Герои Брестской крепости
Шрифт:
Лейтенант А. И. Махнач. 1941 г.
С напряженным вниманием, со слезами на глазах слушали собравшиеся рассказ о грозных событиях 1941 года, о боях в крепости. Матевосян и Махнач говорили о подвигах своих боевых товарищей, об их героизме и упорстве в неравной борьбе, о неукротимой ненависти к врагу и горячей любви к Родине, которая помогала защитникам
А потом, по просьбе молодых воинов, участники обороны повели их по развалинам крепости.
— Вот здесь был отсек, в котором мы поместили своих раненых, — показывал Махнач, подходя к уже поросшим травой развалинам северной части казарм. — Сюда ворвался немецкий танк и задавил всех, — добавил он. И сразу суровыми и хмурыми становились лица молодых солдат, и невольно сжимались их кулаки при упоминании о страшном злодействе гитлеровских танкистов.
Матевосян повел большую группу бойцов к руинам Белого дворца, который когда-то поручил ему оборонять комиссар Фомин. Здесь осталась лежать только высокая груда камней, но вокруг дворца еще кое-где сохранились остатки старой бетонной ограды с толстыми железными прутьями прежней решетки.
Все подошли к углу ограды.
— Тут стоял наш пулемет, — показал Матевосян. — Мы вели отсюда огонь по окнам клуба, где засели фашисты. Я думаю, здесь, в земле, можно найти много патронных гильз.
Кто-то из солдат принес лопату и принялся копать. И в самом деле, с каждым новым взмахом лопата выбрасывала позеленевшие от времени гильзы калибра наших пулеметов. Но здесь оказались не только гильзы.
Что-то смутно забелело в разрытой земле, и Матевосян, быстро нагнувшись, поднял этот предмет. То была часть человеческого черепа. Почти в самой середине кости чернело пулевое отверстие с зазубренными краями. Молча и пристально инженер смотрел на эту находку, и лишь лицо его заметно побледнело да чуть-чуть дрожала ладонь, на которой лежала кость.
— Кто-то из наших, — глухо проговорил он. — Фашисты своих похоронили в городе.
Он поднял голову и обвел столпившихся вокруг него солдат глазами, в которых стояли слезы.
— Их тут, под камнями, много лежит, — дрогнувшим голосом сказал он. — Помните о них, товарищи!
Никто не ответил ему — все почувствовали, что слова сейчас не нужны. Но по лицам молодых солдат, взволнованным и торжественно-строгим, было видно, что все услышанное и увиденное сегодня надолго запало им в душу, и дела безвестных героев 1941 года, павших в бою среди развалин старой крепости, навсегда останутся для них примером доблести и мужества, примером выполнения воинского долга перед Родиной. И каждый из них сейчас чувствовал себя наследником и хранителем боевой славы этих героев.
Когда все вместе тесной толпой направлялись к машинам, ожидавшим солдат, старшина Борис Орлов, сверхсрочник, прослуживший здесь, в Бресте, после войны около десяти лет, рассказал о том, как однажды он встретил тут в крепости одного из ее бывших защитников.
Было это в 1951 или 1952 году летом. Группа солдат под командованием Орлова работала в западной части Центрального острова,
Офицер остановился у развалин Тереспольской башни. Это был майор лет сорока, с заметной проседью в темных волосах и со строгим, резко очерченным лицом. На груди его тесно, в два ряда, пестрели ордена и медали.
Майор долго стоял с непокрытой головой, пристально глядя на камни развалин и, видимо, не замечая солдат. Те в свою очередь без особенного любопытства поглядывали на незнакомого им командира. Офицеры, ехавшие служить за границу или возвращавшиеся на Родину из оккупационных войск, нередко в ожидании поезда приезжали с вокзала осмотреть крепость, о которой ходили такие удивительные рассказы. Солдаты уже привыкли к подобным посетителям.
Но то, что произошло затем, было совсем необычным и невольно привлекло внимание солдат к приезжему. Незнакомый майор вдруг тихонько опустился на колени и потом приник грудью к пыльным и грязным, буроватосерым камням развалин, закрыв лицо руками. Громкие, неудержимо рвущиеся рыдания донеслись до солдат.
Старшина и два бойца тотчас подошли к офицеру.
— Что с вами, товарищ майор? — участливо спросил Орлов.
Майор, вздрогнув от неожиданности, оглянулся. При виде бойцов он овладел собой и встал с земли. Лицо его было мокро от слез, и глубокая скорбная складка залегла между густыми, строго нахмуренными бровями.
— Мы дрались здесь в сорок первом, — прерывающимся голосом ответил он.
Солдаты с сочувствием и живым любопытством смотрели на майора, как бы ожидая, что он заговорит о тех, памятных ему днях. Но майор больше не сказал ничего. Он постоял еще несколько минут, вытер платком глаза, надел фуражку и, козырнув солдатам и старшине, быстро пошел к машине.
— Хотел я его фамилию спросить, да как-то неудобно было, — сказал Орлов. — Вижу, расстроился человек.
— А ведь, может быть, их немало есть, живых защитников крепости, — задумчиво сказал один из офицеров. — Живут по разным местам и никто о них не знает…
На другой день мы с Матевосяном и Махначем приехали в Южный военный городок Бреста, где когда-то находился гитлеровский лагерь для военнопленных. Сейчас ничто не напоминает о том страшном времени.
Правда, по-прежнему тут высятся те же красные кирпичные казарменные корпуса, вокруг которых густо разрослись большие деревья. Только в одном месте, между домами, стоит за оградой невысокий каменный обелиск, на котором высечено: «Вечная слава героям, павшим за свободу и независимость нашей Родины!»
И вот, когда мы вышли около обелиска из машины, эти два взрослых человека начали рыдать, как дети. И Матевосян, сквозь рыдания, вспоминая тех людей, вместе с которыми ему пришлось быть в гитлеровском лагере, сказал:
— Они уже не могли ходить… Они только ползали и говорили нам: «Товарищи, вырветесь за проволоку, не забывайте о нас, отомстите за нас!»
А Махнач, также сквозь слезы, сказал, показывая на густые зеленые деревья:
— Видите, вот здесь не было ни одного листа — пленные все съели.