Георгий Товстоногов. Собирательный портрет. Воспоминания. Публикации. Письма [Сборник]
Шрифт:
Зато потом, когда спустя несколько секунд в магазин влетела съёмочная группа с телевидения, ажитация, кажется, и вовсе достигла невиданных размахов.
— И здесь мы можем наблюдать пример нарушения правил торговли! Лицу, не достигшему возраста восемнадцати лет продан алкоголь, причем после семи чесов вечера и в обход кассы. Можно сказать, сразу пачка грубейших нарушений… — Тут же начал рассказывать обстоятельства дела корреспондент, не обращая внимания на происходящую вокруг суету.
— Не виноватая я! Вы его видели, лба этого, кто вообще мог подумать, что ему нет восемнадцати!
Дальнейшего развития событий Ваня уже не видел. Он быстренько подписал протокол — на всякий случай внимательно его прочитав, милиции он доверял, но все же — потом его «отсняли» телевизионщики — пообещав замазать лицо, чтобы не раскрывать личность «тайного покупателя», — которым он на камеру рассказал все обстоятельства и свое мнение по поводу наведения порядка в торговле. А потом его отправили домой, договорившись вызвать на подобный рейд через неделю. Ваня состоял в стрелковом клубе «Динамо», кого как не молодых будущих сменщиков могли привлекать милиционеры для подобных мероприятий.
Ну а в магазине тем временам во всю шли оперативные действия. Пока ОБХСС копали в своём направлении — был сигнал, что через гастроном продают «левую» продукцию, милиция общалась с подставившейся продавщицей, аккуратно отделив ее от других работников торговой точки.
— Не реви, — растерявшая всю уверенность женщина то и дело пыталась съехать в истерику, что с другой стороны очень много повидавших на своем веку оперов совершенно не впечатляло. — Ты же первый раз? Ну значит, ничего страшного с тобой не случится. Статьи тебе грозят не тяжелые — 92-ая за хищение, а продажа мимо кассы — это как не крути хищение. Ну и 158-ая, незаконный сбыт спиртных напитков. На первый раз получишь трояк, отсидишь два, выйдешь по УДО с невозможностью работать в торговле на следующие десять лет. Штраф заплатишь, естественно. Но это считай легко отделалась, сейчас сверху указание пришло, по возможности за решетку людей не отправлять, а ограничиваться более мягкими наказаниями.
— Как невозможность работать в торговле, а-а-а-а… Что же я делать теперь буду? — Кажется этот пункт возможного наказания расстроил попавшую как кур в ощип продавщицу больше всего. И даже новость о том, что в тюрьму сажать ее в общем-то никто не собирается, женщину совсем не успокоил.
— В шпалоукладчицы пойдешь, — хохотнул рябой опер в клетчатом картузе. — Статями тебя природа не обидела, для таких всегда место найдется. — А на твое место государство кого почестнее найдет. С незапятнанной репутацией.
Если посмотреть статистику СССР по количеству регистрируемых преступлений на душу населения и количество отбывающих наказание в МЛС, а потом сравнить эти цифры, например с США, то вырисуется весьма парадоксальная картина.
В Союзе ежегодно регистрировалось кратно меньше преступлений и при этом в тюрьмах находилось кратно больше заключенных. Возьмем для примера 1984 год. За 12 месяцев стране победившего социализма было зарегистрировано чуть больше двух миллионов уголовных преступлений, в США — почти 12 миллионов при том, что населения
Объяснялся он, конечно, в первую очередь объективными факторами. Во-первых, как бы странно для кого-то это не звучало милиция в Союзе просто лучше работала, раскрывая большее количество преступлений, а суды в стране рабочих и крестьян уже давно не рассматривали уголовников как «классово близких», поэтому шансов у них отвертеться из-за какой-то процессуальной мелочи практически не имелось. «Вор должен сидеть в тюрьме», — Глеб Жеглов мог бы быть довольным сложившейся практикой.
Тут, конечно, имелась и некоторая ложка дегтя — хотя, по правде сказать, не дегтя, а откровенного дерьма — и заключалась она в том, что советская милиция очень неохотно регистрировала правонарушения особенно незначительной тяжести и особенно откровенные «висяки». То есть пришедшего к участковому садовода, чей домик обнесли на пару тяпок и лопат — поди их найди, объективно это практически невозможно — всеми силами убеждали в том, что писать заявление не надо, что это все равно ничего не даст.
Другим способом получения заветных 85% процентов раскрываемых преступлений — а именно такими показателями могла похвастаться советская милиция — были разного рода подтасовки и порой выбивание признания из подозреваемых, тут статистику приводить сложно, однако случай с Чикатило и расстрелянным вместо него Кравченко является максимально показательным. Тот тоже, откровенно говоря, был той еще мразью, но ведь это не оправдывает выбивание из него признательных показаний. Как минимум, потому что после такого настоящий преступник остается на свободе и может дальше совершать свои черные дела.
Ну и по республикам очень интересная статистка в плане регистрации преступлений. Меньше всего преступлений регистрировалась в Средней Азии и Закавказье, больше всего — в Прибалтике. Вот такие у нас выходили опасные горячие прибалтийские парни…
Но опять же, возвращаясь изначальной мысли, у любой системы есть предел прочности. Невозможно посадить всех, пусть даже они это местами заслуживают. Весной 1985 года начался процесс пересмотра отдельных статей уголовного кодекса в части смягчения санкции. А вернее даже не смягчения, а возможности отхода от наказания, связанного с реальным сроком в ИТЛ и замену его другими видами наказания. Исправительными работами, штрафами, запретом занятия должностей или работы в той или иной сфере, ограничением проживания в крупных городах. Условными сроками в конце концов, ведь если человек один раз оступился по мелочи, далеко не всегда полезным будет окунать его в «тюремную» жизнь, где он скорее превратится в закоренелого преступника, чем встанет на путь исправления.