Героический эпос народов СССР. Том второй, Автор неизвестен

Героический эпос народов СССР. Том второй

на обложку

Автор неизвестен

Шрифт:

Едва он допел песню, как Овез молвил:

— О мой господин! Не упрекай их больше. Ступай к Агаюнус-апа, она ждет тебя.

И просветлел лицом Гёроглы — простил джигитов. Радостный и веселый, отправился он к своей пери. Обнял ее… Что дальше, сам знаешь.

… Не всякому дано совершить такие подвиги и добиться своей цели!

Калевипоэг. Эстонский героический эпос

Запев

'Калевипоэг'. Худ. К. Лухтейн

Дай мне каннеле, Ванемуйне! Песнь в уме моем созрела. О старинных поколеньях Повесть дать хочу я миру. Громче вы, голоса живые, Пойте в недрах сокровенных, В золотых глубинах сердца О деяньях незабвенных! Выйди из волн прозрачных Эндлы, Дочь седого песнопевца, Заплетающая косы Перед зеркалом озерным. Поднимайтесь дружно, тени древних Витязей и чародеев, Оживайте, вереницы Калевитян величавых! Полетим мы в страну полудня, Повернем оттоль на север, Где побеги их, как вереск, Где их отпрыск на чужбине. Все, что взял я на отчем поле, Что собрал с чужой полоски, Все, что принес мне буйный ветер, Прикатили волны моря, Все, что берег в себе я долго, В глубине души лелеял, На орлиных гордых скалах Укрывал крылом от бури, — Все звенеть я заставил в песне Для чужих людей далеких. А весны моей любимцы Беспробудно спят в могиле. И мои соловьиные трели, Кукования печали, Зовы жаждущего духа Не дойдут до слуха мертвых. Буду я грустно и одиноко Плакать звонкою кукушкой, Буду на лугу широком Петь, покуда не погибну.

Песнь девятнадцатая

Калевипоэг заковывает рогатого в цепи. — Счастливые времена. — Празднество и книга мудрости. — Вести о войне

От сражений отгремевших, От боев, ушедших в древность, Больше нам следов осталось, Чем от нынешних сражений… Но средь битвы калевитян Нам сияет ярче солнца Песнь о славном состязанье, Песнь о схватке небывалой С властелином преисподней. Боры, горы вслушивались, Дюны, скалы вглядывались. Волны моря вспенивались, И трясины вспучивались, Дно морское колебалось, Ширь земная сотрясалась От усилий тяжкой битвы! Мужи, к бою изготовясь, Близ двора избрали место, Площадь испытанья силы. По обычаям старинным, За бока друг друга взяли, Всей десятипалой силой Взяли за пояс друг друга, За тугие подпояски. Кровью налились их ногти, Вздулись пальцы, посинели. Все же был могуч Рогатый. Хоть вода его томила, Изнуряющая мышцы, Сокрушающая силу, Хоть у Калевова сына Влага мощи вдвое силу Нарастила, укрепила, Все же их борьба тянулась — Грозный розыгрыш победы, — Длилась семь дней без отдышки, Семь ночей — без останову. Много раз в борьбе Рогатый Подставлял кривую ногу, Норовил свалить подножкой Сына Линды дорогого. Но стоял дубовым кряжем, Тяжкою стеной железной, Не споткнулся витязь Калев. Чередою отрывали От земли они друг друга, С хрустом ребра сдавливая. Чередою наземь с громом Ставили, как будто Кыуэ Ударял, колебля землю, Потрясал поля и долы, Волны на море вздымая. Богатырь Калевипоэг, Он не попросту боролся: Он вьюном поверху пальцев, Он, змеею из-под пальцев Выскользнувши, изловчился, Изготовясь к обороне. Все же в нем ослабевала Чудодейственная сила. Но душа живая Линды Зорким оком увидала Ослабленье силы сына. Вырвала она из прялки, С копыла пучок кудели, Тот пучок над головою Раз двенадцать покружила, А потом швырнула об пол — Сыну милому примером. Калевитян сын могучий Понял знак своей родимой. За ноги врага схватил он, Крепко взял за голенища, Вскинул с быстротою вихря, Закружил над головою, А потом как шваркнул оземь — Трах! — на мураву сырую. И тотчас — врага за горло, Наступил на грудь коленом. Снял кушак свой и проворно Им Рогатого опутал, Уволок врага вселенной В потайной чулан железный, Он скрутил его надежно Цепью якорной тяжелой, Ноги заковал в оковы, В кандалы забил тройные. Руки — наглухо в колодки, Толстое кольцо стальное Наглухо согнул на шее, А потом кольцом железным Пленника перепоясал. Он ручные и ножные Притянул к кольцу оковы, Закрепил одним концом их Наглухо в стене гранитной: И, величиною с баню, Прикатил валун из поля. К камню этому ошейник Приковал короткой цепью И замкнул скобой железной, Чтоб врагу ни пяткой дрыгнуть, Ни пошевельнуть рукою. Богатырь, труды окончив, Пот со лба ладонью вытер И заговорил с усмешкой: "Ты, петух, в надежных путах! Не скучай, не убивайся Без меня, один оставшись! Изливай тоску утесам, Боль души — лесам дремучим, Бедствие — пустынным дюнам, Горе — скалам безответным, Жалобы — болотам ржавым, Оханья — чертополоху, Вздохи — вереску лесному! Мы с тобою квиты, братец! Долг тебе сполна уплачен. Сила правду утвердила. Счастье мне дало победу!" И тогда-то взвыл Рогатый, Начал говорить, проклятый: "Если бы я знал да ведал, Видел бы спервоначалу, Будущее разглядел бы, Если б хоть во сне увидел, Что потом со мною станет, Что беда такая будет, — Я б из подклети домашней, Из-за печки бы не вылез, В бой с тобой не выходил бы, По следам твоим не рыскал! Калевитян сын любимый, Братец мой, могучий в битве! Прежде вечера не кликай, До зари не кукарекай! Ведь пока не село солнце, Трижды лопнет тоненькая Скорлупа яйца удачи. Могут трижды девять бедствий Приключиться до заката. Пощади

меня, мой братец! Искуплю вину я златом, Серебром вражду прикрою!" А увидев, что и слушать Дюжий Калев-сын не хочет, Стал шептать рогатый узник, Колдовать скороговоркой… Калевитян сын любимый Весело шаги направил В тайники сокровищ черта. Там, где золото хранилось В сундуках, обитых медью, Серебро же ворохами В крупяных ларях лежало. Серебром пренебрегая, Золото взялся он черпать, Насыпать в мешки горстями. Туго-натуго насыпал Три мешка, набил четвертый. А когда взялся за пятый, Мышка пискнула из норки: "Не бери так много, братец! Тяжела, долга дорога, Непосильной будет ноша!" Витязь внял совету мышки И мешок, порожний, пятый, Бросил прочь, на край бочонка, А наполненных четыре Накрепко связал попарно, Чтобы легче было несть их, Перекинув через плечи. Были хоть и невелики Те мешки, да и не малы: В каждом было по три бочки, Шесть, пожалуй, рижских мерок В каждом золота вмещалось. Калевитян сын могучий Те мешки взвалил на плечи И пустился в путь обратный — К солнцу дня, к родному дому. Закачался мост железный, Балки нижние прогнулись, Треснули быки под грузом Четырех мешков, висевших На плечах могучих мужа. Лютая хозяйка ада Заскулила из-за печки, Взвыла у котла похлебки, Ртом большим запричитала: "Будет! Будет! Заклинаю!.. Задохнешься ты в долине, Околеешь по дороге, Пропадешь в ольховой чаще И сгниешь среди березок. У дороги ты замерзнешь, ПОД кустом падешь без силы Издыхать в безлюдных дебрях, Утопать в лесной трясине, Умирать в лесу дремучем На обед волкам голодным, Воронам на расклеванье, Детям леса на забаву!" Калевитян сын могучий Не слыхал ее заклятий, Шел своим путем упрямо, Хоть и тяжко золотая Ноша плечи натрудила, Грузно спину тяготила. А как за собой оставил Он долину преисподней И приблизился к крутому Выходу из подземелья, Тут решил он стать на отдых, Мощь вернуть усталым членам, Час ли, два ли продремал он, Сутки спал иль двое суток, Сам о том не ведал витязь. И никто в долине ада Сна его не потревожил. Не было ему препятствий На пути его обратном. А меж тем рассвет забрезжил Над ущельем, в верхнем мире, Отраженными лучами В сумрак бездны проникая. Калевитян сын могучий Встал, пошел с тяжелой ношей Кверху, потом обливаясь, Раскрасневшись от натуги, Охая, глотая жадно Воздух горлом пересохшим И стеная от усилий. Алев — Калева помощник — Друга ждать один остался. Он сидел у края ямы Над провалом преисподней, Над норой, в которой скрылся Калев-сын неустрашимый. Алев ждал и днем и ночью, Ждал с тревогой и любовью, Зорких глаз не закрывая. Сутки сутками сменялись, Шла неделя за неделей, Годом в скуке день казался: И глубокие сомненья В душу Алева запали: Жив ли уж Калевипоэг? Не погиб ли в подземелье?.. Но однажды на закате Из глубин земных донесся Дальний гул из недр бездонных, Слуха Алева коснулся Шум глухой шагов тяжелых, Встрепенулся витязь Алев, Начал вглядываться в пропасть, Вслушиваться в гул подземный: То не друг ли долгожданный Подымается из бездны? Ночью сумерки сменились, Росы белые вставали, Петухи зарю пропели, Утро тучки обагрило. Вылез из бездонной ямы Витязь на поверхность мира. Ношу золота поспешно Сбросил наземь с плеч усталых И упал в изнеможенье На траву, с мешками рядом, Распрямить спинные жилы, Отдых дать усталым членам. Алев-муж, удалый витязь, Притащил воды проворно. Освежил водою друга, Напоил водой студеной. Тут спросил Калевипоэг: "Молви, долго ль, брат мой милый, Пробыл я в подземном мире, В царстве мрака время тратил? Алев-сын ему ответил, Объявил, как дело было: "Ровно долгих три недели Пробыл ты в подземном мире". И повел такие речи Калев о своем походе: "Разуму непостижимо, Недоступно человеку То, что я в своих скитаньях Увидал в долине ада. Нет там ни столпов, ни граней, Нет на небе звездных знаков — Тех, что ставят дню пределы, Меру ночи полагают. День в аду не знает солнца, Ночь в аду луны не знает, Звезд на небо не возводит. Там ни пеночки не слышно, Ни кукушки златоклювой. Нет закатов, нет рассветов, Не блестят росою травы, Не красуются в нарядах Из серебряных туманов. Зори в бездне не сияют, День и ночь не разделяют!" А потом он побратиму О путях своих поведал, О задержках пятикратных, О преградах шестикратных, О жестоком поединке И о том, как был Рогатый Пойман им, закован в цепи. Алев-сын зарезал зубра, На обед — быка лесного, Что семь лет гулял на воле, Ни ярма не знал, ни плуга. Что ни год народ окрестный — Перед праздником особо — На него облаву правил, Выгонял быка из чащи. Целым войском выходили Забивать лесного зверя, Воевать с душой могучей. Сотня мужиков здоровых За рога быка хватала, Тысяча детин отборных Забиралась на загривок, Семьдесят мужей отважных Рогача за хвост держали. Лишь богатыря в округе До сих пор не находилось, Кто бы стукнул по затылку, Кто бы оглушил злодея Обухом или дубиной. Алев-муж, могучий витязь, Он с лесным быком поладил: Он ему на шею прыгнул, За рога схватил крутые, Между рог быка ударил Топором своим тяжелым, Перерезал бычье горло, Крови выпустил сто бочек, Снял семьсот кадушек сала. Подкрепляться сели мужи, Утолять свирепый голод. Богатырь Калевипоэг Нагрузил живот едою Так, что он горою вздулся. И улегся муж на травку Отдохнуть после обеда. Алев-сын, удалый витязь, Сел на те мешки со златом: От врага стеречь богатства, Чтоб разбойник не подкрался, Чтобы вор мешки не тронул, Пальцы в них не запустил бы. Калевитян сын могучий Отдыхал от треволнений, От сражений в недрах ада И от ноши непосильной. Ночь проспал и день проспал он, Ночь, и день еще, и третий День — до самого полудня. Храп его летел на милю, За две мили шелестели Ветви от его дыханья. Как тяжелый конский топот Бревна моста сотрясает, Так земля тряслась в округе От могучего храпенья. А как встал Калевипоэг, Мужи двинулись в дорогу. Алев-сын, удалый витязь, Взял один мешок тяжелый, Три мешка — Калевипоэг. Калевитян сын любимый, Из глубокой преисподней Вынесший на нашу землю Несказанные богатства, Жил в то время в Линданисе С побратимами своими. Олев-сын, градостроитель, Основал еще три града: Город — в стороне полудня, Город — в стороне восхода, Город — в стороне заката, Дряхлым старикам укрытье, Беззащитным — место мира. Калевитян сын любимый Золота мешок истратил, Чтоб украсить и устроить, Заселить три эти града. Полных три мешка червонцев В клети под замком лежали Для других работ в запасе. И пришли к нему три друга, Ниву слов пред ним вспахали: "Ты налей вина в баклаги, Положи подарки в торбы, В кошели клади приманки: Свататься поедем в Кунглу, Выбирать тебе невесту. В Кунгле есть четыре девы, Что тетерочки лесные. Мы силки поедем ставить, Расставлять на птиц тенета, Чтоб оттуда унести их, Из ольховника сманить их! В Кунгле девушки искусны Ткать богатые полотна, По серебряной основе Золотой узор выводят, Чередуют красным шелком!" Калевитян сын любимый Молвил братьям, усмехаясь: "Что ж, поедем город строить, Насыпать валы крутые, Ставить новый дом для свадьбы, Ложе брачное готовить! , Из цветов построим город, По углам поставим башни Из черемухи цветущей, А вокруг — валы из клена, Дом — из желудей дубовых, Из скорлуп яиц — хоромы, Чтоб прохожие дивились, Чужестранцы загляделись, Умные бы разумели, Для кого построил Калев Этот город, эти стены! Калев создал город счастья, Терем радости построил, Сделал ложе золотое С шелковой плетеной сеткой. Чтоб войти хотелось в терем, Чудеса внутри увидеть, За шелковою завесой, Серебром насквозь прошитой, Золотом переплетенной, Из парчи — кайма завесы, Из тройных златых волокон Там вверху растет орешник, Снизу яблонь расцветает, По краям белеют вишни, Яхонты меж ними рдеют. На откорм коня возьмите, Выходите верхового! Откормите боевого Моего коня гнедого! До рассвета выводите На шелковые муравы, До зари — на край озимых, До восхода — к водопою. Тайно от людей кормите: Дайте мерку пред рассветом, На заре — овса досыта, Две — после восхода солнца И большую меру — в полдень! Месяц-два коня кормите, Да еще и третий месяц, И четвертого с неделю. Вот тогда пора и в упряжь Рыжего, промеж оглобель! Вот тогда коня направлю Я по свадебной дороге, По тропиночке девичьей, К дому кунгласких сестричек, Что на шеях носят бусы, На головушках веночки. Как роса осыплет шубу, На кафтан туман осядет, Дождик брызнет на повязку, На платок падет градинка, — Вот тогда-то и поедет За женой Калевипоэг!" Калевитян сын любимый На пиру сидел с друзьями. Над застольем — звон веселья, Шутки, громкий смех и говор, Пенясь, кованые чаши По рукам мужей ходили. Восклицая, гости пили. Покровителю жилища На пол — в дань — друзья роняли Пену меда кружевную. Брагу, свежий хлеб и мясо И горячую похлебку Ставили на камень Уку. Говорливых струн хозяин, Там певец сидел в застолье, Птицу-песнь в полет пуская: "Пять в долине древних было, На загоне слов старинных, Шесть неведомых гнездилось Золотых в еловой чаще, Пело семь в густой мозжухе, Восемь — в ягеле болотном. Там слова узлом вязал я, Собирал я, услыхал я Там впервые золотые И серебряные вести! Птица Сиуру, дочка Таары, Синекрылая летунья С шелковыми перышками, Без отца ты народилась, Проклевалась без родимой, Выросла без милых братьев И без ласковых сестричек. Теплого гнезда не знала, Мягким пухом выложенной Колыбели материнской. Это видел старый Уку, Подарил тебе он крылья, Сделал крылья легче ветра, Чтоб на них дитя скользило, Чтоб на крылышках летало Высоко, до белой тучи, До серебряного неба! Птица Сиуру, дочка Таары, Синекрылая летунья, Высоко взвилась в полете, Далеко умчалась к югу. Как на север повернула, То увидела три мира: Первый мир — девиц румяных, Мир второй за ним — веселых Недоросточков кудрявых, Третий мир — приют малюток, Светлый терем малолетних. Птица Сиуру, дочка Таары, Крылья острые раскрыла, С песней полетела к небу, К солнца городу златому, К лучезарному чертогу, К медным месяца воротам. Птица Сиуру, дочка Таары, Крылья легкие раскрыла, Над землей весь день летала, Повернула пред закатом К теремам высоким Таары. "Где летала ты далеко? Что в полете ты видала?" Сиуру не испугалась, Тааре птица отвечала: "Где была я, где летала, Там оставила приметы: Перышко одно — на юге, А другое — на востоке, Третье же — на полдороге Между полночью и полднем. Что я видела в полете, Есть об этом семь сказаний, Восемь повестей правдивых. Мчалась я путями Кыуэ — Дождевой дорогой радуг, Грозовой дорогой града. Долго в небе я кружилась, А потом помчалась прямо И увидела три мира: Первый мир — девиц румяных, Мир второй за ним — веселых Недоросточков кудрявых, Третий мир — приют малюток, Терем в холе выраставших, Яблонями расцветавших". "Спой о том, что ты видала, Что в пути своем слыхала?" "Мой отец, что я видала? Что слыхала, золотой мой? Игры девушек видала, Сетованья их слыхала. Почему красавицы те, Почему кудрявенькие, Одинокие скучают, По желанному тоскуют? У прохожих, у проезжих Бедненькие спрашивают, Нет ли у отца сыночка, Пусть не Сын Звезды — другой кто. Лишь бы девушек утешил Да их жалобы услышал!" Выслушав, ответил Таара: "Ты лети скорее, дочка, Поспешай, родная, к югу! С юга поверни к закату, Наискось оттоль на север, К золотым воротам Уку, К дому западной хозяйки, К бабе северной на гряды. Ты зови гостей оттуда, Честных сватов с женихами!" Калевитян сын любимый В дружеском кругу пирует, Над застольем звон веселья, Шутки, хохот молодецкий. Кружки браги, чаши меда По рукам гостей ходили, Мужи Калевову сыну Пили здравье круговое. Алев-муж, удалый витязь, Выпускал в полет запевку: "Лейте, други, пену меда Покровителю жилища! Пейте брагу, удалые, Осушайте ковш узорный, Чтоб ни капли не осталось В том ковше золотодонном! Прутья выбросил я в поле, Доски выбросил в ольховник, Поручни унес в рябинник. Там, где выбросил я прутья, Поднялись большие горы. Там, где доски разбросал я, Выросли дубы густые. Там, где поручни оставил, Тучи темные явились. Где упала пена меда, Там широкими волнами Море шумно заиграло. Что там выросло у моря? То два деревца высоких: Яблонька в цвету весеннем, Рядом с ней — дубок кудрявый. Сучья дуба полны белок, Листья — птичек голосистых. Наверху орлы гнездятся, Речка льется под корнями. В глубине большие рыбы, Серебристые лососи, Черные сиги играют. Девицы стоят на взморье По колени в шумной пене, Входят в море с головою, По плечи в икру лососью, Что они за рыбу ловят, Что там ищут, дорогие? Рыбака ловила рыба, Деточку взяла морская. Унесло волною братца, Глубиною поглотило. Мать оплакивала братца, Я пошел искать малютку В волны шумные по шею, С головой в икру лососью, В глубину морской пучины. Что нашел я под волнами? Меч нашел на дне пучины. Взял блестящее железо, Взял я меч из волн глубоких. С берега зовет сестрица: "Воротись, мой милый братец! Воротись домой, родимый! Наш родитель умирает, При смерти лежит родная, Старший братец наш скончался, Умерла сестричка наша, Девушка лежит в соломе!.. " Горько-горько я заплакал, Поспешил домой скорее. "Ох, бессовестная лгунья, Выдумщица ты, сестрица! За столом сидит родитель Невредимый, с кружкой пива. Матушка стрижет овечек Ножницами золотыми, А сестричка тесто месит, На руках сверкают кольца. Старший братец пашет поле На волах дородных наших, Борозду ведет глубоко, Лишь звенят земные недра. Полосатый вол — монеты Старые выпахивает, Белый вол — серебряные Талеры выпахивает. В борозде червонцы братец Золотые подбирает, Деньги черпает лукошком, Хлебной меркою монеты, В бочку золото ссыпает!" Калевитян сын любимый В дружеском кругу пирует: Над застольем звон веселья, Шутки, хохот молодецкий. В пене ходит кружка браги По рукам могучих братьев, В честь победы — ликованье. Сулев-сын, могучий витязь, Развязал у песни крылья: "Хмель кудрявый в палисаде, Блещут шишечки красою, Вьется кверху горделиво По шестам-опорам частым, Плетью скручиваясь туго! Выходите, удалые, Зрелый хмель снимать с подпорок, Спелый хмель снимать идите, На жердях сушить в овине! У стены потом насыплем, Он в котел пойдет оттуда, Из котла забьется в бочку И в пивной полубочонок. Только в кружки пеной хлынет — У мужчин отымет разум, Пол-ума возьмет у женщин И в обман введет сестричек. Как ходил мой милый братец, Как невесту ездил сватать, Он проехал по долине, Проходил сквозь частый вереск. Повстречал он по дороге Четырех невест кудрявых. Стал он спрашивать красавиц: "Почему вы, молодые, Далеко ушли от дома?" Девушки ему сказали, Отвечали молодые: "Из села идем мы в город, Мы в посад идем, голубки, Милые, идем на рынок, По рядам гулять торговым… Раз высмеивали парни Нас, кудрявых, на гулянке. Много сплетников в округе, Много в селах злоречивых, Вот они и стали хаять, Стали девушек позорить". Я силки речей расставил, Стал опутывать голубок: "Покажи лицо, невеста, Милый взгляд, румянец нежный!" Застыдились, заалелись, Убежали молодые Через поле быстро к дому. Я им вслед шаги направил, Поспешал бегом за ними. Стал смотреть я сквозь ворота, Стал поглядывать сквозь ставни — Спать легли они в подклети. Как я их увидел, милых, Сердце у меня заныло, Все во мне захолонуло… Вьется хмель-гордец, что кудри, Блещут шишечки красою, "Хмель, ты девушек не трогай! Ты для девушек не шутка! А веселье зачастую До беды, до слез доводит". Калевитян сын любимый В дружеском кругу пирует. Над застольем звон веселья, Хохот, шутки-прибаутки. В пене ходит чаша меда По рукам могучих братьев, В честь победы — ликованье. Да и как могли помыслить, Как могли они предвидеть, Прежде времени проведать, Что за вести к ним несутся, Что за грозное несчастье Поутру их ожидает! Ходят спешные приказы По окраинным заставам, Мчат лихих гонцов гнедые Скакуны в медвежьих шкурах. Отовсюду к Линданисе Вести грозные стремятся: Вновь гроза войны нависла! Из-под Пскова скачет парень, А другой — с лугов латышских, Третий — из дубравы Таары С горькой вестью о несчастье, С вестью о беде нежданной. Уж к латвийским побережьям На судах морских приплыло Множество людей железных, От границ земли поляков Войско движется другое — Убивать народ и грабить, Добрый мир в стране нарушить, Праздник завершить бедою. Мчитесь, быстрые посланцы! В кошелях своих глубоких Донесения старейшин, Вести черные несите! Калевитян сын любимый В дружеском сидел застолье, В горнице своей высокой, И в полет беспечной шуткой Птицу-песню выпускал он: "Ну-ка, выпьем, братья-други! Изопьем хмельного меду, Во хмелю повеселимся, Осушая чаши пива, Пира славного кувшины! Край о край бокалы сдвинем, Пену меда сбросим на пол, Чтоб светила нам удача, Чтобы радость расцветала, Чтобы век светило счастье Над высокой нашей кровлей! В поле обручи я брошу, В березняк — покрышки кубков, Вытащу столы в ольховник, Донья бочек разбросаю. Завтра сам искать начну я, Выйду глянуть до рассвета, Что из обручей дубовых, Что в березнике из крышек, Из столов в ольховой чаще, Из разбитых досок доньев Выросло прохладной ночью. Люльки шест из прутьев вырос. Крышки кубков превратились В деревенские качели. Поднялись из досок доньев Для сказителей скамейки. Девушки — на шеях бусы — Милые пришли качаться, Петь веселую былину, Так, что море взволновалось, Корабли в волнах бросая. И пришли спускать кораблик На взволнованное море. Бусы вешали на иву, На кустарник — ожерелья, Ленты на песок бросали, Кольца сыпали на гравий, На морской валун — браслеты. Приплыла из моря щука, Черный рак приполз из тины, Птица-чайка прилетела, Бусы оборвали с ивы, Утащили ожерелья, Унесли с собой браслеты, Ленты красные украли, Кольца с гравия морского. Девушки — на помощь кликать, Звать защитника в несчастье: "Выдь на помощь, парень Харью! Выйди, молодец из Пярну!" Но не слышал парень Харью, Добрый молодец из Пярну. Услыхал, пришел на помощь Парень скал — игрок на гуслях: "Что вы плачете, голубки, Жалуетесь, золотые?" "Мы пошли спускать кораблик, Вышли песню петь над морем, Бусы вешали на иву, На кустарник ожерелья, Ленты на песок бросали, Кольца сыпали на гравий, На морской валун — браслеты. Приплыла из моря щука, Черный рак приполз из тины, Птица-чайка прилетела, Бусы с ивы утащили, Взяли наши ожерелья, Унесли с собой браслеты, Кольца — с гравия морского, Ленты красные украли!" Тот игрок на шведских гуслях, Парень, девушкам ответил: ' "Вы, голубушки, не плачьте! Не печальтесь, золотые! Мы разбойников поймаем, Закуем воров в железо!" Снял тогда с плеча он гусли И повел смычком по струнам, Песню начал ведовскую. Волны замерли на море, Тучи в небе стали слушать, Приплыла из моря щука, Черный рак приполз из тины, Птица-чайка прилетела. Кольца, бусы, ожерелья Принесли они обратно. Парень скал, игрок на гуслях, Молвил девушке с мольбою: "Будь женою мне, голубка! Что ни день у нас, то праздник, Круглый год у нас пируют!" "Не могу я, милый братец, За тебя пойти женою! В наших селах много сватов, Женихов полно в округе. Вот ужо настанет осень, Псы дворовые залают, Сыновья Железной Лапы Привезут вина бочонки. А тебе спасибо, братец, Благодарствуем за помощь! Больше заплатить не можем". Той порой, пока сын Калев На пиру сидел веселом, В горницу вошел приезжий — Чародей лопарский Варрак. Ласково сказал он, гладя У хозяина колени: "Дай тебе удачи, Уку! Да пошлют тебе благие Счастье в каждом начинанье! Все в твоем высоком доме Радостью, довольством дышит. Ты исполни обещанье, Чтобы радостный ушел я В дальний путь, в свою отчизну! Долго странствовал я в мире, Много я углов обнюхал И узнал вчера случайно, Что хранишь ты в старой башне Клад, прикованный цепями, Клад под куполом гранитным. Дай мне в дар его, чтоб завтра Радостно я в путь пустился!" Калевитян сын ответил: "Нет во всех владеньях наших Ни теленка на веревке, Ни щенка, ни пса цепного, Ни невольника в оковах, Ни упрятанного клада. Признавайся, что ты в башне На цепях и под замками Мне, хозяину, доныне Неизвестное увидел?" Отвечал лукавый Варрак: "Книгу в башне я увидел, Письмена в железных крышках, На цепях тяжелых книга. Редкую позволь мне книгу, Древнюю, унесть с собою!" Калевитян сын могучий Позабыл о древней книге, Ничего о ней не помнил. И не ведал он, куда же Перед смертью старый Калев, Мудрость жизни долголетней, Поученья и законы Записав в железной книге, Поместил ее надежно. В этой старой книге были Древние установленья, Наше право и законы: Клад был золота дороже, Он свободы был оплотом, Родником добра и счастья, Захотел лукавый Варрак Завладеть богатством нашим Для своей страны — на счастье. Калевитян сын в похмелье Гостю хитрому ответил: "Что ж, бери в подарок книгу, Чтобы долгой зимней ночью Не скучать над ней с лампадой! Может, вычитаешь в книге Сказку старую, чужую — Малым детям на забаву, Старым людям на потеху!" Сулев с Калевом заспорил, Олев начал препираться: "Надо бы добро прощупать, Прежде чем отдать в подарок! Кто же купит поросенка, Из мешка его не вынув? Ведь отец твой, мудрый Калев, Книгу б на замок не запер, на цепях не приковал бы, Если б в ней добра не видел, Пользы бы не ждал от книги!" Калевитян сын любимый Не внимал запрету друга, А сказал в ответ беспечно: "Если даже в книге мудрость Драгоценная хранится, Я исполню обещанье! "За рога быка хватают, Человека вяжет слово", — Так гласит завет старинный". Снять с цепей велел он книгу, Выдать Варраку немедля. Письмена в высокой башне, Заперты тремя замками, На тройных цепях висели. Да ключей не отыскали, Чтоб заржавленные кольца Вынуть из замковых мочек. Хоть и знал лукавый Варрак, Где ключи, о том не молвил. Калев отдал повеленье: "Разломайте стену башни! Ломом выломайте камень Вместе с книгой и цепями!" Тяжкий выломали камень Вместе с книгой и цепями, Погрузили на телегу, Запрягли в ярмо телеги Двух волов могучерогих. Отвезли на пристань книгу, На корабль перетащили, На котором гость лопарский Плыть за море собирался. А гонцы с вестями мчались По бревенчатому мосту, Под воротами градскими. Загремели бревна моста, Дрогнули врата градские, И тогда спросил сын Калев: "Это кто по мосту скачет, По гремучему настилу, Сквозь высокие ворота?" В горницу гонцов позвали Перед Калевовы очи, И посланцы объявили, Что уже телега брани На окраинах грохочет, Что война уже бушует Градом стрел, лесами стягов, Грозною щетиной копий, Топорами пробиваясь. Множество людей железных, Воинство отродий ада, С берегов на нашу землю Вышло убивать и грабить, Угнетать народ свободный. Женщины в селеньях плачут, Старики седые стонут, Дети малые рыдают. Калев-сын спросил посланцев:: "Что же делают мужчины? Иль у нас в краю не стало Дюжих витязей могучих, Чтобы старых отстояли, Беззащитных защитили?" И ответили посланцы: "Парни руки опустили, Мужиков гнетет забота:: Меч ломается о латы, Панциря топор не рубит!" Калев-сын гонцам промолвил: "За столы садитесь, братья! Тело пищей подкрепите, Горло медом освежите!" Накормили, напоили, Спать посланцев уложили На пуховые подушки, На шелковые постели Отдыхать, дремать с дороги. Калевитян сын любимый Сна отрадного не ведал, Не сомкнул очей усталых. Ночью за город он вышел По ветру тоску развеять, Заглушить тревогу сердца. Он пришел на холм отцовский, Сел на край родной могилы. Но молчал отец в могиле, Ничего не молвил сыну. Лишь взбегали волны моря С шумом на берег отлогий, Да стонал холодный ветер, Падала роса, как слезы, Тучи плакали седые… Мертвых призрачные тени Поднялись, вздымая ветер. Калевитян сын могучий Двинулся домой в печали.

Песнь двадцатая

Битва. — Послы железных людей. — Кончина Калевипоэга. — У ворот преисподней

Свет багряный озаряет Чащи и кусты густые. За седой холодной мглою Меркнут дюны золотые, Море хмурится угрюмо Морщью горечи и гнева. Солнца утреннего лико Тучи глухо завалили… То ль холодный ливень свищет, То ли град тяжелый хлещет По увядшему посеву? То не Калева ли сына Древний щит звенит о скалы? Не в руке ли грозной жницы Блещет серп кровавой жатвы? Пой, крылатая вещунья! Из серебряного клюва Языком прощелкай медным, Как беда обсеменилась, Как погибель подымалась! Вот он, ров глубокий смерти, Вот она, долина боя, Где почили беспробудно Вечным сном, без сновидений, Мужи доблести и славы… Калевитян сын могучий, Уж не ты ль из мглы вечерней Рассказать пришел сегодня О последних горьких ранах? Сказывай же, друг, былое, Пой из люльки дней минувших Окончание сказаний! Пред тобою отступали Смерть сама и вражья сила. Но печали злое бремя Даже мощь твою сломило, И заклятием злосчастным Кузнеца в краю Суоми И твоим несчастным словом О мече — ты был погублен. Богатырь Калевипоэг, Только весть войны услышал, Тотчас кончил пир великий, Встал из-за стола веселья. Он во все свои пределы Разослал гонцов верхами — На войну скликать отважных, Подымать на бой сильнейших, Храбрых юношей и мужей. Прежде чем в поход пошел он, Двум своим друзьям любимым Мудрое промолвил слово: "Золота у нас не будет, Серебра в ларях не станет, Коль уйдем и дом покинем Без защиты от разбоя. Отнесем добро в укрытье, В землю черную зароем, Чтобы тать ночной не выкрал, Чтоб разбойник не ограбил. А когда настанет снова Время

радости и мира, Мы вернем добро из плена, Отопрем тюрьму сокровищ". И просторную могилу Выкопали побратимы, Золото в нее сложили, Серебро в могиле скрыли. В тихий час глубокой ночи Калев-сын изрек заклятье: "В пазухе земной глубоко, Под сыпучими песками, Хороню я наш достаток, Золотую шапку счастья, Добрую добычу боя, Все сокровище победы, Бусы матери любимой, Золотые ожерелья, Серебро рублей тяжелых, Бочки талеров заморских, И расходную монету, И старинные копейки, Что от дедов нам достались. Пусть три брата черной крови, Без одной шерстинки белой, Будут жертвенным закланьем: Черный петел, травный гребень, Черный пес или котенок, Третий из-под чернозема — Черношерстый крот безглазый! Вспыхнет Яни-огонечек — Указание сокровищ… Кто придет — обрызжет землю Черной жертвы черной кровью: Выдь, котел, на три аршина И еще — на локоть с пядью! Ты услышь слова заклятья, Вверься мудрой силе Таары! Коль чужак или сородич Мать пришельца опозорил, Ты тогда ему, заклятый Старый клад, не дайся в руки, Только сыну чистой девы, Счастье старое, достанься!" Тут свой клад заговорил он Древним заговором тайным И заклял заклятьем страшным. Этих слов никто не знает, Никогда не угадает, Кроме баловня удачи, Баловня судьбы счастливой, Лишь ему падет награда Приподнять котлы сокровищ, Взять из-под земли богатство. Но еще не народился, Не явился сын удачи, Кто бы Калева богатство, Яркую находку счастья, Отыскал в норе подземной, Из могилы тайной вынул! На рассвете раным-рано, Под багряным стягом утра, Препоясался на битву Богатырь Калевипоэг, С наконечником зубчатым Взял копье и щит тяжелый. Вывел скакуна из стойла, Боевого — от кормушки. Мужа Алева поставил За собою щитоносцем. И, поднявши рог военный, Затрубил в громоголосый, Подавая весть народу, Воинов своих в дорогу Издалека созывая. "Туру-руру! Туру-руру!.. " — Рог взывал зычноголосый. Отзывался бор глубокий, Скалы, горы голос рога Многократно повторяли. Ветер стих, умолкло море, Внемля рогу боевому: Дали далям зов тревожный Витязя передавали, Чтоб народ его услышал На морском прибрежье Виру, На дорогах Ярва, Харыо, На лугах широких Ляне, В Алутага, в дебрях Пярну, На дубравных тропах Тарту. "Туру-руру! Туру-руру!.. " — Откликались боры, горы На могучий зов тревоги. Ветер затаил дыханье, Бурное умолкло море: Дали далям клич военный Витязя передавали. Сыновей в дорогу брали, Старших в селах провожали, Братья парились на печке, Матери белье стирали, Скакунов отцы ковали, Дяди сбрую снаряжали. Меч одно село точило, А другое гнуло шпоры. На дворе сестра рыдала, На полу сестра другая, В задней горнице — невеста. "Туру-руру! Туру-руру!.. " — Рог взывал громоголосый. Вторил рогу бор дремучий, Горы зычно откликались. Ветер затаил дыханье, Бурное умолкло море, Чуткие внимали скалы Звукам зова боевого, Грому Калевова рога: Дали далям посылали Несмолкающее эхо. И гремело это эхо На морском прибрежье Виру, В селах Ярва в долах Харью, На полянах вольных Ляне, Отзывалось в чащах Пярну, Пролетало в Алутага, По дубравным тропам Тарту, До границ далеких Пскова. Шумно реяли знамена, За дружинами дружины Шли топтать дорогу брани, Путь кровавый ископытить. По стране — по всем дорогам — Бодрые гонцы скакали, Торопя неторопливых… Тут сестра учила брата: "Снаряжаю, братец милый, Снаряжаю, наставляю: Братушка ты мой родимый, Как пойдешь дорогой смерти, Как на поле брани выйдешь — Ты вперед не вырывайся, Позади не оставайся! Первых — стопчут, посбивают, Отсталых — поубивают! Ты кружись в ядре сраженья, Стой поближе к знаменосцу, Средние — домой вернутся!" Женушка в углу стонала, Так супруженька рыдала: "Кто меня одну согреет, В золотых сожмет объятьях? Ведь ольха не приласкает, Клен тоску унять не сможет И березка не обнимет!" "Тара-рара! Тара-рара!.. " — По горам, полям и дебрям Громозвучно раздавался Калевитян рог военный. Ветер затаил даханье, В море умолкали волны, Хмурые внимали скалы Звуку зова боевого, Гулким эхом откликаясь, В дали отзвук посылая. За дружиною дружина По лесам и по долинам На призывный голос рога К сыну Калева спешили. Калевитян сын могучий Ехал на коне горячем В глубину священной рощи, К месту воинского сбора, И трубил, не умолкая, Рог от губ не отрывая, Чтоб с пути не сбилось войско, Чтоб в лесу не заблудилось. В глубине дубравы древней Птица Калеву пропела: "Отточи свой меч тяжелый, Острие копья стальное, Прежде чем на поле выйдешь Истреблять людей заморских, Разрубать щиты и латы!" Калевитян сын могучий Внял совету мудрой птицы. Добыл он точильный камень И отбойник оружейный, Отпустил-отбил он оба Лезвия меча стального, Крепко насадил копейный Острозубый наконечник. А меж тем на берег Эмы, За дружиною дружина, К Калеву сходилось войско. Сулев-муж явился первый С ополчением отборным, Следом Олев со своими. И богатырей сильнейших Вскоре множество явилось. Сотен шесть пришло из Виру, Сотен семь — из Курессааре, Сотен восемь — из Суоми. На простор их вывел Калев, На широкую равнину. Перечел, число запомнил Витязей в кафтанах черных… Сбор тянулся дня четыре, Наступил уж пятый вечер. Солнце за лес закатилось, Как отставшие от войска Мешкатели подоспели. Калевитян сын могучий Стан воздвиг среди долины. День он людям дал на отдых, День — для снаряженья к бою, А на третий, на рассвете, Чуть на кровле дома Таары Крыльями петух захлопал, Рать пошла в поход великий, Двинулась дорогой брани К западу с нагорий Таары. Солнце полпути дневного Не прошло, когда ударил Долгий бой кровопролитный С выходцами из-за моря — В сталь одетыми мужами, Что нагрянули нежданно, На несчастье нашим землям. Калев-сын неутомимый С полдня до зари вечерней Сокрушал мужей железных, Вламываясь в гущу войска. Пал скакун под ним к рассвету, Конь не выдержал могучий Испытаний тяжкой битвы. Падали ряды слабейших Сотнями на ложе смерти. Вражеских мечей удары Гибель сеяли повсюду, Где ни рушились на темя, Опускались на затылки. Смертоносная секира Сулеву в бедро вонзилась, Мышцы до кости рассекла. На землю с коня упал он, На истоптанное поле. Кровь клокочущим потоком Побежала по долине, Жизнь умчать спеша из тела. А как только с поля боя Был он вынесен дружиной, К Сулеву склонился знахарь, Заговариватель крови, Боль унять жестокой раны, Ключ кровавый запечатать: "Кровь, о кровь! Ведь не вода ты! Кровь, о кровь, ты влага жизни! Что ж русло ты покидаешь, Что уходишь из колодца? Перед словом чародейным, Перед светлым оком Таары Затвердей комлем дубовым В каменном ущелье жилы!.. " Но струею кровь хлестала, Не послушалась приказа, Бедренная не закрылась Перерубленная жила. Стал ведун тогда словами Тайными из самых тайных, Стал железными словами Запирать поток кровавый. Затянул тесьмою красной Он бедро поверх разруба, А потом дохнул на рану. Тут же кровь остановилась. Снадобье он изготовил, От смертельных ран лекарство, Мазь из трав заговоренных, Мазь из трав, что собирал он В ночь глухую, в полнолунье, Что средь вереска лесного На лугу в ночи нарвал он, В ельнике нашел зеленом. Унимающую боли Положил он мазь на рану И перевязал тряпицей, Чистой затянул холстиной. Калев-сын неутомимый Воинов валил железных, Клал поленницей в долине. Содрогнулась вражья сила, Вспять поспешно обратилась. Где с мечом прошел сын Калев, Вражьи трупы дол покрыли, Словно скошенное сено, И дымились лужи крови, Словно влага дождевая В бороздах иссохшей нивы. Сотни тел, голов валялись, Рук отрубленных без счета. В жаркой суматохе боя, Под горячим летним солнцем, Истомился витязь Калев, Изошел тяжелым потом. Пересохло горло мужа, Все нутро его горело От мучений долгой жажды. Тут, покинув поле битвы, К озеру пошел сын Калев, С берега к воде склонился, Ртом припал к холодным струям. А когда он пить окончил, На озерном дне остались Только черный ил да тина. Сына Калева дружина Погребла друзей убитых На озерном побережье, Под высокими холмами, Чтоб могли героев души В пору паводков весенних Иль во дни осенних ливней, Если дол вода затопит, На вершины тех курганов Выходить ночной порою, Проводить в беседе время. Люди от трудов похода, От великих тягот боя Двое суток отдыхали, Перевязывали раны, Затупившиеся в битве Лезвия мечей точили, Топоры свои и копья, Луки ладили и стрелы. На рассвете третьих суток Воины шатры связали, Опоясались оружьем, На спины вьюки взвалили И навстречу новым битвам, Дать отпор вражде и крови, Двинулись в поход далекий, Вслед за Калевовым сыном. К берегам реки священной Вышли к Выханду дружины. Натаскав камней огромных, Калев стал носить деревья, Толстые дубы и сосны Выворачивать с корнями. Олев-сын поставил сваи, Мост бревенчатый построил, Будто плот на волны легший. Как пошли мостом дружины, Бревна нижние дрожали, Камни на углах качались… Весть лазутчики примчали, Что восточную границу Перешли войска поляков И воинственных литвинов, Что идут за ними тучей Новые враги — татары. Снова тяжко загремела Грозная телега брани. Калевитян сын могучий Двинулся врагам навстречу. Первых он поляков встретил, Взялся вновь за меч тяжелый И побил в бою жестоком Супротивников без счета. Гуще клюквы средь болота, Больше градин после града Пало на поле убитых — На три локтя высотою. Кровь текла рекой в долине Глубиной в четыре пяди. На рассвете дня другого Повстречались им татары. Калевитян сын могучий Взялся вновь за меч тяжелый. Тысячи там чужеземцев Спать навеки уложил он. Бой семь дней тяжелых длился. Семь ночей, без перерыва. Много пало вражьей силы. Но и в Калевовом войске Не хватало половины. Сулев, младший из собратьев, Молодым почил на ниве… Калевитян сын любимый Подобрал останки друга И принес на холм высокий, Чтоб его оплакать с честью. Друга Алева послал он Подбодрить ряды передних, Поднимать на битву средних. Алевитян сын любимый Полетел на крыльях ветра, Отдал войску повеленье Опрокинуть вражью силу. Острые мечи рубили, Копья вражий строй ломили, Косы смертные косили. В пляске топоров тяжелых Пали многие в долине: Не роса в тот день к закату — Кровь росой легла на вереск. Калевитян сын могучий Затрубил отбой дружинам, Прекратил кровопролитье, Чтоб соратников убитых Схоронить под кровом ночи. Люди, Сулева оплакав, Тело предали сожженью И воздвигли холм высокий. И на том холме высоком Пепел Сулева в кувшине Валунами заложили. Калев-сын с остатком войска На рассвете дня другого Снова на татар ударил, Тяжкий он нанес урон им. Но и сыновей эстонских Без числа в той битве пало. Те же, что в живых остались, Дрогнули и побежали. Трое сильных побратимов: Олев, Алев и сын Калев — Словно глыбы скал, бесстрашно, Три щита сомкнув стеною, Выстояли в лютой битве Вплоть до наступленья ночи. Солнце тихо закатилось, Тьма ночная наступила. Утомленная работой, Битва в поле задремала. Трое витязей отважных Двинулись через долину Поискать ручья в округе, Освежить водой студеной Пересохшие гортани. Там с крутыми берегами Было озеро в долине — Под луною восходящей Тускло зыбь его блестела. Братья, жаждою томимы, С крутизны его прибрежной К водам сумрачным спустились. Алев-муж, годами младший, Голову склонил с обрыва, Только на ногах усталых Богатырь не удержался И упал в глубокий омут, Камнем канул в бочажище, Олев и Калевипоэг Бросились ему на помощь. Только друга дорогого Не спасли они от смерти — Вынесли они на сушу Труп из глубины озерной… И над берегом высоким Братья холм ему воздвигли. Говорят, что глаз счастливый Видит при сиянье солнца, Как блестит на дне глубоком Богатырский шлем железный И трехгранный меч широкий — Память Алева святая. Бедствия войны жестокой, Милых горестная гибель Тяжкой скорбью омрачили Сердце Калевова сына, Так что ночью сна не знал он, Днем не находил покоя, Не был рад восходу солнца, Вечером не утешался. Бременем тоски великой Угнетаемый глубоко, Олеву он молвил слово: "Вот цветы времен отрадных, Первоцветы лет счастливых, На лугах моих увяли! С пастбищ, с выгонов весенних Прежде времени пропали: Белыми черемухами, Яблонями осыпаясь, Разлетелись лепестками По кустарникам безлистым, По невспаханному полю! Солнца лета не дождались, Красных дней не увидали… Оттого сегодня плачет, Как вдова, в лесу тоскует Безутешная кукушка, Оттого всю ночь рыдает Соловей о прошлом счастье. Как увядший дуб без листьев, Пораженный в сердцевину, Я остался одиноким, Без друзей, без милых братьев, В путах горести огромной! Дни веселья улетели, Солнце счастья закатилось. Слушай, Олев, друг мой милый! Ты возьми кормило власти, Сядь на княжеское место. Защити прибрежья Виру, Заслони селенья Харью Охраняющей рукою. Обоснуйся в Линданисе, В нашей крепости исконной. Окружи стеной могучей Городское поселенье, Рвами стены опоясай. Сделай город неприступным, Местом верного укрытья Немощных и престарелых, Вдов и девушек печальных, Детушек осиротелых. Доброе построй укрытье Беззащитным, льющим слезы О мужьях своих, о братьях, Об отцах своих пропавших И о суженых, убитых На войне с врагом жестоким, Чтобы влаги ключ закрылся, По щекам не плыли слезы! Мне пора уйти, как птице Время с летних вод сниматься, Как орлу к иным утесам, Лебедю к иным озерам, Селезнем в тростник забиться, Тетеревом — в можжевельник, В глубине лесной скрываться, Зарываться в лист опадший, Время прошлое оплакать, Потушить пыланье горя, Позабыть о невозвратном. Управляй народом Виру, Мир его оберегая. Управляй людьми с любовью, Будь правителем счастливым, Будь, мой друг, меня счастливей!" Калевитян сын любимый С другом горестно прощался, Покидал поля в унынье, Тихий дол с тоской глубокой. В дебри темные ушел он, В бурелом глухой чащобы. Там убежища искал он, Посреди лесов дремучих, Где никто пройти не может, Где никто его покоя, Дум его не потревожит. Калевитян сын любимый В путах горести огромной Много дней бродил по дебрям, По трущобным буреломам, По болотам и трясинам, По пескам непроходимым. Наконец, по знаку счастья, Вышел он на берег Койвы. Там решил остановиться, Основать свое укрытье Под широкой сенью сосен, Под шатром могучих елей, Где в любую непогоду, Под грозою и пургою, От ветров, дождей и зноя Мог бы он найти защиту, Кров для отдыха надежный. Там-то, никому не ведом, Славный витязь поселился, Словно бедный муж-отшельник. Дни его текли в мученьях, Ночи долгие в страданьях. Не смыкал он вежд ночами, Сна отрадного не ведал. Много дней в лесу ни пищи, Ни питья не принимал он. Был он жив дыханьем ветра, Обогрет щедротой солнца, Напоен дождем небесным. А как мужа донял голод, Выломил он удилище, Жердочку для ловли раков, Начал в Койве удить рыбу, Раков выгребать из тины. Вышли на берег в то время Трое воинов железных. Их привел счастливый случай На лесистый берег Койвы, Где избрал Калевипоэг Место для уединенья. Завлекать его пришельцы Стали хитрыми речами: "Калевитян сын достойный! Славный воевода Виру! Подружись с дружиной нашей: Власти мощь в твоей деснице, Полнота державной силы. Разум же — у нас в кармане, Мысль и мудрость — в нашей торбе Если б мы водили дружно Братский плуг в ярме едином, Никакая сила в мире Не поспорила бы с нами. Так отдай бразды правленья Под защиту нам — хитрейшим!.. " Калевитян сын могучий, Речь забавную услышав, Не ответил им ни слова, Но глаза свои лукаво Опустил на гладь речную, Спину к плутам повернувши. В зыбком зеркале потока Калевитян сын увидел Отраженья говорящих, Ставших за его спиною, Как они мечи из ножен Вынули, намереваясь Умертвить его разбойно, Поразить внезапно в спину. Калевитян сын могучий, Видя их коварство, молвил: "Меч пока еще не скован, Не отточено железо, Нет еще руки на свете, Нет еще могучей длани, Чтоб меня убить сумела. И не вам об этом думать, Подлые ублюдки ада, Заугольные убийцы!" Так промолвив, ухватил он Одного из тех пришельцев, Взял коварного за шею, Развернул над головою Сына племени железных, Закрутил его, как вихорь, Раскрутил, как пук кудели, Так что человек железный, Телом воздух рассекая, Шум производил, подобный Свисту северного ветра. Наконец Калевипоэг Грянул оземь сына ада! По пояс ушел тот в землю, До полгруди в матерую! Богатырь в мгновенье ока Ухватил тогда другого, Закрутил его, как вихорь, Раскружил, как пук кудели, Развертел над головою С шумом северного ветра. Словно буря разыгралась, Вихри бешеные мчались, Ели стройные сгибая, Сосны с корнем вырывая, Мощные дубы качая. Калевитян сын могучий Грянул оземь сына ада! Тот ушел по горло в землю В черный грунт по подбородок! Третьего тогда злодея За ворот схватил сын Калев. Раскрутил, вращая вихрем, Воина в доспехах бранных, Раскружил, как пук кудели! Свист пошел по всей округе, Гулом бор дремучий полня, Волн валы вздымая в Койве, Громом отдаваясь в небе, Будто по мосту стальному Мчался в кованой телеге, Потрясая землю, Кыуэ. Богатырь Калевипоэг Грянул об землю пришельца И загнал, собаку, в землю С головою, в матерую, Так что памяти по третьем, Кроме ямы, не осталось! После них другой явился Паренек — хитрее первых: Пришлецы послали парня Сына Калева тревожить, Подкупать его посулом. Долго, сладко говорил он Пел медовым голосочком. Наконец Калевипоэг Отвечал миролюбиво: "Что нам тратить время, братец, В этих долгих разговорах! Плохо на пустой желудок Попусту болтать пустое. Ты пойди на берег Койвы К жердочкам моим ловецким Да проверь их, сколько раков На приманках прицепилось. Как наполню я желудок, Малость утолю свой голод, Я добром тебе отвечу, Объявлю свое решенье". И тогда тяжелым шагом Двинулся железнородный На берег — тащить из речки Племя с черными клешнями. Кто видал затейней дело? Кто еще так забавлялся? Ловлю добрую задумав, Калев-сын сосну большую, Всех других в лесу огромней, Выворотил с корневищем И корявыми ветвями Опустил в реку с обрыва Ту сосну приманкой ракам, Вместо жердочки ловецкой. У железного пришельца Силы в теле не хватило Эту жердочку подвинуть Хоть на палец, а не то что Выволочь ее на берег. Двинулся Калевипоэг Поглядеть, что за причина Парня в деле задержала. Подошел. За толстый комель Взял сосну одной рукою И на высоту — в три воза, Друг на друга взгроможденных, Над водой сосну приподнял. Что болтается на сучьях? Лошадь старая — на сучьях, Падаль, без хвоста и гривы И с ободранною шкурой. И с веселою усмешкой Молвил Калев-сын могучий: "Двигай, братец, восвояси. Расскажи своим домашним, Что ты здесь, в гостях, увидел, Как ловил со мною раков. Там поодаль, на полянке, Ты еще кой-что увидишь. Там гостей моих недавних — Ты своих знакомых встретишь. Первый — по пояс в землице, По уши другой — в матерой, Третий — вовсе под землею, И о нем, друзьям на память, Лишь дыра в земле осталась. Силою я вас сильнее, Мощным станом вас дородней, Костью шире, ростом выше. Вы не то что мне неровня — Если вас судить по правде, Вы мне в слуги не годитесь, Ни в поденщики — по росту. Ни в наймиты — по дородству. Лучше жить один я буду, Как лесной отшельник бедный, Чем впрягусь в упряжку вашу. Эти плечи, эту шею Не сковать стальною цепью, Не зажать ярмом неволи!" После этого немало Уговорщиков лукавых К Калеву тропу топтало, Липло, словно гнус болотный. И с тяжелой ношей горя С места, еле обжитого, Двинулся он в лес дремучий, В недра чащ непроходимых, Где ни следа, ни тропинки. Нового искать укрытья Со своей тоской ушел он. Шел он сутки, шел другие, Третьи шел без останову По лесным угрюмым дебрям. На четвертый день вступил он В область озера Чудского, В земли Пскова, где когда-то Он дорогою удачи Много раз ходил в дни счастья. Но места, родные прежде, Чуждыми теперь казались. Дальше путь свой продолжая Вышел муж Калевипоэг На высокий берег Кяпы, Где в его походе прежнем, В пору дней его счастливых, Унесенный хитрым вором Меч на дно дремать улегся, Дабы мстить его носившим, На беду, его владельцам. Калевитян сын любимый! Ты не мог заране ведать, Светлым разумом предвидеть, Угадать в виденье сонном, Вещею душой почуять, Что старинное заклятье Кузнеца Железной Лапы Заколдованною сталью Злую смерть тебе готовит, Западню кровавой мести. За похитчиком в погоне Меч свой под водой увидев, Ты ведь сам пропел заклятье, Завещал стальному другу: "Если на берег придет он — Тот, кто завладел тобою, Ненароком ступит в воду, — Вот тогда, мой спутник бранный, Отруби ему ты ноги!" Это грозное заклятье Меч заветный обернул бы Против знахаря лесного, Колдуна, что в годы оны Меч украл и, убегая, Обронил добычу в воду. Но твое заклятье, витязь, С прежним кузнеца заклятьем Меч в дремоте перепутал. И когда Калевипоэг Сам ступил на дно речное, Меч проснулся, вспоминая: "Уж не тот ли это самый, Кто носил меня когда-то II которого жестоко Поразить теперь я должен?" И ударил меч свирепый По коленям богатырским, Мышцы разрубил и кости, Голени отсек от тела. Калевитян сын могучий, Обуянный смертной мукой, Вопль издал, зовя на помощь. Он отполз на четвереньках К берегу. Упал на землю, Бурной кровью истекая. Хоть в реке остались ноги, Но, упав, огромным телом Он покрыл полдесятины Кровью залитой поляны. Стоны Калевова сына, Громкий зов его на помощь, Вопли нестерпимой боли Громом к облакам летели, Выше облак подымались И достигли тверди неба, Горницы отца вселенной. Стоны Калевова сына, Вопли нестерпимой боли И теперь, через столетья, Слышатся, не умолкая, Сыновьям семьи эстонской, Дочерям дворов эстонских. И еще столетья будут Петь о Калеве в народе — До поры, пока последний Соловей золотоклювый, Песнопевец наших былей, Не умолкнет, погруженный В вечный сон без пробужденья. Прежние друзья сходили С неба — посмотреть на брата, Унимать его мученья, Утишать его страданья, Утоляющую боли Мураву на раны клали. Все же смерть не отогнали. Кровь рекою шла из тела, Жизнь в волнах своих умчала. Калев-сын со смертью спорил И, в страданьях угасая, Кровью алою горячей Обагрил широкий берег. Но иссяк источник крови, Охладело, затвердело Тело, сердца стук умолкнул. Но сверкали, как живые, Мужа ясные зеницы, Устремляя взоры к небу, К двери дедова жилища. И душа его, как птица, К солнцу трепетно взлетела. На могучих крыльях в тучах Пронеслась, достигла неба. Душу Калева на небе Облекли подобьем плоти, Той, что на земле осталась, Для веселых богатырских Игр, когда гремит и блещет Пикне, празднуя победу. От забот земных тяжелых Отдыхая, славный Калев Средь мужей, избранных Таарой, Перед очагом вечерним, Подперев щеку ладонью, Слушал песни и былины, Где пути его земные, Богатырские деянья, Им свершенные при жизни, Прославлялись золотыми Языками песнопевцев. Но в душе носил заботу Праотец всего живого, Голову не мог седую Преклонить на изголовье, В помыслах перебирая, На какую должность в небе Сына Калева поставить. Ибо муж Калевипоэг До скончанья славной жизни Совершил неслыханные Богатырские деянья, Одолел владыку ада! Так нельзя же беззаботно Мужа сильного оставить Праздно по небу слоняться. Древний праотец вселенной На совет созвал великих Сыновей своих могучих. Круг сынов мудрейших Таары Собрался в чертоге тайном, Меж собой совет держали, Разбирались двое суток, Думали два дня, две ночи, Как бы Калевова сына К делу на небе пристроить. И на третий день, к рассвету, Мужи славные совета Узаконили разумно: Чтобы Калевову сыну Стать у адских врат на страже, Наблюдать за преисподней, Чтоб не вырвался Рогатый, Не порвал цепей, пройдоха, Не бежал из заточенья. И покинувшую тело, Голубком поднявшуюся В небо душу Калевову На землю опять послали, Чтобы в прах вошла холодный, В прежнюю свою обитель. Воротилось к жизни тело Витязя, зашевелилось От макушки до коленей. Но в реке оставшиеся Голени отрубленные Не могла ни мудрость вечных, Не могла ни воля Таары Прирастить к коленям мужа. И героя посадили Боги на коня гнедого, Провели дорогой тайной До пределов преисподней Охранять ворота ада, Наблюдать, чтобы Рогатый Не порвал цепей железных, Не ушел из пут, пройдоха. Как примчал Калевипоэг К адским каменным твердыням, К тяжким кованым воротам, Мужу с неба возгласили: "Трахни кулаком о скалы!" Витязь, тяжко размахнувшись, Кулаком ударил в скалы. Раскололась скал твердыня, Но рука увязла в камне, На века в скале застряла. Говорят, настанет время: Если разом все лучины С двух концов воспламенятся, Пламя высвободит руку Из гранитного зажима. И тогда Калевипоэг В дом отцовский возвратится — Счастье созидать потомкам, Прославлять страну родную. Там и по сей день сидит он На коне, Калевипоэг. В толщу скал вросла десница. Сторожит ворота ада И Рогатого в темнице. Слуги ада в преисподней Пламенем, горящим жарко, Распаять хотят оковы, Цепь железную расплавить. Цепь становится в сочельник Толщиною в тонкий волос. Но едва петух рассвета Прокричит за воротами, Наступленье дня вещая, Делаются звенья цепи Крепче, тяжелей, чем прежде. Калев-сын стремится руку Вырвать из стены гранитной, Из железного зажима. Трескается твердь земная, Сотрясаются утесы, Гор колеблются вершины, Пенится, бушует море. Сила Маны держит мужа, Чтобы врат подземных ада Страж могучий не покинул.

Примечания

Украинские думы

Первое упоминание о бытовании в украинском народе поэтических сказаний, получивших потом название "думы", относится к концу XVI века. Естественным толчком для появления этого самобытного вида словесного искусства послужили борьба с иноземными захватчиками и народно-освободительная война на Украине против иноземных поработителей (1648–1654 гг.).

Современный исследователь украинского народного эпоса Б. П. Кирдан пишет: "Термин "дума" для определения рассматриваемого жанра устной народной ПОЭЗИИ в украинскую фольклористику ввел М. Максимович. Он, вслед за К. Рылеевым ("Думы", М. 1825), употреблял его во всех своих сборниках (1827, 1834, 1849). Термин "дума" был принят всеми фольклористами и народными певцами XIX–XX вв. " ( См.: Б. П. Кирдан в кн. "Украинские народные думы" в серии "Эпос народов СССР", "Наука", 1972.).

Трагические картины опустошительных набегов разбойничьих отрядов турецкого султана и крымских ханов на украинские земли, угон мирных жителей на рынки работорговцев, предательство изменников-гетманов, ужасы неволи и другие невзгоды получили свое правдивое отображение в "думах".

Герои украинского народного эпоса зачастую имеют своих прототипов, имена которых упоминаются в летописях и в исторической хронике. Реальные исторические события и реальные действующие лица оживают в украинских "думах" в свете народного миропонимания, народной оценки и интерпретации. Это обстоятельство неизбежно наложило свой отпечаток на художественную структуру украинских "дум".

Возникнув сотни лет тому назад, "думы", как повествовательный жанр устной народной поэзии, вживались в процесс развития художественной культуры различных периодов духовной жизни народа.

Текст украинских дум печатается по изд.: "Украинские народные думы" в переводах Бориса Турганова. М., Гослитиздат, 1963.

Переводы дум "Побег братьев из Азова", "Ивась, вдовий сын, Коновченко", "Корсунская победа", "Богдан Хмельницкий и Василий Молдавский", "Про Хмельницкого Богдана смерть да про Юрася Хмельниченка и Павла Тетеренка", "Вдова Ивана Сирка" печатаются впервые.

Казак Голота

Одна из старейших дум (текст, найденный академиком М. Возняком, относится к концу XVII в.). Данный вариант записан П. Кулишом в 1854 г. Публикация: П. Кулиш. Записки о Южной Руси, т. I, СПб., 1856.

Килия— город в устье Дуная. В XV в. был захвачен турками, построившими там крепость.

Шапка-бирка— баранья шапка.

Чекан— род топорика.

Побег братьев из Азова

Записал П. Кулиш в 1854 г. в Полтавской губ. Публикация: П. Лукашевич. Малороссийские и червонорусские народные думы и песни, СПб., 1836.

Китайка— шелковая ткань.

Маруся Богуславка

Записал М. Неговский в Харьковской губ. Публикация: П. Кулиш. Записки о Южной Руси, т. 1, 1856.

Самойло Кошка

Записал П. Лукашевич в 1832 г. в Полтавской губ. Публикация: П. Лукашевич. Народные малороссийские и червонорусские думы и песни. СПб., 1836.

Габа— сукно.

Дуб— большая лодка, выдолбленная из одного ствола дерева.