Герои и подлецы Смутного времени
Шрифт:
Восторги по поводу «прямого» (подлинного) сына Ивана Грозного продержались недолго. Вскоре москвичи стали подмечать за Дмитрием Ивановичем разные неприятные мелочи: несоблюдение постов, ношение польской одежды, любовь к иностранцам. Новый царь стремительно терял популярность. А Василий Шуйский, прощенный Дмитрием и возвращенный с дороги в Вятку, среди надежных людей так прямо и сказал, что Дмитрий был посажен на царство с единственной целью – свалить Годуновых, теперь же пришло время валить и его самого. Шуйского можно было понять – из тех, кто претендовал на престол семь лет назад, практически никого не осталось, кроме него самого: Мстиславский умер еще при Борисе, ослепший Симеон ушел в монахи, род Романовых разгромлен, Годуновы мертвы. Горизонт чист – можно садиться на царство.
И для убийства «урожденного» царя Дмитрия Ивановича были наняты семеро стрельцов и набивший руку на Федоре Годунове дьяк Андрей Шерефединов. 8 января 1606 года они проникли во дворец, но были схвачены – все, кроме ловкого дьяка, которому удалось скрыться. Утром царь Дмитрий с Красного крыльца жаловался московскому народу на несправедливое отношение к нему, законному государю – и так удачно выступил, что народ сначала каялся и плакал, а потом голыми руками разорвал в клочья неудавшихся цареубийц.
Но завоеванная успешной риторикой популярность недолго сопутствовала Дмитрию. В апреле 1606 года в Москву прибыла его невеста, Марина Мнишек, а вместе с ней – более 2000 поляков: знатные паны со свитой, которые на своей родине не привыкли себе ни в чем отказывать. И в Москве вели они себя соответственно –Въезд Марины Мнишек со свитой в Москву. Неизвестный художник. XVII в.
Кроме того, невеста, будучи католичкой (о том, что сам царь Дмитрий еще в Польше перешел в католичество, в Москве мало кто знал), наотрез отказалась переходить в православие. Для успокоения народа Марину причастили (по другим сообщениям, причастия не было) и помазали миром по православному обряду. 8 мая ее короновали и сочетали законным браком с русским царем. Таким образом, иностранка стала первой коронованной царицей в России – до нее этот обряд не совершался ни над одной из великокняжеских или царских жен, и только сто лет спустя после панны Мнишек Петр Первый короновал на царство свою безродную солдатку Марту-Катерину.
Марину Мнишек помазали миром, возложили на нее шапку Мономаха и ввели в царские врата, несмотря на принадлежность к женскому полу и римско-католической церкви. Теперь, став «императрицей» прежде, чем она сочеталась браком с Дмитрием, Марина могла и после развода с ним или после его смерти (как и вышло впоследствии) оставаться де-юре русской царицей.
Марина Мнишек
Когда молодая царица пошла приложиться к иконам, то еле достала до них со скамеечки – была она невысокой и худенькой. Шел царице 18-й год…
9 мая, в праздник святого Николая, вопреки традиции (была пятница – постный день), начался свадебный пир, на котором, также вопреки русским обычаям, гостей угощали «поганой едой» – телятиной. А перед иностранными наемниками выступил с проповедью лютеранский пастор. Православный народ зароптал. Однако Дмитрий, увлеченный молодою женой, не замечал ничего, даже того, что польские гости в пьяном угаре стали грабить москвичей и насиловать москвичек. Во всяком случае, так утверждала позднейшая антипольская пропаганда.
Зато Василий Шуйский не дремал и организовал уже третий заговор. 14 мая он провел генеральное совещание заговорщиков, на котором был принят окончательный план действий. На другой день о заговоре донесли Дмитрию – но он только отмахнулся, несмотря на то, что Шуйский один раз уже попался и был им прощен. В ночь с 16 на 17 мая Шуйский подкупил француза Жака Маржерета, начальника царской охраны, и тот уменьшил дворцовую стражу, состоящую из немецких наемников, со 100 до 30 человек.
На рассвете 17 мая по приказу Шуйского в Москве ударили в набат. Сам Шуйский и его соратники – Голицын и Татищев – в сопровождение 200 вооруженных воинов направились к Кремлю. А по всей столице агенты заговорщиков объясняли сонным москвичам, поднятым на ноги набатом, что «литва» хочет убить царя-батюшку Дмитрия Ивановича, и надо срочно его защитить – побить ту «литву», а барахлишко ее пограбить.Дмитрий I Иванович
«Последние минуты жизни Лжедмитрия I». Карл Вениг
Как видно, не очень надеялся князь Василий Шуйский по прозвищу Шубник на поддержку москвичей, но использовал их по полной программе для нейтрализации поляков. А помогали ему новгородские и псковские отряды, которые стояли под Москвой, готовясь к походу на Крым. Может быть, ненависть к сыну Ивана IV новгородцев, помнивших поход Грозного на Новгород в 1570 г., – лучшее подтверждение царского происхождения Дмитрия?
Сам же Шуйский (в то время как московский люд бил поляков, «защищая» царя), неторопливо въехал в Кремль с крестом в одной руке и с мечом – в другой, спешился возле Успенского собора, и, приложившись к Владимирской иконе Божией Матери, приказал своим сподвижникам «идти на злого еретика». Заговорщики ворвались во дворец, смели малочисленную охрану, и Дмитрий, спасаясь бегством, прыгнул с высоты в 15 саженей, повредив себе ногу и ребра. Его подобрал стрелецкий караул, который ни сном, ни духом не ведал о творившемся. Царь уговаривал их спасти его от бунтовщиков, и почти уговорил, когда явились сподвижники Шуйского. Они по-простецки, «на пальцах» объяснили стрельцам, что если те не хотят увидеть своих жен и детей мертвыми, то должны им отдать «вора и расстригу».
Стрельцы потребовали привести царицу-мать, чтобы она подтвердила при них, что царь Дмитрий – не ее сын. За ней побежали, но вместо царицы вернулся князь Иван Голицын, который крикнул, что Марфа ответила, будто ее сын убит в Угличе, после чего из толпы заговорщиков раздались крики и угрозы. Вперед выскочил сын боярский Григорий Валуев и выстрелил в Дмитрия в упор, сказав: «Что толковать с еретиком: вот я благословляю польского свистуна!»
Добили царя мечами и алебардами…
После того как Шуйский и его сторонники достигли своих целей, они смогли быстро успокоить народ. «И так бывшее в Москве великое волнение, грабежи и убийства прекратились, и многие разбогатели, скупая награбленное добро у тех, кто учинил грабеж, и то были, по большей части пренегоднейшие из бездельников, воров и плутов, коих там немало». Действительно, Шуйский, подыскивая себе подручных, приказал накануне мятежа выпустить из тюрем значительное число преступников. И наверняка каждый, получивший свободу, получил и подробные инструкции где, что и как ему делать утром 17 мая.Смерть Дмитрия I. Гравюра
В результате восстания были убиты полторы тысячи поляков и 800 москвичей. Убитые ляхи, так же как Дмитрий и Басманов, три дня валялись на улицах Москвы. Народ собирался вокруг нагих, изрубленных трупов, глумился над ними и предавал проклятиям, прославлял и восхвалял зачинщиков переворота, как ревнителей Отечества и веры. У трупов отрубали руки и ноги, отрезали уши, для забавы ставили в «смешные позы». Бродячие знахари вырезали из них жир для своих снадобий, не делая различия меж своими и «латинцами» [63] … Словно и не приветствовали год назад въезд Дмитрия в Третий Рим с той же неистовой радостью, как некогда евреи – вход Господень в Иерусалим. Как отметил С.Ф. Платонов, «московская чернь уже начала приобретать вкус к подобным делам» – то есть, к цареубийству…
Историк назвал участников массовых беспорядков «чернью», охарактеризовав одним емким и метким русским словом тех, кого очевидцы событий считали «пренегоднейшими бездельниками, ворами и плутами». Именно этот московский люмпен, не подозревая ни об истинных целях заговорщиков, ни о происходившем в Кремле, откликнулся на популярный во все времена лозунг «Грабь награбленное!», кинутый в толпу агитаторами Шуйского, дабы блокировать поляков и помешать им придти на помощь царю.
Настоящее же дело, как и полагается, делали профессионалы. Василий Шуйский опирался на преданные ему лично воинские отряды из Великого Новгорода и Пскова и на своих московских друзей. Некоторые
Голое тело убитого царя выволокли через Спасские ворота на Красную площадь и положили на том месте, где когда-то стояла плаха для Шуйского (от которой Дмитрий его избавил). Наконец, вывели из Вознесенского монастыря мать – посмотреть на повторно убитого сына. Вновь требовали от нее правды: ее ли это сын?
– Было бы меня спрашивать, когда он был жив, а теперь, когда вы его убили, он уже не мой, – дала уклончивый ответ монахиня-царица.
Те, кто спрашивал, захотели услышать лишь два последних слова.
Первый день труп валялся в грязи, на второй принесли с рынка коротенький прилавок длинною в аршин (вместо престола, на котором покойный восседал при жизни), и положили на него грязного и голого мужчину, которому два дня назад поклонялись как живому воплощению Бога на земле. Ноги покойного свешивались с одной стороны, голова – с другой. На пропоротый алебардой живот бросили карнавальную маску, которую царь своими руками изготовил для придворного свадебного карнавала, в рот «польскому свистуну» воткнули дудку [64] . В ногах у Дмитрия положили труп Басманова – единственного, кто остался верен царю и погиб, защищая его.
Петр Петрей рассказал в своей «Истории о великом княжестве Московском», что убийцы привязали шнурком ногу Басманова к детородным частям Дмитрия и в таком виде они и лежали на виду у всех.
Три дня глумились над покойником: мазали его грязью, дегтем и дерьмом. Особенно усердствовали московские женщины – из тех, кто обычно шатался по Пожару с бирюзовым колечком во рту [65] . Тем, кто жалел убитого (а таких было немало в Москве), объявили, что убитый – «вор, расстрига и еретик», а маска у него на груди – это «харя», идол, которому он поклонялся при жизни. Многие тому верили. Читали толпе «грамоту» о жизни Гришки Отрепьева в монастыре и его бегстве в Литву. Затем похоронили – Басманова у церкви Николы Мокрого (благодаря усиленным просьбам родни), а царя – на «божедомке», в общей могиле для бомжей за теми же Серпуховскими воротами, где будет через девять лет повешен малолетний царевич Иван Дмитриевич.
Три майских дня, пока мертвец лежал на площади, стоял сильный мороз, уничтоживший все всходы и уже посеянное зерно. Народ с ужасом вспоминал, что так же начался Великий голод шесть лет назад. А после похорон стали шептаться, что покойника земля не принимает, что он каждую ночь выбирается из могилы на поверхность, и его приходится закапывать вновь и вновь. Чтобы прекратить слухи, труп через две недели после убийства действительно выкопали и попытались сжечь. Но оказалось, что его не принимает не только земля, но и огонь – тело не горело, обуглились только конечности.
Тогда труп изрубили на части и все же сожгли и, зарядив пеплом пушку, выстрелили в ту сторону, откуда он пришел – на Запад. «Вот теперь, – говорили москвичи, – он не встанет из гроба и не наделает нам беды».
Ах, как они заблуждались! Этим погребальным салютом только и начиналась по-настоящему, в полный размах, великая русская Смута.Мертвый я лежал на месте Лобном
В черной маске с дудкою в руке,
И вокруг, вблизи и вдалеке, —
Огоньки болотные горели,
Бубны били, плакали сопели,
Песни пели бесы на реке.
Не видала Русь такого сраму!
А когда свезли меня на яму,
Я свалился в смрадную дыру, —
Из могилы тело выходило
И лежало – цело – на юру
И река от трупа отливала,
И земля меня не принимала.
На куски разрезали, сожгли,
Пепл собрали, пушку зарядили,
С четырех застав Москвы палили
На четыре стороны земли.
Тут меня тогда уж стало много:
Я пошел из Польши, из Литвы,
Из Путивля, Астрахани, Пскова,
Из Оскола, Ливен, из Москвы… [66]
Глава 5 Марина Мнишек «УЖАС ЧТО ЗА ПОЛЬКА!»
Семейство Мнишеков было притчей во языцех у поляков. Отец Ежи Мнишека [67] приехал в Польшу из Чехии. Два его сына, Николай и Ежи-Юрий, служили при дворе короля Сигизмунда-Августа. Юрий был человек образованный (учился в Кенигсбергском и Лейпцигском университетах), но беспринципным. Легко менял веру, не заморачивался по поводу морали (рассказывали, что основной его обязанностью при дворе были услуги интимного характера – он поставлял королю колдунов, гадалок и дамский пол для утех).
Закончилась его служба Сигизмунду большим скандалом: после смерти короля королевская сокровищница оказалась пуста. Исчезли золото, драгоценности и даже наряды. Вспомнили, что слуги Мнишека вывезли из королевского замка сундук, «который едва подняли шесть человек» и какие-то мешки [68] .
Считается, что этот сундук и стал основанием благосостояния пана Мнишека – наряду с удачной женитьбой на Ядвиге Тарло, дочери королевского секретаря, который в качестве приданого подарил Мнишеку земельные наделы с городами Самбор и Хыров, крупными селами Поток и Дембовицы на Подкарпатье, Бонковице, Мурованое, Женитьба, видимо, способствовала тому, что обвинения в похищении королевских сокровищ были с Мнишека сняты (впрочем, может быть, действительно казна Сигизмунда-Августа была пуста? Ведь известно, что беднее польского короля были только церковные мыши). После чего Мнишек с семьей и поселился в Самборе.
Царица Марина Мнишек. 1612 г.
Именно здесь, в Самборе, был окончательно оформлен сговор Дмитрия, Мнишека и Вишневецкого, скрепленный обещанием брачного союза между наследником московского престола и прекрасной панной Мариной. Документ, подписанный в Самборе 25 мая 1604 года, гласил, что после вступления на московский престол Дмитрий женится на Марине; по обычаю ей полагалось обеспечение – «оправа». Марина должна была получить в личное владение Новгород и Псков; ее батюшке был обещан миллион польских злотых.
Любила ли 16-летняя полячка Дмитрия? Или ее бросили в объятия московского беглеца лишь алчность и расчет? И насколько сам Дмитрий любил Марину, и не видел ли он в ней лишь возможность заполучить поддержку своим планам от Самборского воеводы и его влиятельного родственника, некоронованного короля Западной Руси Вишневецкого?
По отзывам современников, Дмитрий был невысокого роста, но хорошо сложен, не отличался красотой, но ум и уверенность привлекали к нему окружающих. Дмитрий обладал тем, что называется «харизма», что женщины ценят в мужчинах не менее чем красоту. Если добавить сюда возможность для невесты со временем стать московской царицей, и учесть то невероятное тщеславие, которое управляло всем поступками Марины Мнишек в дальнейшем, то становится ясно, что она, как минимум, испытывала к Дмитрию большую симпатию.
Для Дмитрия же момент истины наступил, когда он сел на русский престол. Если до того момента он остро нуждался в отце Марины, то потом торопил ее приезд и слал невесте драгоценные подарки только потому, что безумно ее любил. Потерял голову настолько, что не замечал явных признаков надвигающегося переворота.