Героическая эпоха Добровольческой армии 1917—1918 гг.
Шрифт:
Ухода Армии из Ростова никто не ожидал, и я случайно остался в Новочеркасске.
12 февраля я заночевал у одного приятеля. Вечером уже не полагалось ходить по улицам. Утром при выходе из гостиницы я встретил нескольких офицеров.
«Вы знаете, Голубов уже в 10 верстах от Новочеркасска».
Голубов был казачьим офицером, старым кадровым, который бросился в большевизм в поисках «наполеоновского» счастья. Он считал себя когда-то, кем-то обиженным и теперь ждал своего успеха.
Я поспешил к себе в гостиницу, где нашел представителя нашей Армии при войсковом Круге ген. Складовского,
«Ваше Превосходительство, знаете ли вы, что большевики подходят к Новочеркасску?»
«Не может этого быть», – ответил он, но все-таки сейчас же пошел в штаб узнавать.
В гостинице чувствовалась уже начало паники, хотя официально слух не подтвердился.
Я пошел на всякий случай укладываться. Все мои вещи остались в Ростове, куда я думал вернуться, так что укладка моя не заняла много времени. Во время этого часа мне позвонил встревоженный Аладьин (член первой Думы), уговаривая меня немедленно уезжать в станицу Константиновскую. На лестнице я встретил С С. Щетинина в высоких сапогах, кожаной куртке и с винтовкой за плечами. Он подтвердил мне известие о приближении большевиков и сообщил, что армия находится в станице Ольгинской, куда мне следует немедленно выехать.
Наконец пришел ген. Складовский, возмущенный тем, что Донской штаб уже бросил Новочеркасск. Мы стали искать извозчика, чтобы добраться до Старо-Черкасской станицы – старой столицы Дона и оттуда пробираться к Ольгинской.
Второпях пришлось сходить проститься с друзьями. Было очень грустно, и сердце сжималось от чувства неизвестности. Мы выехали с ген. Складовским только в 6 часов вечера. Было темно, откуда-то слышались крики, были и отдельные выстрелы.
Толпа грабила юнкерское училище. С Новочеркасской горы мы спускались по Почтовому спуску к железной дороге по прекрасному санному пути. В то же самое время по Крещенскому спуску со старой аркой, поставленной когда-то в честь приезда Государя, поднимались большевики-казаки.
Мы обогнали какую-то женщину, бежавшую по железной дороге. Увидев нас, она погрозила нам кулаком и прокричала:
«Догадались, проклятые!»
На путях толпа грабила вагоны с углем, наш извозчик провел нас под мостом, и мы выехали в степь.
Было темно и туманно. Шел мокрый снег. Вдали раздавались выстрелы.
В беловатом тумане на ровной степи слева замаячили конные фигуры. Мы переглянулись с Складовским и удобнее переложили револьверы.
«Кто едет?» – окрикнули нас.
«Свои», – ответили нестройно мы.
Через мгновение из тумана неожиданно выскочило несколько конных и окружили нас.
«Кто такие?»
Скрываться было нельзя, разобраться в этих людях из тумана было трудно, и мы назвали себя. Сердце было не на месте.
Мы сидели в санях, на коленях у нас лежал чемодан, защищаться не было возможности.
Но тут мы услышали торопливый вопрос.
«Ваше Превосходительство, не знаете ли, где атаман?» – Как приятно было услышать это «Ваше Превосходительство!»
Мы знали только, что атаман должен был выехать.
Впоследствии оказалось, что атаман Назаров решил остаться в Новочеркасске и разделить участь войскового Круга.
В 6 часов вечера во время заседания
«Это что за сволочь? – закричал он, ударив по пюпитру председателя. – Встать!»
Все встали, кроме атамана и Волошинова.
Со страшной руганью Голубов приказал вывести выборного атамана. На другой день его убили. Ту же участь разделил председатель Круга полк. Волошинов. Его не сразу добили и бросили полуживого на окраине города. Придя в себя, истекая кровью, он нашел в себе силы доползти до первой хижины и умолял впустить к себе.
Хозяйка сбегала за большевиками, донесла, и его добили.
Митрофан Петрович Богаевский не присутствовал на этом заседании, некоторое время скрывался; но был в конце концов арестован, посажен в Ростовскую тюрьму и холодным весенним утром, несмотря на заверение Голубова, что его не тронут, был расстрелян в Нахичеванской роще.
Десятки, а может быть и сотни, раненых офицеров, которых не успели вывезти, были безжалостно перебиты.
Сам Голубов не избег суда. Во время весеннего 1918 года восстания казачества он выступил на митинге в одной станице. Сзади него оказался молодой студент, брат расстрелянного Голубовым офицера. Он спокойно прицелился и в затылок убил его наповал.
Но тогда мы с ген. Складовским ничего не знали. Мы были в безопасности, и я рассмеялся. «Думали ли вы, Ваше Превосходительство, когда-нибудь кататься зимой в степи с редактором “Вечернего Времени”?» – спросил я его.
Мы ехали, обгоняя верные части донцов, уходивших в Старо-Черкасскую станицу, где их собрал походный атаман ген. Попов.
Поздно вечером мы сидели у гостеприимного казака в хорошей и богатой хате. Наш хозяин угостил нас и уложил спать. Почему-то на стенках висели две прекрасные раскрашенные французские гравюры времен царствования Александра II, с изображением русской церкви в Париже на rue Daru.
На другой день 13 февраля я, переправившись с большим трудом через Дон, лед на котором уже был слабым, приехал в станицу Ольгинскую.
Здесь начался для меня незабываемый первый Кубанский поход. 14 февраля мы ушли на Кубань. Через два дня мой спутник, ген. Складовский, избравший другой путь, думавший пробраться в Россию, был убит в станице Великокняжеской, и труп его был найден в колодце вместе с другим обезображенным трупом.
Так как мы выехали вместе, мои друзья, оставшиеся на Дону, считали, что с ним убит и я. Через некоторое время в большевистской печати появилось сообщение о моей смерти.
Все это я узнал много позднее. Тогда я об этом не думал. Передо мной был какой-то таинственный поход в неизвестность, жуткую, но манящую. Никто из нас не представлял себе тогда в эти лихорадочные дни, что может предстоять нам. Вера в вождей не оставила места сомнениям. Мы знали, что они ведут нас за призраком Родины, мы верили в нее и в победу, и с ними все жизненные вопросы упрощались до последней степени, и не слышно было ни одного пессимистического шепота, как будто победа и за ней Родина были нам обеспечены.