Георгий Жуков: Последний довод короля
Шрифт:
В 1941 г. к слабости артиллерии (чаще всего просто отстававшей в процессе маневрирования соединения) прибавлялся недостаток пехоты. Во-первых, это были недостатки штатной организации танковых дивизий образца 1941 г. В СССР была повторена типичная ошибка раннего этапа строительства механизированных соединений – они были перегружены танками и недогружены пехотой. Через этот этап проходили в разное время танковые войска Германии, Англии и США. Во-вторых, заложенная в штат недогрузка усугублялась неотмобилизованностью армии. До поступления автомашин по мобилизации многие танковые соединения были фактически лишены большей части штатной мотопехоты и моторизованной артиллерии. Фактически это выражалось в значительно сокращенном числе мотострелков, [138] которые могли выполнять с танками своей дивизии все маневры Приграничного сражения.
Имеет смысл считать не штуки танков, а танковые соединения. В Киевском особом военном округе к началу войны имелось шесть соединений, которые можно полноценно использовать как самостоятельные. Полноценное использование в качестве подвижного соединения означает хотя бы теоретическую возможность
Во второй половине дня 22 июня танковые соединения Юго-Западного фронта пришли в движение вне зависимости от их комплектности. Лишенным достаточного количества мотопехоты и моторизованной артиллерии дивизиям предстояло атаковать «голыми» танками, компенсируя крупной массой техники недостаток [140] сопровождающей ее пехоты. Приграничное сражение началось.
С самого начала в планы контрудара вмешалось шаткое положение растянутых в нитку войск 6-й армии И. Н. Музыченко на северном фасе львовского выступа. Если бы войска КОВО встретили войну в более-менее близких к нормальным плотностях войск на границе, основной головной болью стал бы прорыв на левом фланге 5-й армии и на стыке 5-й и 6-й армий. Находившаяся вне полосы главного удара противника армия И. Н. Музыченко занимала бы такое же положение, как какая-нибудь 38-я армия Воронежского фронта на Курской дуге, оказавшаяся на неатакованном участке в относительно устойчивом построении. В 38-й армии в июле 1943 г. на 80-км фронт было шесть дивизий, из которых в первом эшелоне находилось пять. В 6-й армии в июне 1941 г. на 140-км фронт было три стрелковые и одна кавалерийская дивизии. Если бы в львовском выступе была «концентрация», о которой нам часто говорят, сражение развивалось бы совсем по-другому.
Соответственно, когда на эти дивизии 6-й армии навалилась крупными массами пехоты 17-я армия Штюльпнагеля, ее фронт затрещал по всем швам. Для сохранения относительной устойчивости положения армии И. Н. Музыченко пришлось привлечь сильнейший в КОВО 4-й механизированный корпус, который в результате практически не принимал участия в танковом сражении в треугольнике Луцк – - Ровно – Броды. Охотникам посчитать танки скажу, что в немецкой 17-й армии не было ни одного танка, только несколько батарей САУ «Штурмгешюц». Соответственно, танки Т-34 и KB мехкорпуса Власова разменивались не на бронетехнику противника, а на многочисленные батальоны и полки немецкой пехоты и горных егерей. Абсурдность лобового сравнения танкового парка Юго-Западного [141] фронта и группы армий «Юг» видна невооруженным глазом.
У 6-й армии в июне 1941 г. был фронт, даже больший, чем у 6-й и 7-й гвардейских армий (64 км и 50 км соответственно), вместе взятых, на южном фасе Курской дуги в июле 1943 г. При этом и в 6-й гвардейской, и в 7-й гвардейской армиях было по семь стрелковых дивизий. Представим, что в июле 1943 г. в 6-й гв. армии И. М. Чистякова не семь, а полторы, пусть даже две дивизии. В этом случае 4-я танковая армия Г. Гота в ходе «Цитадели» дошла бы до Курска дня за два, максимум за три. И так Воронежскому фронту пришлось задействовать в отражении удара немцев две танковые армии. На удержание 140 км фронта при остром недостатке пехоты тем более требовалось, по крайней мере, два мехкорпуса. Поэтому Музыченко инстинктивно подтянул [142] ближе к фронту своей армии не только 4-й механизированный корпус А. А. Власова, но подчиненный 6-й армии вечером 22 июня 8-й механизированный корпус Д. И. Рябышева. Это в сравнении с кошмаром, творящимся в полосе соседней 5-й армии, положение войск 6-й армии на северном фасе львовского выступа было терпимым. В абсолютных оценках оно было катастрофическим, как, впрочем, и у большинства приграничных армий всех трех фронтов. Скрепя сердце командование Юго-Западного фронта отобрало у Музыченко корпус Рябышева, успевший помотаться по дорогам львовского выступа, и выдвинуло его для контрудара в интересах удержания фронта 5-й армии. Титаническими усилиями Жуков вытащил из 6-й армии 8-ю танковую дивизию для действий совместно с 15-м мехкорпусом. [143]
Таким
Потеря времени на определение наряда сил, которые можно выделить для контрудара, привела к запаздыванию контрнаступления и изменению обстановки. Немцы успели продвинуться довольно глубоко, и, соответственно, потребовался сдвиг направлений ударов мехкорпусов на восток. Поначалу глубокое продвижение противника даже вызвало легкую панику, и командование фронта под угрозой удара в тыл войскам в львовском выступе вывело из боя и заставило сделать изрядный 105-км крюк 15-й механизированный корпус. Тревога оказалась ложной, поворота немецкого танкового клина не произошло, но на исходные позиции корпус И. И. Карпезо вернулся только вечером 25 июня. [144]
Вечером 24 июня советское командование снова сделало попытку собрать все имеющиеся в его распоряжении механизированные соединения для контрудара по флангам танковой группы, В 21.00 штабом Юго-Западного фронта издается боевой приказ № 0015 на нанесение контрудара силами 8, 15 и 4-го механизированных корпусов. Целью танковых соединений снова было срезание вбитого в оборону фронта танкового клина. Глубина удара составляла едва ли не 60 километров. Однако утром 25 июня назначенные для контрудара соединения были еще на марше. Ввести в бой основные силы выдвинутых из глубины 9-го и 19-го и подчиненных штабу фронта 8-го и 15-го механизированных корпусов удалось только 25-26 июня. День 25 июня характеризовался действиями передовых отрядов, занимавших исходные рубежи для спланированных контрударов. В частности, 34-я танковая дивизия 8-го механизированного корпуса получила задачу прикрыть развертывание корпуса в исходном положении для контрудара. В 16.00 25 июня дивизия получила приказ сосредоточиться в районе северо-восточнее Брод и захватить переправы на реке Сытенка на фронте 16 км, от Ситное до Полноче. К вечеру дивизия вышла в указанный район и взяла под контроль переправы. Важнейшую переправу на дороге из Радвиллова у Крупец удерживал разведывательный батальон дивизии. Остальные переправы на Сытенке контролировали две роты из 67-го танкового полка. Одновременно по приказу Д. И. Рябышева части 34-й танковой дивизии начали прощупывать местность в направлении Берестечко, конечной цели наступления.
Однако на самом интересном месте утром 26 июня Сталин потребовал возвращения Жукова в Москву в связи с возникшим на западном направлении кризисом – выходом немцев к Минску. Перед отъездом Георгий Константинович потребовал нанесения решительного [145] контрудара всеми силами. Баграмян описывает это так:
«Из 5-й армии возвратился генерал армии Жуков. Узнав, что Кирпонос намеревается подходившие из глубины 36-й и 37-й стрелковые корпуса расположить в обороне на рубеже Дубно, Кременец, Новый Почаюв, Гологурцы, он решительно воспротивился против такого использования войск второго эшелона фронта.
– Коль наносить удар, то всеми силами!
Перед тем как улететь 26 июня в Москву, Г. К. Жуков еще раз потребовал от Кирпоноса собрать все, что возможно, для решительного контрудара»{55}. [146]
Согласно записи в журнале посещений Сталина, уже в 15.00 26 июня Жуков был в его кабинете. Теперь его задачей было стабилизировать обстановку на Западном фронте в Белоруссии. Начинала формироваться его стезя «кризис-менеджера», бросаемого с одного фронта на другой для стабилизации обстановки. Однако уже вечером 26 июня его ждал неприятный сюрприз с того участка, который Жуков оставил относительно стабильным. Как только начальник Генерального штаба уехал с Юго-Западного фронта, Кирпонос с Пуркаевым почему-то решили, что они умнее Жукова. Командование фронта вдруг предположило, что лучше начальника Генерального штаба понимает обстановку и умеет угадывать следующие ходы противника. Не иначе вызвав духов предков. Было высказано предположение, что немцы развернутся на юг и попытаются прорваться в тыл советским войскам в львовском выступе ударом через Броды на Тарнополь. Соответственно, мехкорпуса выводились из боя и отводились за линию построения 36-го стрелкового корпуса для готовности к отражению этого удара. Советоваться со Ставкой Кирпонос не счел нужным. Разумеется, когда Москва была поставлена перед фактом, решение командования Юго-Западного фронта поддержано не было. Отвод был Ставкой запрещен, и Кирпоносу было приказано продолжать контрудар. Он пытался по телефону отстаивать свое решение, но Верховное командование было непреклонно. Уже утром, когда выяснилось, что противник предпочел не повернуть на юг, а развивать наступление на восток в направлении Ровно и Острога, в штабе фронта с большим опозданием осознали свою ошибку. Контрудар вещь универсальная и оказывал воздействие на противника вне зависимости от флуктуации острия его наступления. [147]