Герои Таганрога
Шрифт:
Задав еще несколько вопросов о довоенном прошлом Василия, Людвиг Адлер многозначительно улыбнулся:
— Гут, гут, Афонов. Мы все проверим. Если ты обманывал, будет очень плехо...
В это время дверь распахнулась, и в комнату вошел гауптшарфюрер Мюнц. Фельдфебель Адлер вскочил со стула и, уступив ему место за столом, стал быстро о чем-то докладывать по-немецки.
Дверь опять распахнулась. Два солдата втолкнули в комнату Копылова. Он еле держался на ногах. Лицо его было залито кровью. Из-под разорванной рубахи виднелось исполосованное малиновыми
Узнав Василия, Копылов отшатнулся. Василий тоже не смог скрыть волнения.
От гауптшарфюрера Мюнца не ускользнуло и это.
— Вы знаете этого человека. Нам все известно, — перевел Адлер слова Мюнца Афонову.
И не успел Василий собраться с мыслями, как услышал испуганный голос Копылова:
— Товарищ Василий! Не верьте им. Козин разбился. Он мертв. Меня самого заставили хоронить его здесь, во дворе....
Боль и отчаяние звучали в этом голосе. Василий повернул голову. В глазах Копылова стояли слезы, окровавленное лицо его дергалось. Он еще не понял, что выдал товарища.
В какой-то момент Василию показалось, что Копылов потерял рассудок.
— Ага! Так вы и Козина знаете, товарищ Василий? — с усмешкой спросил фельдфебель Адлер. Он тут же перевел гауптшарфюреру Мюнцу слова Копылова, обращенные к Афонову.
Мюнц вызвал солдат и приказал увести Афонова. Потом вместе с Адлером они долго допрашивали Копылова, допытываясь, откуда он знает Афонова. Но тот уже понял, что сказал лишнее, и стойко перенес все пытки, так и не раскрыв рта. В бессознательном состоянии его унесли с допроса.
— Он молчал здесь. Там он молчать не будет, — сказал Мюнц Адлеру. — Прикажите поместить их в одну камеру и подсадите туда своего человека. Кстати, и этого бывшего начальника полиции из Михайловки и второго, Акименко, тоже переведите к ним. Вместе они будут разговорчивее.
В подвальных камерах русской вспомогательной полиции содержались арестованные, задержанные различными немецкими органами. Начальник полиции не всегда знал, кого и за что гитлеровцы помещают в арестное отделение. Его информировали только о тех, кто находился здесь по следственным делам полицейского управления.
Василий Афонов числился за зондеркомандой СД-6, поэтому Борис Стоянов о нем ничего не знал. Но неожиданно доклад начальника политического отдела заставил Стоянова задуматься и об Афонове. Петров выложил перед своим шефом показания румынского дезертира Понтовича, который был задержан русской вспомогательной полицией. Стоянов дважды перечитал протокол допроса.
«Пятнадцатого мая в камере № 5, — заявлял Понтович, — ко мне подошел заключенный Василий Афонов и сказал, что семнадцатого собирается бежать во время выноса параши в пять часов утра со следующими лицами: Плотниковым, Шубиным, Акименко, Сахниашвили, Подолякиным, Копыловым, Подергиным. И стал меня агитировать убежать с ними. Для того чтобы нас не разыскали в городе, он дал мне записку с адресом: Николаевская, 94 — Алла, куда я должен был спрятаться.
На мой вопрос: „Как
— Полагаю, что нам повезло, — сказал Петров. — У нас в руках птичка высокого полета. Вряд ли эти бандиты рискнули бы идти на жертвы и атаковать полицию с оружием ради простого смертного.
— Да, да! Вы правы. Я запрещу эти прогулки...
— Зачем же? Напротив. У нас блестящая возможность выловить наглецов. Устроим засады, и через день они все окажутся в наших руках.
Стоянов потер пальцами мочку уха, в задумчивости посмотрел на Петрова:
— Спасибо, Александр Михайлович! В вас всегда чувствуется, как бы правильнее сказать, офицерская находчивость, что ли. Я бы сам никогда не додумался...
— Не скромничай, Борис. И прошу тебя, не обращайся ко мне на «вы». Я всегда помню о нашей дружбе и рад помочь тебе советом и делом. Особенно в эти тяжелые времена мы должны, как никогда, поддерживать друг друга...
— Бесспорно, Александр... Поэтому я прошу ни о чем не докладывать пока капитану Брандту. Переловим бандитов и, как в прошлый раз, сами пожнем лавры, — Стоянов кивнул на орден, сверкающий на груди Петрова.
— Да, конечно. Пока это внутреннее дело нашей полиции.
Петров все понял. В последнее время Стоянов относился к нему с некоторым недоверием. Это было вызвано тем, что Брандт частенько приглашал Петрова к себе и требовал доклада о работе политического отдела полиции. А раньше о всех делах Стоянов доносил Брандту лично. И теперь он мечтал сам доложить в ГФП о решительных и смелых действиях полиции, связанных с выявлением и поимкой подпольщиков.
Стоянов ни на минуту не забывал, что Афонова арестовали немцы и в случае, если он окажется крупным руководителем большевистского подполья, Брандт неминуемо напомнит о плохой работе русской вспомогательной полиции, а быть может, и воспользуется этим, чтобы отстранить его от руководства. Для беспокойства у Стоянова были веские основания. Выстрелы в немецкого генерала и бургомистра рикошетом ударили и по нему. Не только бургомистр, но и сам генерал Рекнагель предупредил его, что снимет с должности, если в ближайшее время полиция не расправится с подпольщиками.
Теперь же Стоянов рассчитывал восстановить свой пошатнувшийся авторитет. Он приказал подготовить усиленные наряды полиции и выставить их для засады в ночь на 17 мая. Он так увлекся подготовкой этой операции, что не придал никакого значения докладу начальника уголовного отдела полиции, который сообщил о найденном на улице трупе мужчины с простреленной головой. Услышав, что с убитого похищены сапоги, Стояков махнул рукой и сказал:
— Явное ограбление. Уголовниками занимайтесь сами, а мне сейчас не до них.