Поздно. Глаза закрывай и спи. Мама сказала — хватит.Слышишь, зубастые звери-сны лезут из-под кровати?Клацают когти, скрипит хитин, гложет в подбрюшье голод.Значит, настала пора идти в светлый янтарный город.Ночь — это время для тех, кто смел. Ты не боишься, мальчик?Рыба-луна вынимает мел, станет дорогу пачкать.Нам заблудиться никак нельзя в мороке серых буден.Главное, ты не смотри назад — мамы с тобой не будет.Ну, собирайся — чего ты ждешь? Видишь, вдали над башнейРадужный мостик рисует дождь — теплый, почти домашний.Лето настало еще вчера, вечером будет праздник.В палевом небе шалят ветра — змеев бумажных дразнят.В окна мансарды — медовый свет, можно черпать руками.Только…
отсюда дороги нет, чтобы обратно. К маме.
Когда они смеются
Они смеются — ты тоже слышишь? Они нас делят на инь и янь, зовут молиться, гулять по крышам, в кусты заталкивать свой рояль, гореть в кострах фанатичной веры, тонуть в болотах любви слепой… Они измажут полнеба серым, а что достанется нам с тобой? В кладовке заперты банки с краской, я знаю место, где спрятан ключ, но ты читаешь ребенку сказку, а я расплакаться не хочу.Они меняют свои расклады и прячут козыри в рукава, а мы так громко кричим "не надо", что глушим собственные слова. Они, эстетствуя, строят замки, разносят хижины в пыль и грязь. Внутри на стенах — стальные рамки, куда нас втиснули, не спросясь, а мы стремимся обратно слиться, сдирая кожу об их края. Искрится сон на твоих ресницах, в котором царствует злой ноябрь, в котором стылый прозрачный воздух пластает горло осколком льда. Еще немного — и будет поздно, и мы разделимся навсегда.Они, конечно, совсем не злые, им вечность высветлила глаза. Они сжигают свои мосты и боятся даже взглянуть назад, где было (не было? было?) счастье, и поцелуи до вспухших губ, и подвозивший бесплатно "частник" до забегаловки на углу, где крепкий кофе горчил полынью и звезды падали с люстры вниз…И мы, которые были ими, еще пытаемся вновь срастись.
Метаморфозы
Сентябрь убитое лето под ребра пнулИ походя плюнул дождем на остывший труп.Я буду водой, принимающей форму пуль,Стремиться к мишени измученных жаждой губ.Осеннее солнце сбивает ногой прицел,Трамбует фундамент из листьев под первый снег.Обрывком тумана свернусь на твоем лице,Непрошеной лаской дразня неподвижность век.Кого ты зовешь в полупьяной ночной тоске?Какая там Герда? Опомнись и не смеши.Я капелькой пота блесну на твоем виске,Срываясь в бокал, где налит недопитый джин.Осколок не вынуть — не мучай врачей, мой друг.Дырой в миокарде не вылечить эту боль.Ты просишь вернуться в горячечном, злом бредуСвою королеву. Не плачь. Я всегда с тобой.
Ex oriente lux
Забыты имена чудовищ и царей,Которые порой чудовищней чудовищ.Бессмысленно брожу у мертвых алтарей,Мусолю "Captain Black" и жду, что ты откроешь.Левиафан глубин, отравленных тоской(В клепсидру на столе стекает желчь столетий),Ныряю с головой в пылающий востокИ утренней звездой всплываю на рассвете.Я — нелюбимый сын. Я проклят и распят,Паршивая овца, источник зла и блуда.Куда мне до тебя, единокровный брат,Рожденный для небес из смертного сосуда.Я искушал? Тебя? В пустыне? Не смеши,На эту дребедень давно не ловят души.Хотел поговорить. С чего-то я решил,Что я смогу помочь, а ты умеешь слушать.Любовь? А что — любовь? Смесь меда и дерьма,Неодолимый яд по воспаленным венам.Я пробовал. Теперь я сам себе тюрьма,И узник, и палач… Давай-ка сменим тему.Зачем я приходил? Ну в общем-то не суть.Нам нечего сказать друг другу, да, братишка?Но если вдруг тебе однажды… нет, забудь.Мне хватит и любви. Надежда — это слишком.
Партия
Мне скучно, бес… (с)
Маренго ночи в оконной рамке… Ваш ход, маэстро, не будем мешкать.На белом поле рыдает дамка — ей так хотелось обратно в пешки.Е2-Е8 — как имя бога. Пространство давит до нервной дрожи.Свободы тоже бывает много, когда игру прекратить не можешь.Колючий ужас стегает плетью, кураж по венам, как щелочь, едкий:Упасть с обрыва — почти взлететь, и… вернуться снова на ту же клетку.Четыре вправо, четыре влево, но выбор, в общем, довольно скуден —На плечи валится небо-невод, сплетенный богом из пыльных буден.Обнимет, спутает лживой лаской, сотрет из памяти боль финала.Былое горе проворной лаской скользнет внутри от конца к началу.Е2-Е8. Снаружи вьюга. На кухне Гретхен печет картофель.Со скукой глядя в глаза друг другу, играют Фауст и Мефистофель.
Триптих
[неколыбельная]
Перестань,
малыш, рыдать, перестань.Эта жизнь — как увертюра с листа,Как вслепую по-над пропастью шаг,Наудачу, наобум, не дыша.Знаешь, солнышко, уж так повелось —Бьет любовь копьем под ребра насквозь,До убийства, до тюрьмы, до креста,До засунутого в рану перста.Тише, милый, постарайся уснуть.Божьи мельницы твой выбелят путьЧерез тернии предательств и лжиВ светлый дом, где ты останешься жить.Не болит уже? Вот видишь, дружок.На судьбу кладу последний стежок.Только пеной по губам — тишина:"Он же маленький! Не надо, не на…"
[немолитва]
Не могу, прости. Не люблю, не живу — боюсь.Не была женой, но пока еще все же мать.А вино горчит, а у хлеба прокисший вкус…Каждый день дрожу, что прикажешь его отдать.У него судьба — на ладонях твоим клеймом,У него в глазах на кресте догорает мир,Где была семья, дети, внуки, уютный дом…Отпусти его, упаси от своей любви!Иордан кипит на костре человечьих тел,По чужим счетам истекает последний срок.Я не плачу, нет. Все исполню, как ты хотел.Лейтраот [1] , мой сын. Аллилуйя, пресветлый Бог.
1
лейтраот (ивр.) — до свидания
[невстреча]
Ни покоя, ни света. Ни дома, где свет и покой.Шкура моря — зеленые волны от Кипра к Афону.Одряхлевшее время чихает, страдает цингойИ бессильно кусает подножие римского трона.Медный привкус латыни — как кровь. На чужом языкеКорабли заклинают от бурь и коварства пучиныОголтелые чайки. Увядшая ветка в руке —Обещание смерти. Скорее бы. Хочется к сыну.Неуютно и зябко. Никто не выходит встречать,Только "Ave Maria" сквозь стены доносится глухо.Матерь божья? Оставьте, ей-богу. Больная старуха.На воротах — кольцо. Постучаться?…мне страшно стучать.
Чужая любовь
До рассвета — одна сигарета и восемь страниц:На счастливом финале заклинило. Намертво. Глухо.Октябрю умирать — пулеметная очередь птицНаискось рассекает дождливое серое брюхо.А матэ получился такой… хоть совсем не готовь.Ты не любишь матэ, но закончились кофе и виски.На перилах балкона танцует чужая любовь —То ли пьяная вдрызг, то ли просто поклонница диско.Ты свою проводила — я помню — неделю назад,На подушечках пальцев не высохли кровь и чернила.А чужая любовь крутит попой не в такт и не в лад —Вот дуреха. А впрочем… твоя еще хуже чудила.Покрасневшее яблоко осени падает вниз,Если хочешь куснуть — подставляй поскорее ладони.А чужая любовь обживает соседский карниз.Не пугайся, my darling, тебя она нынче не тронет.
Гербарий
В черном — стройнее. В белом — сама невинность.В красном… да нет, пожалуй, не надо в красном.Как же хотелось, чтобы светло и длинно,Будто поэма или роман старинный:Буквы-виньетки и переплет атласный.А закрутилось бешено, на три счета,Вдох через раз, о выдохе нет и речи.Губы сухие, горло совсем ни к черту,В зеркало утром глянешь — о боже, кто там?Впрочем, неважно — надо бежать на встречу,Надо успеть доспорить, допить, доехать,Нацеловаться впрок до саднящей боли.В Питер? А может, в Киев? А если в Чехов?Мама еще просила купить орехов,Мяса, сметаны и килограмм фасоли.Месяц, другой — и вечер начнется в восемь.Кофе и "Dunhill", сон, как обычно, в минус.Хватит рыдать, никто никого не бросил —Это усталость. Или дурная осень.Или… короче, слезы — не самый цимес,Да и "Мартини" — слишком хреновый ластик.Кончена жизнь? Подруга, да ты в ударе!Выбрось таблетки, побереги запястья.Блеклые астры пахнут прошедшим счастьем…Высохнут — и начинай собирать гербарий.
