Гера

Ронберг Тони

И вдруг резко меняет тон:

– Послушай меня, фишка, ты попал. Ты в игре. Ты не выбираешь, на какой цвет я тебя поставлю. Хоть на голубой. Так что – впредь такие страсти не разыгрывай. Если я скажу – мажь жопу вазелином. И без вопросов.

Шубин отпихивает пиво и поднимается.

– Тебе внушения хорошего, я вижу, никто толком не делал. Я так могу сделать – мало не покажется. Так что – в мою сторону не напрягайся.

Одно слово поперек – я тебя в порошок сотру.

Сашка кивает.

– Пусть лучше так. Но в друзья ты мне не нужен.

И снова Шубин улыбается.

– Не понимаю, зачем ты так ерзаешь, что задницу трет. Пока все гут. Еще отдохнешь немного. А потом я тебя выдерну. Ты уже на службе. Ты на ставке. Ты у меня в подчинении. Ты агент. И мое слово для тебя – закон, Коран и Библия. Другой реальности нет. Есть работа. Есть команда. Есть я. Это ясно?

– Ясно.

– На счет остального я пошутил. Спать я здесь не собираюсь, к мужикам не пристаю, и девушка у меня тоже есть. И она меня любит. И работа мне не мешает жить нормальной жизнью и чувствовать себя полноценным человеком, потому что я служу Отечеству.

Сашкина очередь расхохотаться.

– В чьем лице на этот раз?

И заметил, как кулаки у Шубина сжались.

– В следующий раз за такое в морду получишь.

– А в этот раз?

– Прощаю.

Пошел к двери. И исчез. Как и не было. Но вместе с ним и Сашкин покой исчез совершенно.

23. ВИНОВАТА

В половине десятого вечера звонит Лека. И Сашка называет адрес. Адрес – уже не тайна. Те, кому надо, уже его нашли.

Она приезжает. И он замечает, что ее лицо бледнее обычного и жесты лишены привычной уверенности. Она уже не порывиста. Она испугана и старается это скрыть.

Проходит в квартиру и сбрасывает меховое манто на кресло. Садится, потом поднимается и подходит к окну.

– Мне кажется, это я виновата.

Сашка молчит. Наблюдает за тем, как вздрагивают ее плечи, и продолжает молчать.

– Когда я услышала, чем закончилось… Это ведь я тебе сказала. Это я. Я виновата.

– В чем?

– Ну…

Нелегко сказать – в смерти, в убийстве, в преступлении. Она умолкает.

– Я знал, – говорит Сашка в тишине. – Я это знал… раньше. Ничего… Ты не виновата. Ты вообще ни при чем. Ты не виновата, нет.

– Не виновата? – переспрашивает она, как нашкодивший ребенок.

Сашка подходит

к ней и обнимает. Лека, действительно, осень его жизни – даже холодной и прозрачной зимой.

– Я хочу, чтобы мы поженились, чтобы были дети, – шепчет она.

Потом еще молчит несколько секунд и добавляет:

– Чтобы мы были вместе. Всегда. Семья.

Она отшатывается:

– Кажется, ты просто мне сочувствуешь. Жалеешь за то, что я тебя так люблю. Я очень люблю тебя, Гера. Я никогда так никого не любила.

– Я тоже. Почему нет? Давай поженимся.

– Ты хочешь?

Она словно натыкается на какую-то преграду, несмотря на его желание. Садится в кресло и говорит, не глядя ему в глаза:

– Мы никогда не разговаривали друг с другом – вот так, о себе. Все банально, все понятно. Но этого не хватает – простых разговоров. Я не понимаю, почему ты хочешь жениться. Я чувствую, что мы не близки, что ты не доверяешь мне – это больно, – она всплескивает ладошками. – Это не может не болеть. Я понимаю, что твоя жизнь – это твоя жизнь, но есть такие вещи, которые… принято рассказывать. О прошлом. О том, что ты ценишь. О том, что тебе нравится. А я ничего не знаю о тебе.

Женщины, на самом деле, напрочь лишены логики. Если бы она знала его лучше, разве хотела бы за него замуж? Разве смирилась бы с каждодневной опасностью и непрочностью его жизни? Разве простила бы его любовь к другой женщине? Зачем ей знать об этом?

– Мне тоже хочется рассказать о себе – все и обо всем. Но то, что было, не очень интересно. Поэтому я и хочу чего-то нового. Свежего. Совершенно другого. Я готов принять любые перемены…

– Но мне кажется. ты не любишь меня…

– Я люблю. И очень тебе благодарен. За твое чувство. За то, что ты есть. За то, что я не должен сомневаться, есть ты или тебя нет. Ты есть.

Лека обхватывает его руками и прижимается к груди.

– Гера… Все будет хорошо. Я знаю.

Сашка тоже обнимает ее, чувствуя, как осенняя липкая влага охватывает его тело. Он попадает в плен осени – холодной зимой. Он ныряет в тяжелую влагу с головой. И, может, это последний рискованный прыжок – в самую бездну.

Увлекает Леку к кровати, спеша потеряться в ее ласках и нежности. Как Лека старается для него – для него одного! Наверняка, она так и для своего мужа-теннисиста не старалась.