Герда

Веркин Эдуард Николаевич

– Как интересно, – покачал головой доктор.

– Очень интересно. Потом, как водится, обед, макароны по-флотски, компот, а после уж концерт песни и пляски, благодарные сироты пляшут ламбаду и играют на мандолинах.

Доктор, кстати, явился с фонарем. Не в диогеновском смысле, а с обычным, под глазом, из-под зеленых очков заметно. Хотя, может, с философской точки зрения это одно и то же, откуда нам знать?

За окном у нас дождь, слякоть какая-то, похожая на сопли, ползет по окнам, причем иногда непонятно,

кверху она ползет или наоборот. Погода такая, кстати, мне очень и очень нравится, самая творческая, в такую погоду лучше всего сочиняется, особенно если зажечь печку и погасить свет. Атмосфера такая умиротворенная, так и хочется закутаться в плед, выпить какао с печеньем и немного посочинять про старого ревматика Ктулху, погрузиться в бездны отчаянья. А тут доктор со своим фонарем.

Честно, с фонарем, такой классический фонарь, синий, большой, расплывчатый, он его, конечно, заклеил накрест пластырем, но разве такое море заклеишь? Я сначала задумалась, конечно, настоящий ли фонарь – или он его пририсовал с психотерапевтическими целями? Но потом решила, что все-таки настоящий, слишком уж здорово сделан, не видна работа мастера, что, в свою очередь, свидетельствует о высочайшем уровне.

Я засмеялась. Такого от др. не ожидала, поэтому как увидела фонарь, так удержаться не смогла. Доктор, конечно, смутился, но тоже заулыбался.

– Это я на коньках катался, – сказал он. – На роликовых. Ударился об лестницу.

– О веревочную? – уточнила я.

– Почему о веревочную? Об обычную. Впрочем, мы не будем об этом разговаривать, мы поговорим о…

Я представила, как доктор на заседании ассоциации психологов не сошелся во мнении по вопросам терапии ранних деменций с доктором Кучеренко, и они побили друг другу личности. При большом стечении народа.

– Мы поговорим… – доктор потрогал глаз.

Он потянулся к спичкам, чиркнул, но тут же задул.

– Очень успокаивает, – сказал он. – Дурная привычка, не могу отказаться. Так давайте о том, что…

– Да-да-да, о том, что я пережила в тот роковой день у роковой горы. Вам не надоело, доктор?

– Это моя работа.

Упорен. Фонарь получил, а ничего, бодрится, философствует, Карл Густав Юнг в юности, во какая я умная, а что, бывает.

Доктор опять потрогал синяк.

– Вот я и спрашиваю – вам такая работа не надоела? – переспросила я. – Без конца копаться в чужих нервах? Вы, наверное, хотели стать первопроходцем каким, Хабаровым, Лаперузом, а тут… Мозговед-дефектолог, ментальный тараканщик. Можно сказать, психоассенизатор.

– Бывает и хуже, поверьте, – ответил доктор. – Я такого навидался…

Он уселся на диванчик, вытянул ноги, вытащил уже пирамиду. Кажется, пирамиды наполняют пространство правильными энергиями. Вот если у чела пирамида, то он психолог, а если хрустальный шар, то уже парапсихолог. Матушка Веденея.

–

Знаете, сегодня я не хочу слушать про ваши приключения…

– А что так? – перебила я.

– Ну, вам же не хочется про это рассказывать. Пойдем другим путем…

Док поежился.

– Расскажите мне лучше про свои произведения. Мне интересно. В прошлый раз мы так и не закончили, кстати. А я подготовился, даже узнал, кто такой Ктулху.

– И как? – спросила я.

– Очень интересно, знаете ли. Конечно, это все на самом деле искаженная шумерская мифология, но все равно… С этой точки зрения ваши работы, безусловно, новы – как своеобразное преломление древнего мифа о Тиамат…

Интересно. Я вот сама так думала, между прочим. Он что, мысли читает?

Вошла Герда. Доктор замолчал.

– Мне кажется, что Ктулху все-таки не совсем Тиамат, – заметила я. – Вы не находите? Тиамат девочка, а Ктулху мальчик, тут явное онтологическое противоречие.

– Да? – неприязненно посмотрел на Герду. – Возможно…

Герда, конечно же, направилась к нему. Облизываясь. Утопая лапами в ковре. Поблескивая глазами и ошейником. Перебирая мускулами. Умело и весьма угрожающе встопорщивая шерсть на загривке.

Она, как и в прошлый раз, приблизилась к нему и стала смотреть. Смотрела, и все. Доктор напрягся.

Я устроилась на подоконнике. Как я раньше жила без собаки? Оказывается, это так удобно.

– Мне кажется, что это не способствует, – сказал доктор. – Как-то…

Он покосился на Герду.

– Понимаете, Аглая, терапия – сложный процесс. Я хочу вам помочь, а эта собака… Почему она на меня опять так смотрит?

– Кто знает?

– Да… – Доктор огляделся. – Я не очень люблю собак, если честно…

Герда заурчала животом. Доктор одеревенел.

– Не бойтесь, она не укусит, – успокоила я доктора.

– Я знаю, что не укусит, – самоуверенно сказал док. – Но она мне несколько… мешает. Мы так неплохо начали…

Герда урчала.

– У вас собакобоязнь? – уточнила я.

– Нет, не то чтобы. Она отвлекает.

– Герда! – позвала я.

Но Герда не шелохнулась, так и смотрела.

– Я же говорила – не слушается, – сказала я. – А я вам хотела про Ктулху как раз…

Доктор скрипнул зубами. И снова взялся за спички. В этот раз спичка горела как положено. Трюки со спичками меня действительно забавляли, наверное, доктор специальные изготовил, одни горят долго, другие нет, третьи… Прогрессивные методы современной психотерапии. Доктор непрост.

– Но вообще, в последнее время меня все меньше занимает этот Ктулху, – сказала я. – Ктулху – это пройденный этап, это мелко, я понимаю. Гимназически. Ну, разве что в ироничном смысле… Я другую пьесу сочинить хочу, я уже и название придумала. «Лакримоза и Феофан» называется. Вы знаете, что такое «Лакримоза»?