Германия в ХХ веке

Ватлин Александр Юрьевич

Несмотря на накал страстей на международной арене, парламентские выборы, прошедшие в ФРГ 5 октября 1980 г., стали не голосованием за или против ракетного «довооружения», а плебисцитом против Штрауса. Его оппонентам в ходе предвыборной борьбы удалось в полной мере использовать жупел непредсказуемого баварского упрямца, в результате чего христианские демократы потеряли более 4 % голосов. Окажись на месте Штрауса менее одиозная фигура Гельмута Коля, смена власти на Рейне была бы предрешена, тем более что в политике Запада явно просматривался «поворот вправо». Конфронтацию с коммунизмом дополнял ренессанс экономического неолиберализма, идеологами которого выступили представители монетаристской школы. Весьма симптоматичным был успех на выборах 1980 г. западногерманских либералов (10,6 %), вспомнивших о наследии Людвига Эрхарда. СДПГ избежала серьезных потерь только благодаря авторитету Шмидта, который вполне устраивал консервативно настроенных избирателей.

Бундесканцлер, избранный

на третий легислатурный период, попытался воздействовать на международный климат, используя «особый характер» германогерманских отношений. В декабре 1981 г. в ГДР, в охотничьем замке на Вербеллинзее состоялась многократно откладывавшаяся встреча Шмидта и Хонекера. В ходе переговоров канцлер ФРГ выразил сожаление, что «в этом столетии до объединения Германии дела не дойдет», и перенес акцент на развитие добрососедских отношений двух государств, которое исключило бы сценарий третьей мировой войны. Предложение Шмидта, чтобы каждый из них воздействовал в таком ключе на лидеров соответствующей мировой системы, не нашло поддержки у Хонекера, не располагавшего достаточным потенциалом самостоятельности. Неприятным сюрпризом для гостя из ФРГ стало провозглашение в тот же день военного положения в Польше, о планах которого было заранее осведомлено руководство СЕПГ. Это дало удобный повод оппозиции устами Штрауса заявить, что «Шмидт попался в ловушку».

1981 г. стал самым тяжелым годом его правления и в силу внутренних причин. Под объединившим сторонников пацифистского движреенифеял ь«Кдским манифестом» поставили свои подписи около трех миллионов человек, вновь, как и в конце 60-х гг., намечалось противостояние власти и общества. Вторым элементом «кризиса верхов» стал разлад внутри правящей коалиции. Согласованные со свободными демократами накануне выборов экономические мероприятия не принесли заметных успехов. Государственный долг превысил размеры годового бюджета страны, на его обслуживание тратилось до 6 % его доходной части. Инфляция выросла на 7 % в год при отрицательных показателях экономического роста и новом скачке безработицы до 1,3 млн человек. Попытка правительства обложить дополнительными налогами крупные состояния для финансирования программы создания новых рабочих мест разбилась о противодействие СвДП, остававшейся партией богатых. Раздоры в коалиции регулярно выливались на страницы прессы, лидером недовольных стал министр экономики Отто Ламсдорф, призывавший к снижению налогов за счет сокращения пособий по безработице и других социальных программ.

Утверждения, что население безжалостно эксплуатирует социальное государство (так, западные немцы в 70-е годы стали в два раза чаще болеть, в результате государственные расходы на здравоохранение выросли за этот период в три раза), находили растущий отклик в обществе. Идеологи неолиберализма настаивали на том, что государственные гарантии высокого уровня жизни воспитывают иждивенцев, глушат личную инициативу и подрывают основы рыночной экономики. Обанкротившемуся социальному государству противопоставлялось «общество индивидуального успеха» (Leistungsgesellschaft). Находившиеся по другую сторону баррикад профсоюзные лидеры заговорили о появлении «другой СвДП», с идеологией которой у рабочего движения не может быть ничего общего. Председатель СДПГ Брандт и левые социал-демократы во главе с Лафонтеном все более резко выступали против политики гнилых компромиссов для того, чтобы удержаться у власти любой ценой, считая, что «холодный душ оппозиции пойдет партии только на пользу».

«В конце 1981 г. Шмидт был уже настолько изолирован от собственной партии, что его отставка являлась лишь вопросом времени. Получилось так, что не канцлер покинул социал-демократическую партию, а она его» (М. Гертемакер). 5 февраля 1982 г. Шмидт поставил вопрос о доверии правительству в бундестаге – партнеры по коалиции дисциплинированно проголосовали в его поддержку, но это стало лишь хорошей миной при плохой игре. Газеты давно уже обсуждали перспективу возвращения свободных демократов к сотрудничеству с ХДС/ХСС, журналисты заключали пари на то, сколько дней еще продержится кабинет Шмидта. Тот, кто считал, что разрыв произойдет при обсуждении бюджета на 1983 г., проиграл. Социалдемократы вновь пошли на серьезные уступки, урезав в нем ряд социальных программ. Это не спасло положения, лишь затянув агонию социал-либеральной коалиции. 17 сентября 1982 г. четыре министра, представлявшие в правительстве СвДП, подали прошения об отставке. В лагере свободных демократов, которые вновь стали решающим «довеском» на политических весах, началась острая борьба вокруг дальнейших сценариев. Они сводились к следующей альтернативе: либо досрочные выборы, на которых и без того популярный Шмидт выступил бы в роли преданного лидера, либо тихая смена власти путем формирования новой коалиции. Геншер, являвшийся мотором дворцового переворота, сумел убедить партийных соратников и будущих партнеров из рядов ХДС/ХСС в предпочтительности второго варианта.

1 октября парламентское голосование конструктивного вотума недоверия впервые в политической практике ФРГ обеспечило смену правительства. Канцлером стал Гельмут Коль, Геншер и

Ламсдорф сохранили свои посты. Хотя в правительственном заявлении шла речь о «коалиции центра», предстоявший поворот боннской политики вправо ни у кого не вызывал сомнений. Те или иные оценки произошедшего в публицистике и историографии ФРГ выдают партийнополитические предпочтения их авторов при общем мнении, что «так продолжаться больше не могло». Ряд исследователей подчеркивает предательство свободных демократов, действовавших из корыстных соображений. СвДП «сознательно обострила разногласия внутри коалиции с намерением в подходящий момент осуществить ее разрыв и помочь сесть в седло возглавляемому ХДС/ХСС правительству» (К. Зонтхаймер). Их оппоненты справа предпочитают говорить об «истощении власти», выдвигая на первый план «растущее нежелание значительной части социал-демократов принять политику собственного канцлера в сфере безопасности» (К.Д. Брахер). Тезис о равной ответственности обеих партий за развал коалиции выдвинул Г.А. Винклер, считающий, что о ее новаторском характере можно говорить лишь применительно к первой половине 70-х гг.гг.

Действительно, итоги «социал-либеральной эры», продолжавшейся ровно столько же, сколько и «эра Аденауэра», гораздо более противоречивы, чем предшествующий период истории ФРГ. Динамика мирового развития требовала неоднократной смены тактической линии, и представляется удивительным уже то, что участникам коалиции все эти годы удавалось находить взаимоприемлемые решения. Впрочем, свою цену имели и компромиссы. Общее состояние СДПГ свидетельствовало о том, что партия за тринадцать лет пребывания у власти растеряла былой боевой дух. Ее руководство испытывало растущий дефицит свежих идей, на вызовы времени первыми отвечали другие политические силы. Уже в ходе правительственного кризиса осени 1982 г. Брандт заговорил о «поиске большинства по эту сторону от ХДС», что могло подразумевать только партию «зеленых». Избавившись от «бремени власти», СДПГ на Кельнском съезде в декабре 1983 г. высказалась против размещения в Западной Европе ракет средней дальности, за постепенный отказ от использования ядерной энергии. За годы правления социаллиберальной коалиции значительно увеличилась дистанция между социал-демократией и профсоюзами, которые сохраняли «классовую» позицию по отношению к предпринимателям, выдвигая все новые требования, в частности введения в тяжелой индустрии 35-часовой рабочей недели. Еще одним показателем политической «изношенности» СДПГ стал дефицит лидеров нового поколения, обострившийся после того, как в июне 1987 г. пост председателя партии покинул Вилли Брандт.

Наоборот, христианским демократом длительное пребывание на скамьях оппозиции пошло на пользу – партия буквально изголодалась по власти. К началу 80-х гг. блок ХДС/ХСС приобрел новое идеологическое лицо, модернизировал свою организационную структуру и после «лебединой песни» Штрауса определился с кандидатурой на пост бундесканцлера. Состоявшийся в 1975 г. Мангеймский съезд христианских демократов принял специальную декларацию, связанную с переходом страны в «постиндустриальную эпоху общества услуг». Отдавая должное социальным достижениям предшествующего периода, партия обращалась к принципам субсидиаризма, согласно которым государство должно помочь своим гражданам встать на ноги, но не может постоянно поддерживать тех, кто способен идти по жизни самостоятельно. Постиндустриальное общество заменяло традиционный классовый конфликт новыми противоречиями: «Капиталисты и работающие по найму ныне организованы в мощные союзы, которые проводят свою политику в ущерб интересам неорганизованных: стариков, неработоспособных, матерей с детьми».

Ставка не на радикалов и маргиналов, а на «нормального бундесбюргера», привыкшего опираться на собственные силы и чувствовавшего себя забытым в эпоху перемен, обеспечила ХДС/ХСС прирост голосов мелких предпринимателей и лиц интеллектуальных профессий с высокими доходами (врачей, адвокатов, журналистов). Составной частью концепции субсидиаризма являлась децентрализация власти, т.е. передача политических и социальных решений на уровень, максимально приближенный к интересам конкретных людей: органам местного самоуправления, общественным объединениям, благотворительным организациям. Принимая на себя самые неблагодарные социальные функции, они должны были «вывести из-под огня» политическую власть.

«Дух перемен», о котором заговорили задолго до смены власти на Рейне, нашел свое материальное воплощение в фигуре Гельмута Коля. Впервые лидером ФРГ стал представитель послевоенного поколения, обладавший к тому же докторской степенью в исторических науках. Железный инстинкт власти соседствовал у нового бундесканцлера с провинциальными манерами, недюжинная работоспособность уживалась с жизнерадостностью рейнландца – его гастрономические пристрастия обсуждала вся страна. В противоположность Шмидту, которого отличали усидчивость и компетентность, его преемник олицетворял собой «бурю и натиск», импульсивность и безудержный напор. Коль не был образцом публичного политика, а его речи – примером ораторского мастерства, но он излучал столько жизненной силы и уверенности в себе, что каждое его появление на экранах телевизоров действовало на население как успокоительный гипноз.