Герберт Уэллс
Шрифт:
Да ладно, в конце концов. Подумаешь, проблема — нелады с реальностью.
Но откуда тогда ощущение, что всё именно так и должно быть, как мне кажется, и что всё, даже самое странное и невероятное, можно выразить словами?
Пытаясь найти хоть какое-то объяснение всем этим странностям, я снова и снова возвращаюсь к началу начал. К этажерке. К большой облезлой трехъярусной этажерке, стоявшей в простенке между двумя дверями в квадратной прихожей коммунальной квартиры, в которой я когда-то жил. На этажерку сваливалась макулатура — вся та бумажная продукция эпохи развитого, а, может быть, тогда еще и не очень развитого социализма, которая уже не представляла интереса для
Это была первая фантастика в моей жизни. И первый Уэллс.
Позднее и того и другого будет в изобилии. Со временем я даже начал ощущать некий перебор фантастики вообще, но пресыщенности Уэллсом никогда не возникало. Просто не возникало — и всё. Уэллс появлялся в моей жизни неожиданно. Как будто сам собой. То из запасников знакомой дамы выплывала «Россия во мгле» в тонком бумажном переплете, выпущенная почти как брошюра классиков марксизма-ленинизма, то в букинистическом магазине среди всякого хлама я натыкался на «Нового Макиавелли», аж 1929 года издания, в котором даже слово «кепка» писалось через «э». Точно так же, совершенно необъяснимым, почти сверхъестественным образом, ко мне попало пятнадцатитомное «правдинское» издание Герберта Уэллса — мечта советского библиофила!
Но это уже совсем другая история.
А вот что касается тех первых рассказов…
Честное слово, до сих пор понять не могу, что именно произошло у меня в голове, когда я их прочитал. Соединились ли, наконец, нужные контакты так, как им полагалось? Или короткое, но мощное замыкание просто выжгло какой-то участок моего мозга? Не знаю. Но как бы там ни было, Уэллсу я благодарен».
А вот «Страна слепых».
Она лежит за триста с лишним миль от Чимборасо.
Уэллс всегда оставался точным. Страна слепых лежит за сто миль от снегов Котопахи, в самой глуши Эквадорских Анд. Однажды в эту заброшенную долину по страшным ущельям прошли две-три семьи перуанских беженцев. А потом произошло извержение Миндобамбы, когда семнадцать суток в Квито стояла ночь, а вода в Ягвачи превратилась в кипяток и вся рыба до самого Гуаякиля сварилась. С тихоокеанских склонов низверглись чудовищные обвалы, навсегда отрезав людей от остального мира. И в довершение всех бед, все они постепенно потеряли зрение.
В Стране слепых почти не бывает дождей, но много родников. Травы там сочные, скот тучнеет и множится. Ничто не отвлекает внимания слепых от привычной жизни. Так бы и оставаться сему, но однажды в эту тесную общину попадает зрячий человек. Он вел группу англичан через один из
В первые дни трагедия местных жителей его смутила, а потом он даже приободрился; он ведь помнил старую пословицу: в стране слепых и кривой — король. Правда, скоро выяснилось, что это не совсем так. Компенсируя потерянное зрение, у слепых активизируются другие чувства, к тому же в Стране слепых зрение приравнивается к редкостной болезни. Они хотят помочь странному пришельцу извне, и однажды, под давлением различных обстоятельств, он не выдерживает: соглашается на операцию, которая вернет его в среду нормальных слепых…
Но перед операцией он все-таки бежит. И высоко в горах как бы заново видит окружающий мир — всё то, что давно уже забыто слепыми. «Он думал о большом свободном мире, с которым был долго разлучен, и перед ним вставали видения всё новых и новых горных склонов, даль за далью. И где-то среди них — Богота, город многообразной живой красоты, город дворцов, фонтанов, статуй и белых домов, расположенный в самом сердце голубых далей. Он думал о том, как в какие-нибудь два-три дня можно добраться до чудесного города. Он думал о том, как можно двигаться по реке; идти день за днем, пока берега не расступятся и не поплывут вдали, поднимая волну, большие пароходы; и тогда ты достигнешь моря с тысячью, нет, с тысячами островов; и там, не замкнутое горами, встанет над тобой небо — купол бездонной синевы, глубь глубин, в которой по ночам плывут по своим круговым орбитам звезды».
И человек уходит из Страны слепых.
Но такое решение, видимо, не удовлетворило Уэллса.
Мозг у него работал уже несколько по-другому, и в 1939 году он выпустил «Страну слепых» в новом варианте — тиражом в двести восемьдесят экземпляров. Неизвестно, кто подвиг Уэллса на этот подвиг, может, кто-то из его многочисленных любовниц. Но в новом варианте герой не просто уходил из Страны слепых: он еще уводил с собой любимую девушку по имени Медина… И они счастливо достигли внешнего мира… И теперь в Лондоне у них — мануфактурная лавка, четверо детей, зрячие соседи…
Или знаменитая «Дверь в стене».
Некий мистер Лионель Уоллес рассказал эту историю.
Впервые мистер Уоллес (разумеется, это еще одна персона самого Уэллса) увидел небольшую белую дверь среди дикого винограда случайно. Было ему тогда пять лет и четыре месяца. Мать умерла, отец — поглощенный своими делами адвокат — уделял сыну минимум внимания, поэтому Лионель свободно бегал по всему Восточному Кенсингтону. И, увидев белую дверь, открыл ее. И попал в удивительный сад.
«Там были две большие пантеры. Да, пятнистые пантеры. И, представьте себе, я их не испугался. На длинной широкой дорожке, окаймленной с обеих сторон мрамором и обсаженной цветами, два огромных бархатистых зверя играли мячом. Одна из пантер не без любопытства поглядела на меня и направилась ко мне: подошла, ласково потерлась своим мягким круглым ухом о мою протянутую вперед ручонку и замурлыкала». Еще Лионель запомнил, что вдали виднелись какие-то незнакомые зеленые холмы, будто Восточный Кенсингтон провалился куда-то.
«Я будто вернулся на родину».
Безмятежная радость разлита в воздухе.
Легкие, пронизанные солнцем облака плывут в небесной синеве.
А на дорожке — прекрасная девушка. Она сказала Лионелю с чудесной улыбкой: «А вот и ты!» — и повела его за руку в глубину сада. Мальчик хорошо запомнил широкие каменные ступени, тенистую, убегающую вдаль аллею, а под старыми деревьями — мраморные статуи…
И всю остальную жизнь мистер Лионель Уоллес вспоминал загадочную белую дверь в зеленой стене. И не только вспоминал, но время от времени видел. Например, когда ехал в Паддингтон на конкурсный экзамен — поступал в Оксфордский университет. Кэб с грохотом прокатил мимо вдруг показавшейся в зелени двери, но Лионель был слишком изумлен, чтобы остановить кучера. «Да и не мог я его остановить, — оправдывался он перед самим собой. — Останови я тогда извозчика, я бы опоздал на экзамен, мог бы и не поступить в Оксфорд…»