Гермоген
Шрифт:
Гермоген поклонился.
— Нам нужны умные советники. Сенатор Гермоген, царь ожидает от тебя прямой службы. В русских сенаторах мы станем искать не холопов верных, но друзей единоверных. Как сказано в Писании: «Имейте одни мысли, имейте ту же любовь, будьте единодушны и единомысленны».
Помолчав немного, он продолжал:
— Наш державный родитель устроил своё царство в единомыслии. Он был царюющим вправду, по благости. Недаром Богом ему дадено было имя Иван, что значит «благодать». Царство своих прародителей он сохранял в твёрдости. Ныне надо думать о нашем братском соединении
«Он ещё на троне не укрепился, а уже готов торговать державой, по грехам нашим ему вручённой», — подумал Гермоген, а вслух сказал:
— Народ этого не спустит. Народ будет стоять за свои города, сколько Бог пособит. Поляки и ране примерялись к тем землям, да послы наши крепко стояли за своё добро.
— Время длиннобородых послов ноне прошло, — резко перебил «Димитрий». — У нас с иноземным государем Сигизмундом — одно доброе дело на избаву христиан от турок.
— Государь, ты ещё молод. Дослушай совета длиннобородого старика. Как говорить о том, что и во сне не пригрезится! У нас с султаном ныне доброе перемирие. А доброе перемирие — чем не мир? И царь Иван воевал города, а не раздаривал их по чужой прихоти...
Последние слова можно было понять как намёк на «запись», по которой русские города отходили к невесте самозванца и её отцу. «Димитрий» нахмурился.
— Я позвал тебя не за указами, сенатор, — отрезал самозванец. И, повернувшись в сторону Игнатия, добавил: — С тобой хочет говорить патриарх.
Самозванец был как-то по-детски обескуражен. В его лице появилось что-то жалкое, и Гермогену припомнилось, что он видел некогда такое же выражение на его лице в день торжественного въезда в Москву.
Гермогену хорошо помнился тот день, как если бы всё происходило вчера.
...Люди забыли о своих делах, шли встречать нового царя разодетые, как на праздник. Такого изъявления любви народной к монарху люди не видели давно.
«Како сие разумети? — думал Гермоген. — Яко бесом прельстилися. Бесом насеяно было прельщение сие...»
И в самом деле, взоры людей были словно околдованы торжественным въездом «царевича» на белом коне, в великолепном царском одеянии, в золотой короне, украшенной драгоценными камнями, в сверкающем на ярком солнце ожерелье. В толпе шептали: «Бог, значит, спас», «Воскрес яко из мёртвых». Восторг охватил людей, они старались протиснуться к «царевичу». Проворным удалось облобызать его башмаки. Это зрелище вызвало новый прилив чувств:
— Здравствуй, отец наш, Богом спасённый на радость людям!
— Ты солнце России! Сияй и красуйся!
Гермоген ещё подумал, что восторг этот был словно кем-то подогрет. Так, видимо, и было. Если вспомнить, что накануне через таможни в Московию проникало много подозрительных людей с литовско-польской стороны, можно не сомневаться, что они пополнили ряды уличных приверженцев Лжедимитрия. Ведь он обещал озолотить тех, кто будет
Позже Гермоген узнал, что самозванец, задумавший этот торжественно-умилительный спектакль, не очень-то верил своим «добрым подданным». В то время как он громко приветствовал москвитян и велел молиться за него Богу, его чиновники скакали из конца в конец улиц, чтобы узнать и донести ему, что делается в округе.
Не оттого ли впереди царской колесницы шли поляки с литаврщиками и литовская дружина, а не русское духовенство и не полки россиян? Самозванец во всём полагался лишь на польских друзей. Он и обещал им горы золотые.
Но в спектакле случилась, однако, оплошка. Видимо, порою не только люди, но и природа, предчувствуя недоброе, даёт людям свои знаки. Когда Лжедимитрий через Живой мост и Москворецкие ворота выехал на площадь, вдруг налетел страшный вихрь. Всадники едва могли усидеть на конях, вихревая пыль заслепила глаза, и шествие остановилось. Люди в ужасе крестились.
Самозванец едва не наехал на заложенную шестерней колесницу, которая внезапно встала. Вглядевшись, он увидел, что смешалась и дружина всадников, замерли священники с крестами. И когда в лицо ему ударило волной пыльного вихря, он инстинктивно закрылся широким обшлагом, обшитым горностаем. Тут к нему подошёл Басманов и помог сойти с коня.
Между тем пыль то взвивалась столбом к небу, то кружила над землёй. Потемнело солнце, ветер стал холодным. Толпившиеся на площади люди в ужасе крестились. Площадь огласилась всплесками голосов:
— Господи, помилуй!
— Спаси нас, Господи, от беды!
— Чем прегрешили перед тобой, Господи?
Люди увидели в грозной выходке природы дурное предзнаменование.
Лжедимитрию, как всем казалось, самообладание не изменило, но Гермогену почудилось в его лице словно бы недоумение, перешедшее в досаду, а то и в растерянность.
В том, что произошло тогда и происходит теперь, Гермогену мнилось что-то апокалипсическое. «Не иначе как народ мой стал жертвой дьявольских козней, — думал Гермоген. — Где спасение, Господи?»
И припомнилось ему из Писания: «Как вы всегда были послушны, не только в присутствии Моём, но гораздо более ныне во время отсутствия Моего, со страхом и трепетом совершайте своё спасение, потому что Бог производит в вас и хотение и действие по Своему благоволению». И ещё: «Кто ведёт в плен, тот сам пойдёт в плен, кто мечом убивает, тому самому надлежит быть убитому мечом».
7
Слухи были тревожными и быстрыми. Они опережали Гермогена на его обратном пути. Говорили, что новый царь велел составить опись всех его владений, имущества и доходов монастырей, что всё монастырское состояние отойдёт в царскую казну и монахам оставят только самое необходимое для пропитания, что монахи станут отбывать барщину на царя. Говорили ещё, что но всей России будут поставлены костёлы, а православная святость будет порушена и в церквах будут служить приезжие пасторы да ксёндзы. И чего тому дивиться, ежели поляки захватили Москву, а «родственников» царя — Нагих — выгнали из собственного дома.
Брачный сезон. Сирота
Любовные романы:
любовно-фантастические романы
рейтинг книги
Жизнь мальчишки (др. перевод)
Жизнь мальчишки
Фантастика:
ужасы и мистика
рейтинг книги
