Герцогиня-пастушка

Автор неизвестен

* * *

В тот миг, когда Конрад Неустрашимый увидел Розалинду, и на него неожиданно взглянула своими фиалковыми глазами давно умершая Агнес, он невольно вздрогнул, и жуткий озноб пробежал по вмиг похолодевшему телу... Эта девушка была совершенно такая, какой герцог всегда хотел видеть свою Агнес - гордой, смелой и веселой, даже чуть насмешливой!

И он потерял голову... В сознании что-то помутилось, и Конрадом овладела безумная страсть к прекрасной невестке. Он сразу понял - кто она, но это открытие не остановило, а подстегнуло его дикое влечение. И в мыслях он соперничал вовсе не с Генрихом, а с тем, кто единственный за всю жизнь - и то неслыханной подлостью!
– смог одержать

над ним верх.

Теперь одно неистовое желание пьянило и властвовало над ним - быть рядом с обожаемой Розалиндой! Он, уподобясь детям, чтобы почаще видеть ее, стал придумывать разные хитрости, настолько очевидные для всех, что придворные даже усмехались, чего прежде нельзя было вообразить.

А как невыносимо страдала от неприличия своего положения герцогиня Брунгильда! Пряча руки в складках платья, она сжимала их так, что кольца, украшенные зернью, впивались в пальцы, и болью пыталась заглушить жгучий стыд. Хорошо, что Генрих пока ничего не замечал. И верно - прекрасная Розалинда и буквально носивший ее на руках супруг, упоенные безмятежным счастьем, почти не видели происходившего вокруг. Но однажды Рози, разговаривая за обедом, вскользь рассеянно-ласково взглянула на герцога, и будто роковая молния пронзила его душу, и без того распаленную страстью.

Он решил избавиться от Генриха - избавиться навсегда! А заодно - и от постылой Брунгильды. Жаль, что близкой войны нет, чтобы послать на гибель пасынка. Но зато есть охота! И его верный Йохан еще в силе и по-прежнему сообразителен.

Охотники возвращались рано, непривычно молчаливые - слышен был лишь стук копыт. Эта ли странность, материнское ли предчувствие толкнуло Брунгильду к окну, она посмотрела вниз - по двору несли на руках бесчувственного Генриха с окровавленной головой. Зажав рвущийся из горла крик, герцогиня бросилась к лестнице - жив ли? Оказалось, что он на всем скаку вылетел из седла, хотя был превосходным наездником. Когда лекарь промыл и перевязал глубокую рану и вправил выбитое плечо, Брунгильда села возле сына, глотая слезы и гладя дрожащей рукой его спутанные светлые волосы.

Она не позволила Рози видеть мужа, зная, что невестка ждет ребенка, и сильное волнение может ей повредить. Вскоре к герцогине подошел верный слуга, с детства приставленный к сыну. Он сказал шепотом, что тайком осмотрел коня, седло и сбрую - нет сомнения, что подпруга была кем-то нарочно подрезана. У Брунгильцы сердце едва не вырвалось из груди - это Конрад, его рук дело!

На третий день, измученная неизвестностью и предполагая худшее, Рози настояла, чтобы ей позволили видеть мужа. Все оказалось так, как представлялось в ее отчаянии - Генрих лежал по-прежнему без памяти. Брунгильда, с темными кругами вокруг глаз, сидела рядом, денно и нощно оберегая сына, ведь герцог в любой момент мог подослать убийцу. Но она уже выбилась из сил и позволила невестке сменить себя, оставив у дверей и верного слугу.

Глядя на безжизненное лицо мужа с запавшими глазами, Рози порой казалось, что несчастье непоправимо. Возможно, тетушка, еще сумела бы ему помочь... И как горько она пожалела, что не вникала с усердием в тонкости лечения травами, которым та пыталась ее обучить. Правда, они уговорились, что в случае крайности Рози пошлет домой тайную весточку, два засушенных цветка - фиалку и незабудку, перевязанные накрест белой ниткой, и по этому знаку тетушка поймет, что посланец - в самом деле от Рози. Но зная, как тщательно тетушка осматривала больного, расспрашивая о всех признаках недуга, чтобы выбрать нужные травы - а их у нее был целый чуланчик!
– она понимала, что ни один гонец толком не сумеет объяснить, что за рана у Генриха. И обе они, к несчастью, не знали грамоты. Значит, надо отправляться самой, не мешкая!

Ехать по тряской, подмерзающей в ноябре лесной дороге было опасно для будущего ребенка, но главным сейчас было одно - спасти

мужа! Герцог всячески отговаривал ее - ведь ради сына может съездить и Брунгильда, не правда ли? Но Рози твердо стояла на своем - она поедет сама, не доверяя важное поручение ни одному гонцу. Герцог настойчиво переубеждал ее, все больше горячясь и упрямо сверкая глазами. Их спор прекратила Брунгильда, неотрывно смотревшая на Конрада: "Идем, дорогая, я помогу тебе собраться, надо спешить!" - и приказала слугам выстлать карету внутри волчьими шкурами, чтобы смягчить толчки на ухабах. А герцог неожиданно промолчал, потупясь, будто что-то важное вспоминал, и не замечая суеты на дворе, даже не вышел проводить Рози. И хотя надвигалась ночь, в сопровождении четырех вооруженных верховых слуг с факелами, она помчалась к тетушке...

Проехали уже часть пути среди непроглядного леса, когда послышались приближающиеся звуки погони. Или это не погоня?

По стуку копыт - всадников было всего двое... Из темноты послышался грозный окрик герцога: "Стой!" Голос тотчас узнали, кучер осадил коней, все остановились. Подлетевший вместе с Йоханом герцог торопливо слез с коня и бросился к карете.

Распахнув дверцу, вскочил внутрь и в отсвете факелов увидел, что Розалинда, закутанная в меховую накидку, неподвижно сидела в углу кареты, и очевидно дремала, опустив голову. Вот он, вожделенный миг! Сейчас он захлопнет дверцу, крикнет кучеру - пошел!
– и... "Рози, душа моя!" - задохнувшись от страстного нетерпения, воскликнул Конрад и, сдернув с руки перчатку, отвел мех от ее лица... На него в упор сверкнули - яростно горящие гневом и пронзающие клинками – стальные глаза Брунгильды! Герцог отшатнулся, прохрипел несвязно, попятился из кареты, и неверно ступив на подножку, грянулся навзничь о землю...

Подбежали спешившиеся слуги, Йохан приподнял голову герцога. Иссиня-багровое лицо его было перекошено, из угла рта струйкой текла по бороде черная кровь. Все перекрестились. Выглянув из кареты, Брунгильда пристально посмотрела на мужа. Увидев ее, Йохан застыл в изумлении, соображая... Герцогиня велела ему перевезти тело в замок, а сама поспешила дальше - к дому пастухов, торопя кучера - гони, гони!

* * *

После смерти герцога Конрада, в собор к воскресной мессе стала часто приезжать мать покойной герцогини Агнессы.

Однажды на праздничном молебне по случаю крестин новорожденного герцога, она появилась в сопровождении монаха в чужестранном облачении. Он был немолод, с усталым худым лицом, и неожиданно кроткими и печальными глазами, которые сразу опускал, встречая чей-то любопытствующий взгляд. Проводив мать Агнес на ее обычное место, отошел и и тихо встал в тень у боковой стены, почти слившись с ней, и опустив голову, медленно перебирал четки.

Радостными переливами взметнулись под гулкие своды - и сразу заполнили весь собор - торжественные звуки органа...

Все взоры обратились на счастливую герцогскую чету - сегодня утром был крещен столь долгожданный наследник!

А когда герцог Генрих с супругой после благословения епископа повернулись к присутствующим в храме, и неизвестный монах увидел фиалковые глаза Розалинды - словно чудом воскресшей Агнес!
– трепет пробежал по его телу, и пальцы судорожно стиснули кипарисовые четки. Он еще ниже надвинул монашеский капюшон, закрывая лицо и катившиеся по нему неудержимые слезы...

Уронив на грудь голову, монах опустился на колени в изножии надгробной плиты, и благоговейно поцеловав простой темно-серый камень, молитвенно сложил худые руки. Потом, раскинув их, он крестом припал к земле и надолго замер недвижно, лишь плечи иногда чуть вздрагивали... А над ним, над благоухающим шиповником, расцветшим в ограде усыпальницы, летел на крыльях майского ветерка, приветствуя новорожденного герцога, звонкий благовест, радостно подхваченный всеми городскими колоколами...