Герои вчерашних дней
Шрифт:
Из Москвы в Нерчинск выехал Великим и Полномочным послом с титулом «брянского наместника» окольничий Федор Алексеевич Головин. Пекин на переговоры отрядил сразу трех послов — командующего императорской гвардией Сонготу, командующего одного из восьми «знамен» — Тунгогана и третьим — осаждавшего Албазин командующего монгольским корпусом Ланьтаня.
Пока же было заключено перемирие и боевые действия приостанавливались. Предводитель маньчжур Ланьтань получил приказ осаду с Албазина снять — до получения дальнейших указаний.
Но даже и после этого бойцы так и не смогли расцепить объятий. Лед сковал суда маньчжур, и уйти им было просто не на чем. Всю зиму противники так и простояли друг против друга. Всю эту страшную зиму они прожили бок о бок, причем смерть не прекращала свою жатву. К весне потери маньчжур составили уже «2500 воинских людей и много работных никанских мужиков». Но, несмотря на это, смертельные враги не озлобились. В те времена еще существовала своеобразная этика войны, и прикованные друг к другу противники даже обменялись своеобразными любезностями.
Маньчжуры, прекрасно зная о болезни Бейтона, предложили прислать к нему китайских врачей. Но не рискнул Афанасий Иванович довериться странным лекарям в халатах с широкими рукавами и их круглым пилюлям, скатанным из трав. Поэтому предложенную помощь иноземных эскулапов не принял, но в качестве ответной любезности велел испечь пирог весом в пуд и отправил его в знак благодарности своему противнику, военачальнику Ланьтаню, который и «принял его с честью».
По преданию, это случилось в начале мая 1687 года. Как оказалось, пирог этот стал прощальным подарком — к тому времени река вскрылась, и 6 мая поредевшая маньчжурская армия отошла от Албазина на 4 версты. А 30 августа 1687 г. остатки войска Ланьтаня ушли из-под Албазина.
Но для Бейтона и его солдат еще ничего не закончилось. Армия ушла, но маньчжуры никуда не делись, возле крепости сновали их посты и разъезды, не пропуская к «лочам» никакую помощь, и лишь изредка разрешая передавать продовольствие. Я не буду подробно описывать процесс заключения Нерчинского договора — это большая и больная тема. Замечу лишь, что переговоры шли очень трудно и очень долго. И Бейтону с выжившими бойцами пришлось держать Албазин еще не день и не два.
Три года! Три года после заключения перемирия битое, оголодавшее, израненное и больное бейтоновское войско сидело в Албазине. Пытались сеять хлеб — китайцы его сжигали, угоняли чудом сохранившийся скот, захватывали неосторожно отдалившихся от крепости казаков. Причем высокое начальство даже не озаботилось тем, что бы передать в крепость хоть какие-то указания. Вот что писал Бейтон Власову:
«Наперво, нас Бог помиловал, что мы только живы остались. Разорены до основания и голодны и володны стали… А ныне живем в Албазине с великим опасением. Голодны и володны, пить, есть нечего, казну великих государей оберегать неведомо как. Просится всяк и мучаетца, чтоб отпустил в Нерчинск… Казакам зело струдно и мнительно, что указу к нам от окольничего и воеводы Федора Алексеевича не бывало. И я их розговариваю государьским милостивым словом [12] ».
12
Русско-китайские отношения в XVII веке. Т. 2. М., 1972. стр. 786–787
Ну почему?! Ну почему у нас в стране, блин, всегда одно и то же? Толстозадым генералам некогда хотя бы просто вспомнить о тех, кто это трижды заслужил, а «розговаривать государьским словом», держать дух бойцов, приходится не тем, кто это государство представляет, а таким же «ванькам-взводным», которые наравне с подчиненными кормят вшей и тянут солдатскую лямку.
После этого письма, наконец, указания были получены:
«В Олбазине жить от неприятельских людей со всякою осторожностию. И посылать бы тебе служилых людей в подъезды почасту, и проведывать вниз по Амур-реке неприятельских богдойских воинских людей, и в ыных причинных
13
Там же. С. 342
И опять тишина, опять та же «скудость великая», опять эта томительная неизвестность. В 1689 году в отчаяние пришел даже сам Бейтон: «Служу вам, великим государям, холоп ваш, в дальней вашей заочной Даурской украйне, в Албазине, в томной, голодной, смертной осаде сидел, и от прежних ран и осадного многотерпения холоп ваш захворал, и устарел, и помираю томною, голодною смертию, питаться нечем. Цари государи, смилуйтеся [14] ».
Впрочем, насчет «толстозадых генералов» я, пожалуй, погорячился. Головину и Власову в Нерчинске тоже приходилось не сладко. У Головина было четкое указание — добиться проведения государственной границы по Амуру, «давая знать, что кроме оной реки, издревле разделяющей оба государства, никакая граница не будет крепка». Однако у китайцев это предложение вызвало дружный смех — они претендовали на все земли к востоку от реки Лены, и требовали границу по Байкалу и притокам Лены.
14
Цит. по Зуев А.С. Забытый герой. Штрихи к биографии Афанасия Ивановича Бейтона // // Немецкий этнос в Сибири: альманах гуманитарных исследований. Вып. 2. Новосибирск, 2000.
Причем для подтверждения весомости этих требований ими были предъявлены доказательные «аргументы». 14 августа 1689 года громадное маньчжурское войско окружило Нерчинск. Против 600 казаков нерчинского гарнизона и двух тысяч бойцов, приведенных Головиным, стояло 17 тысяч маньчжур. Несколько дней продолжалось противостояние и «сами великие послы со стрелецкими полками стояли за надолбами ополчась».
Тридцативосьмилетний Федор Головин был не только дипломатом. Военное дело он, как и любой тогдашний «служивый человек» знал по должности — любой дворянин, а уж тем более боярин обязан был пожизненно служить Отечеству «мышцей бранной». Поэтому прекрасно понимал, что прямого столкновения с маньчжурами плохо укрепленный и бедный припасами и оружием Нерчинск просто не выдержит. Албазин, по большому счету, выстоял потому, что ему помогал Нерчинск. Нерчинску помогать было уже некому. Поэтому оставалось продолжать переговоры с тем, что есть. А козырь у Головина и Власова был, по сути, один — так и не сдавшийся Албазин, который, несмотря ни на что, все еще держал этот сумасшедший немец. Держал, наверное, уже только на одном своем прусском упрямстве.
Хотя… Какой там немец! Давно уже Бейтон стал русским. Русским по всем статьям — и чисто формально (русским тогда считался любой поданный России, исповедующий православие), и, главное, по своей внутренней, глубинной сути. Кстати, православным новокрещенный Бейтон был настоящим, верил он искренне и истово.
На исходе этого казавшегося бесконечным «сидения» в крепости умер священник. Албазинцы остались без духовного кормления, а люди продолжали умирать. И тогда Бейтон пишет Власову записку, которую историки долго не воспринимали всерьез: «И те умершие люди похоронены в городе в зимовье поверх земли без отпеву до твоего разсмотрению. А ныне я с казаками живу во всяком смрадном усыщении. А вовсе похоронить без твоей милости и приказу дерзнуть не хощу, чтоб, государь, в погрешении не быть. А хоте, государь, ныне и благоволишь похоронить, да некем подумать и невозможно никакими мерами [15] ».
15
Русско-китайские отношения в XVII веке: Материалы и документы. В 2-х томах / Сост. Н.Ф.Демидова, В.СМясников. М.: Наука, Т.2, 1972, с.123