа сдержанным кивком. Глянул через плечо второй пилот, мимолетно-вежливо улыбнулся.
Первое, что бросилось в глаза Роману, была приборная доска. Она состояла из двух половинок, симметрично раскинутых, как крылья гигантской ночной бабочки. Усеивающие доску добрых два с половиной десятка приборов жили каждый своей таинственно-значительной жизнью, ощущаемой в подрагиванье чутких, словно усики насекомого, стрелок. Все эти приборы, тумблеры, ручки, педали… оглушительный грохот над головой… а главное же — непривычный для воздушного пассажира обзор, когда взгляд, устремленный прямо вперед, не встречает препятствий, отчего ощущение полета делается объемным… Роман почувствовал, нет, не робость — ее он вообще никогда в жизни не испытывал, — а некоторую скованность. На земле, поскольку она объект все-таки геологический, он ощущал себя хозяином и, ничтоже сумняшеся, мог отчитать за милую душу пусть даже и командира вертолета. Но сейчас они были в воздухе, в иной стихии, где безраздельно первенствовал Рассолов, тогда как он, Роман, был словно Антей, оторванный от родной почвы. К ситуациям подобного рода он привычен не был, а потому еще больше помрачнел, замкнулся. Впрочем, о неприятных чувствах пришлось сразу же и забыть — стало не до них. Предгорья, через которые на земле пришлось бы топать да топать, появившись, тут же, будто в кино, уплыли вниз, под ноги, и сразу вслед за этим как-то разом, без всяких предисловий, многобашенной крепостью вырос и стал надвигаться сам горный узел. Вертолет, идя с небольшим превышением, плавно разворачивался, чтобы обогнуть его слева, со стороны солнца. «Вот это правильно, — мысленно одобрил Роман. — Лучи будут работать на нас».
Отсюда, с высоты двух с половиной километров, вершины казались сплоченными в некую воинскую единицу, как тридцать три богатыря, и оттого производили особенно внушительное впечатление. Долины меж ними лежали в тени, что делало их непроницаемо глубокими и узкими. Собственно, весь рельеф оказывался сведенным только к этим двум элементам: взлеты пиков и провалы ущелий. Осциллограмма. Все остальное сошло на нет из-за высоты, расстояния, угла зрения и чего-то еще, что Роман безотчетно определил про себя «вертолетной психологией».
Множество раз работая со стереоскопом, Роман не мог не отметить характерное для аэрофотоснимков преувеличивание крутизны склонов. Он всегда приписывал это искажающим свойствам оптики аппаратуры, И вот теперь он понял вдруг, что не так уж были обманчивы те снимки с воздуха. Он понял: у вертолетчиков своя особая стереометрия мира — совсем не та, что у идущих по земле геологов.
Меж тем Рассолов, передав управление второму пилоту, быстро и со всей тщательностью сопоставлял открывающийся с воздуха ландшафт с его отображением на карте. Результат не вселял никаких надежд.
Ощетинившийся своими заточенными вершинами горный массив уплывал назад и в то же время как бы разворачивался по солнцу. Командир бросил взгляд на шкалу авиагоризонта. На приборе силуэт самолетика анфас, слегка накренившись вправо, подрагивал на голубом фоне, означающем небо: продолжая облет массива, машина шла с некоторым кабрированием, с набором высоты. Второй пилот без подсказки делал то, что следовало. Поле обзора расширялось, освещение сделалось боковым (солнце било в хвост), но картина внизу по-прежнему оставалась неутешительной.