Геополитический романс
Шрифт:
Аристархов посадил машину в назначенном месте в тринадцать пятьдесят пять. Прошло полчаса, а герра Вернера с господином, интересующимся жидкими противогазами, не было.
Генерал, по команде которого взлетали армады боевых вертолётов, достал из сумки бутылку коньяку «Хеннеси», сильно отхлебнул, передал бутылку Аристархову.
— За российскую армию, капитан! Свиньи, они считают, что с нами можно всё, что мы стерпим…
— Генерал, — возвратил бутылку Аристархов, — вы знаете, я избегаю разговаривать с начальством на отвлечённые темы. Только по существу полученного приказа.
— Я знаю, капитан, о чём ты, — вторично приложился к «Хеннеси» генерал.
— Генерал, уничтожая свою мощь, мы лишаем себя чести. К нам относятся как к мусору, генерал, и они правы. Такого не было в истории человечества.
Генерал молчал, бычьи поводя шеей. «Неужели ещё выпьет «Хеннеси»? — подумал Аристархов.
— Быть может, я ошибаюсь, генерал, — продолжил он, — но мне кажется, что вот не стало нас, не стало в мире чего-то такого, что… не давало миру окончательно пропасть. Я не говорю, что мы были хорошие, генерал, наверное, в нас было зло, но это было наше зло, генерал, и мы противостояли им чужому злу. Мы были другие, генерал, и пока мы были сильнее, наши люди были защищены от чего-то такого… Я не знаю, как это назвать, генерал, но я знаю, что это не то. Хрен с нами, генерал, мне не жалко ни себя, ни вас, но мы предали наших жён, матерей и детей, генерал, предали всех, кто делил с нами прежнюю жизнь. Отныне грош нам цена, генерал. Как нас выперли из Афганистана, из Германии, так выпрут и из России — из собственных домов и семей. Отовсюду, отовсюду…
— Деньги, — пробормотал генерал, и Аристархов увидел, что бутылка почти пустая. — Они как трупные бактерии питаются падалью, но и как сперматозоиды зачинают новую жизнь. Ты не нашёл себя в двуединой стихии денег, капитан. В нашем случае деньги делаются на падали, капитан. У тебя лёгкие, капитан, а тут потребны жабры, чтобы дышать в гнилой крови и живом дерьме. Ты задыхаешься. Из тебя не вышел человек-амфибия, капитан! — рванул воротник, как будто из него вышел этот самый человек-амфибия, и ему же был непривычен тёплый летний немецкий воздух.
— Я хочу сказать, генерал, — буднично произнёс Аристархов, — что в армии не может не быть людей, которые не хотят этому помешать. Чем бы они в данный момент ни занимались. Ещё не поздно положить предел, генерал. Моя жизнь, генерал, в их полном распоряжении. Более того, генерал, они могут располагать моей жизнью. Она уже не представляет большой ценности для меня лично, генерал, но ещё может представлять некоторую ценность для… — Аристархову показалось нескромным сказать «Родины» или «армии», поэтому он закончил как-то по-книжному, — гипотетического дела.
Некоторое время генерал молчал, тупо глядя на приближающийся кофейного цвета «оппель». Из «оппеля» выбрались герр Вернер и господин, интересующийся жидкими противогазами. Герр Вернер и не подумал извиниться за сорокаминутное опоздание. Господин, интересующийся жидкими противогазами, с любопытством посмотрел на валявшуюся на траве бутылку из-под «Хеннеси». Должно быть, он подумал, что сам Бог, не иначе, послал ему такого контрагента — алкоголика-генерала, распродающего военное имущество.
— Капитан, — генерал в упор не видел подтянутого герра Вернера и не столь подтянутого господина, интересующегося жидкими противогазами. — Не ищи воинской дисциплины и служебной субординации, где потребно действовать по-партизански. Генеральский вертолёт улетел, капитан, не догонишь. А теперь поинтересуйся у этого жирного хера: сколько он отвалит за партию лучших в мире совпротивогазов?
После
Всю дорогу до лётного поля в «оппеле» генерал безобразно храпел, укрепляя немцев в презрении к русским. В вертолёт же загружался странно трезвым, мрачным, надменным, эдаким Чайльд-Гарольдом, укрепляя немцев уже в совершеннейшей непредсказуемости русских.
Господин, интересующийся жидкими противогазами, позвонил из «оппеля» в диспетчерскую аэродрома, и оттуда быстренько прискакал малый в фуражке, почтительно шурша голубым бланком.
— Полетите шестым коридором, — объявил господин, интересующийся жидкими противогазами, — это персональный коридор канцлера.
Каким-то очень влиятельным оказался этот господин.
Генерал воспринял информацию о том, что полетит персональным воздушным коридором германского канцлера, совершенно спокойно, как будто с детства был с канцлером, что называется, накоротке.
Последнюю бутылку шампанского распили прямо на поле.
— И ты пей, — подавившись пеной, приказал генерал Аристархову, — коридор канцлера широк, как меч Зигфрида!
Сумеречная Германия лежала внизу в огнях городов и темноте лесов, космических пейзажах металлургических и химических производств. Сверху из канцлерского коридора было совершенно очевидно, что ухоженной стране тесно дышится среди бесконечных заводов и огней городов, среди редких, не тронутых вечерними огнями лесов, полей и рек.
Аристархов был уверен, что генерал спит, но тот, оказывается, не спал, а сощурившись, с ненавистью смотрел на чужую, простирающуюся по курсу землю. Точно с такой же ненавистью он когда-то смотрел на голую безводную афганскую землю, нет-нет да поплёвывающую в вертолёты длинными струями огня из-за камней и из ущелий. Аристархов до сих пор не забыл его странной фразы по поводу вывода войск из Афганистана: «Теперь до Москвы!» Аристархову было о чём говорить с генералом в Афганистане, но не стало о чём — в Германии, поэтому он очень удивился, когда тяжёлая генеральская рука опустилась ему на плечо.
— Капитан, — произнёс генерал, — я когда-то был твоим командиром. Я и сейчас как будто твой командир, хотя мы с тобой существуем в разных измерениях. Я обращаюсь к тебе как твой командир из другого измерения.
Аристархов молчал, не вполне понимая, чего, собственно, хочет генерал.
— Я могу сделать так, что тебе хватит марок на всю оставшуюся жизнь. По нынешним временам, — усмехнулся генерал, — это важнее, чем присвоение очередного звания.
— Что я должен для этого, генерал? — Аристархов подивился странности судьбы: отдавал жизнь, а ему взамен — германских марок до конца этой самой жизни.