Герои и битвы. Военно-историческая хрестоматия. История подвигов, побед и поражений

Абаза Константин Константинович

Из толпы пленников выхватили Симона Гиора, накинули на него веревку и потащили к Тарпейской скале. Когда вестники дали знать, что врага Рима не стало, раздались радостные крики, начались жертвоприношения. После обычных молитв император и принцы вернулись во дворец, а граждане веселились до поздней ночи. Другой предводитель Иоанн Гисхала, оставался в темнице до самой смерти, а уцелевшие от погрома евреи рассыпались по земле, и с тех пор этот народ не знает Отечества.

Аттила царь Гуннов

Прошло 300 лет. Римляне, как некогда евреев, в свою очередь, пугали частые солнечные затмения, водяные бури, грозы и другие довольно обыкновенные явления природы. Они со страхом ожидали разрушения Всемирной столицы Рима. Но и без этих предзнаменований не трудно было видеть, что Римскому государству приходит конец. Чем больше римляне расширяли свои границы, тем труднее становилось их защищать, чем больше покоряли они народов, тем больше наживали себе врагов. На таком большом пространстве жили народы разных вер, разных обычаев и одинаково ненавидели своих победителей – суровых и жадных римлян. Жители областей были угнетены податями; богатства скопились у немногих счастливцев, всюду распространилась бедность, нищета. Бoльшая часть императоров были порочными людьми и мало заботились о благе покоренных народов. У них была одна забота: как бы подольше усидеть на троне, потому что солдаты ставили императорами кого хотели, кто больше им даст. Однажды они продавали

с публичного торга императорский титул. Во время всеобщей порчи нравов и разврата лишь одни христиане жили в добродетели и сторонились от язычников. Этим они еще больше накликали на себя ненависть и гонения. Язычники говорили: «От них происходит все зло, из-за них боги казнят мир, насылают на нас моровую язву, засухи, град, голод и орды неприятелей. Неудивительно, что наши храмы опустели, что на наших алтарях не приносятся жертвы и давно погас огонь». На войне язычники не хотели стоять рядом с христианами, а христиане и вовсе не хотели служить в войске, которое оскорбляло их святыню богохульными речами и развратной жизнью. Вражда между язычниками и христианами еще больше усилила рознь в Римском государстве; наконец, оно до того ослабело, что стало легкой добычей для варваров. Под этим названием слыли народы пограничные, не привыкшие к неге и роскоши, суровые и воинственные, слепо повиновавшиеся своим вождям. Чаще и чаще становились их набеги на границы; не довольствуясь грабежом, они стали требовать постоянной дани или свободных земель для поселения в границах государства. Прошло то время, когда императоры-полководцы сами водили превосходно обученные войска; когда они, с мечом в руках, проникали и в дебри германских лесов, и в кочевья Дальнего Востока, то слабым их наследникам оставалось на выбор: или соглашаться на требования варваров, или отбиваться от них наемными войсками из этих же самых народов. Так они и делали, но вышло еще хуже, потому что через наемников и дальние германские народы узнали слабость Империи, узнали дороги в Цареград и в Рим. Нужно сказать, что в IV веке после Р. Х. прежде единое Римское государство распалось, по своей слабости, на две половины: Западную, или Римскую империю, и Восточную, или Греческую империю, где Рим оставался столицей, а здесь стала Византия, или Константинополь, построенный Константином Великим. На эту Империю раньше накинулись варвары, чем на Рим, и первыми пришли с берегов Балтийского моря готы, народ германского племени. Они поселились по Дунаю и обязались защищать границы от прочих варваров. В конце IV века появился более страшный враг – гунны. Этот азиатский народ жил сначала в нынешней Монголии, по соседству с Китаем. Здесь в стенах гунны пасли табуны своих лошадей и стада рогатого скота. Как только съедался подножный корм, гунны садились на своих маленьких лошадок и быстро передвигались на другое место; позади на телегах медленно ехали жены и дети, тут же гнали скот. В пище гунны неприхотливы: они ели сырое мясо, пили кумыс, то же, что ели и пили все кочевники Азии, но ни один народ не был так свиреп, как гунны. Даже на вид они оказались страшны: маленького роста, толстая и короткая шея; большая голова с широкими скулами, приплюснутым носом без бороды; маленькие черные глаза и отвислые уши – таков этот народ: некрасивый, жадный, свирепый. Из жадности они грабили до тех пор, пока не навьючат своих лошаденок; все остальное, чего не могли забрать с собой, истребляли до нитки. Гунны делали быстрые переходы, нападали сразу и если терпели неудачу, то также скоро рассыпались. Но бились с врагами без всякого порядка; никакого строя у них не было. Когда гуннов потеснили в Монголии соседи, они снялись со старых кочевий и вместе с женами и детьми перешли сначала в наши страны, между Волгой и Доном. Продвигаясь дальше на Запад, к границам нынешней Венгрии, они сбили готов, натолкнулись на другие германские племена, облегавшие границы обеих империй и положили начало общему перемещению этих народов. Эта пора называется Великим переселением народов; она затянулась надолго и кончилась разрушением Западной Римской империи.

Гунны дали первый толчок, первые показали дорогу и затем, как увидим дальше, исчезли. Сами они ничего не построили, а разрушили многое; но те германские народы, которые пошли после них, которые прочно поселились в бывших владениях римских императоров, создали новые государства, существующие и теперь.

Особенно сильны и опасны стали гунны, когда у них, вместо многих предводителей появился один, по имени Аттила. Он истребил всех родоначальников, умертвил даже своего родного брата и принял царский титул. Это был человек железной воли. Перед его грозными очами трепетали самые смелые люди. Гунны его боготворили: он любил войну, а война давала гуннам добычу. Жил Аттила на территории нынешней Венгрии; его столица вся состояла из деревянных хижин. Гуннские военачальники вели роскошную жизнь, пили вино из золотых и серебряных кубков, а царь ел руками с деревянного блюда, пил из деревянной чаши. Во время царского стола особые певцы распевали в честь Аттилы хвалебные песни, в которых прославляли его могущество. Царь, как и многие из знатных варваров того времени, старался походить на римлян и даже немного знал по-латыни. Каждый день, сидя под открытым небом на своем троне, он держал суд, и всякий смело к нему шел, если имел какую жалобу. Будучи очень смышлен, хитер, Аттила умел распознавать людей, умел держать их в руках. Любовь к власти навела его на мысль завоевать весь мир. Рассказывают, что однажды пришел к нему пастух и поднес заржавленный меч, который он нашел в степи. Царь взял его в руки и сказал: «Долго этот меч был скрыт в земле, а теперь небо дарует его мне для покорения всех народов!». В том же году он набросился со своими войсками на Греческую империю. Греческий царь приказал своим послам положить к ногам Аттилы две тысячи фунтов золота и пообещал ему отдать по Дунаю земли для поселения, сколько он захочет. Все страны того мира пришли в ужас; говорили, что это бич Божий, посланный за грехи людей.

Взявши с греческого императора откуп, Аттила стал готовиться к нападению на Западную Римскую империю, и так как настоящей причины к войне не было, то хитрый гунн объявил, что идет наказать своих давних врагов готов. Этот народ переместился в римские владения и под видом друзей расположился частью в Южной Галлии, а частью – в Испании; их братья, восточные готы, на которых Аттила наткнулся еще за Днепром, вошли в его войска.

Никогда, со времен персидского царя Ксеркса, Европа не видела такого разноплеменного сборища, какое собиралось под начальством Аттилы. Тут были народы Европы и Азии, черные гунны со своими длинными стрелами; алане со страшными копьями и шлемами из роговых дощечек; негры, у которых вся кожа была раскрашена и исколота узорами, вместо убранства короткий кафтан из человеческой кожи, а вместо оружия – косы; славяне – в полотняных рубахах, с длинными мечами и щитами; германские народы – с круглыми щитами и короткими мечами; из них гепиды и готы составляли тяжелую пехоту, страшную для римлян. Вожди всех этих народов жадно ловили глазами всякое движение Аттилы и повиновались ему беспрекословно. Некоторых из них Аттила отличал от прочих, призывал к себе на совет, как, например, Валамира, предводителя готов, и Ардарика, короля гепидов, а всех прочих держал как слуг. Историки насчитывают до 500 тысяч войска, которое под начальством Аттилы выступило в поход в январе 451 года. Все попутные народы присоединялись к этому войску и еще более увеличивали и без того его страшную силу.

Аттила,

царь гуннов

Следуя вверх по Дунаю, гунны подошли к Рейну. На той стороне реки начинались владения римлян, их провинция, известная под названием Галлии. Она имела много городов, частью с христианским, частью с языческим населением; ее границы защищали крепости, в которых были проведены хорошие дороги, мощеные камнем. Галлия, под властью римлян, считалась в то время образованной страной, тогда как по другую сторону Рейна жили германцы своим прежним старинным бытом.

Аттила приказал готовиться к переправе. Древние леса, где росли вековые дубы и ольха, падали тысячами под ударами топоров; рубили плоты, вязали их и спускали на реку для устройства мостов. В одно и то же время войска перешли в разных местах Рейна и вступили в Галлию. Как тучи саранчи пожирают поля, так и полчища Аттилы истребляли дотла города и поселения, дома и церкви, людей, домашний скот, птицу.

Многие цветущие города за Рейном, как Вормс, Майнц, Кёльн, Трир – нынешние немецкие крепости – были обращены в пепел. Римские военачальники, не смея сопротивляться, отвели свои войска вглубь Галлии, за реку Луару. Между прочим, Аттила подступил к Мецу. Город был хорошо укреплен, имел высокие стены и башни, но так как гунны не умели брать городов, даже не возили стенобитных машин, то Аттила, наскучив осадой, бросил ее и ушел дальше. Он отошел верст за сто, как ему дали знать, что одна из поврежденных стен упала. Гунны вскочили на лошадей и через несколько часов явились под Мецом. Это было ночью под Светлое Христово Воскресенье. Епископ, окруженный духовенством, служил в соборе обедню. Гунны ворвались в город и пощадили только одного епископа; все остальное население истребили, город сожгли. Жители Реймса разбежались по лесам раньше, чем подошли гунны; остался лишь епископ Никозий с немногими из своих друзей. Когда он увидел, что городские ворота упали и варвары ринулись в город, то вышел в облачении на паперти и вместе с духовенством торжественно запел следующие стихи из псалма Давидова: «Прильпе земли душа моя: живи мя по словеси Твоему». Внезапный удар меча прекратил священное песнопение и голова епископа покатилась по паперти. Сестра Никозия, красивая Евтропия, бросилась на убийцу, но также упала рядом с братом. В эту минуту храм огласился неведомым шумом: испуганные гунны в страже разбежались и вовсе оставили город. На другой день возвратились жители, бережно собрали останки мучеников и потом воздвигли памятник своему епископу. Римская церковь причислила его имя к лику святых.

Хотя сам Аттила был язычником, но он не думал искоренять христианство; для него все веры были одинаковы. Однако между народами, которых он вел, многие дышали ненавистью к христианам, отчего явилось много мучеников, особенно между епископами. Епископы того времени считались в городах первыми лицами; они ведали судебные делами, правительственными, часто становились военачальниками, тогда как римские правители, люди пришлые, оставались чужды населению, епископ был свой человек: его все знали, любили и уважали. Вот почему они первые попадали под удары варваров. Маленький город Лютецию, нынешний Париж, спасло заступничество Женевьевы. Жители этого городка узнали о движении гуннов, спустили на реку суда, стащили на них все пожитки и приготовились к бегству; толпы женщин и детей ходили по улицам и горько рыдали, прощаясь с родным городом. Вдруг перед ними предстала Женевьева, уже прославленная чистотой жизни и христианскими добродетелями. В своей пламенной речи Женевьева укоряла матерей за то, что они покидают родные очаги, идут в чужую страну скитаться по лесам; именем Божьим она заклинала их остаться и уверовать в Его защиту. Горячие мольбы Женевьевы, ее вдохновенные речи заставили жителей остаться в городе, и, действительно, Аттила обошел Лютецию, несмотря на то, что там находились хорошо укрепленный римский лагерь, арсеналы, дворец императора, много церквей, рынки. С тех пор парижане чтут Св. Женевьеву, как покровительницу своего города.

Аттила спешил к Орлеану, в Южную Галлию. Там, недалеко, были его заклятые враги готы, которых он называл своими конюхами; разбивши готов, он смело мог двинуться в Италию, против императора. Жители Орлеана, расположенного на перепутье дорог, заранее озаботились привести свой город в такое положение, чтобы он мог выдержать осаду. Они починили городские стены, заготовили съестные припасы и послали своего епископа к римскому полководцу Аэцию просить у него помощи. Епископ Аньян был пастырь ученый, благочестивый, готовый стать на защиту своей паствы. Прибывший к Аэцию, епископ сказал ему: «Сын мой! Мы продержимся до середины июня, но если ты за неделю до срока не придешь на помощь, то лютый зверь пожрет мое стадо». Аэций обещал помочь, и только епископ успел вернуться в Орлеан, как Аттила начал осаду.

Тогдашний римский император хорошо знал, зачем идет Аттила: не готов наказать, а напасть врасплох на Италию, снести его трон. Он удержал в Италии лучшие войска и долго удерживал своего единственного полководца, который один стоил целой армии. Когда же было получено известие, что гунны перешли Рейн, то император решился отпустить Аэция, придав ему небольшие силы. Одно появление в Галлии знаменитого полководца стало достаточным, чтобы поднять ее население: благородные галлы вооружали своих слуг, поселян; мелкие германские народы, жившие по границам Галлии, спешили под знамена Аэция, и только не вооружались, не трогались с места готы, самый сильный сосед Италии. Их король Теодорих в ответ на просьбы Аэция сказал: «Римляне сами навлекли на себя грозу; пусть теперь разделываются, как знают». Но Аэций, как искусный политик сумел привлечь короля готов на свою сторону. В Южной Галлии проживал в своем богатом поместье бывший римский сенатор Авит, друг и советчик Теодориха. Он часто виделся с королем, подавал ему добрые советы, как лучше воспитывать детей, как управлять народом. И король, и все знатные готы смотрели с уважением на умного и образованного Авита, слушались его советов, старались даже подражать ему в одежде и привычках. Вот к этому-то Авиту и поехал Аэций. Бывшему сенатору польстило прибытие знаменитого полководца, особенно когда последний объявил, что приехал к нему просителем; он сказал Авиту: «Этот варварский народ, который живет у наших дверей, смотрит твоими глазами, слушает твоими ушами. Ты скажешь, чтобы он шел назад – и он идет; ты скажешь, чтобы он выходил – и он выходит. Заставь же его теперь выйти. Склони его к войне». Дело уладилось как нельзя лучше. Храбрые готы пуще всего боялись насмешек, будто они струсили перед Аттилой. Когда им объявили поход, они взялись за оружие и в своих звериных шкурах поспешили стать в ряды под звуки римских труб.

Однако из-за этих проволочек римляне потеряли много времени. Те пять недель, которые мог продержаться Орлеан, уже были на исходе. Орды гуннов окружили город на далекое расстояние и давно бы его взяли, если бы хоть сколько-нибудь были сведущи в осадном искусстве. Жители Орлеана, ловко прикрываясь щитами и плетнями, кидали с пращей камни, зажигали неприятельские машины, присыпали землей крепостные стены. Тогда гунны взялись за свои луки. Они были отличными стрелками из лука, лучшими в мире. Тучи стрел носились над городом: никто не смел показаться из-за зубцов крепостной стены; защитники впали в уныние, между ними начался ропот. Жители роптали, что они помирают с голода, что римляне их обманули. Епископ Аньян изнемогал от неустанного бдения и молитвы. Чтобы поддержать бодрость в защитниках, он обошел все стены с крестами и хоругвями. Омывая своими слезами ступени церковного алтаря, он поднимался лишь за тем, чтобы послать кого-нибудь на высокую башню взглянуть, не идет ли Божье милосердие? Когда посланный возвращался и докладывал, что ничего не видать, епископ снова опускался на колени и снова горячо молился. Наконец, он отрядил к Аэцию гонца с таким письмом: «Если ты, сын мой, не придешь сегодня, то завтра будет уже поздно». Гонец не возвратился. Епископ стал сомневаться в Аэции.