Герой империи. Битва за время
Шрифт:
Впрочем, на самом деле до безмятежности мне было далеко. Почему-то именно сейчас мысли о возможной гибели настойчиво лезли мне в голову. Умирать и вправду было жаль – теперь, когда я полюбила мужчину, полюбила по-хумансовски, нежно, трепетно, страстно…
– Дан приказ ему на запад, ей в другую сторону… – сказал мой генерал, глядя на меня с оттенком грусти, но в то же время таким сияющим взглядом, что меня будто теплом окатило. Я догадалась, что он процитировал слова из какой-то песни – я почему-то всегда об этом догадывалась. – Ария… – тихо произнес он, пытливо вглядываясь в мои глаза, – я очень рад, что мы встретились. И я надеюсь, что однажды мы увидимся снова… хотя, конечно, на войне случается разное…
– Мое сердце в твоих руках… – сказала я своему любимому, теребя свою косу, которая так нравилась ему. – Я тоже верю, что мы еще встретимся после войны, а если нет, то…
И тут я осеклась. Ведь в стране Эс-Эс-Эс-Эр еще не практикуют генные банки! Это значит, что в случае гибели моего
Мой генерал не стал просить меня договорить начатую фразу. Наверное, договори я ее – и он уставился бы на меня круглыми глазами… Конечно же, он не мог знать о том, что я подумала, ему бы и во сне подобное бы не привиделось! И наверняка он сам мысленно закончил это предложение – так, как ему показалось логичным: «…ты навсегда останешься в моем сердце…», «…все равно это было прекрасно…», «…значит, такова судьба…» Хумансы Старой Земли! Как же это чудесно – вся эта их романтика… А мы – практичные, рассудительные, так много знающие. Какие мы все-таки разные… Однако это не мешает мне любить этого доблестного сына Старой Земли. Любить – но совсем не так, как это происходит в НАШЕМ понимании. Я научилась любить так, как ОНИ – и это действительно чудо. Я научилась видеть пленительную тайну в простых вещах… О, какое же это удовольствие – взглянуть на мир глазами хуманса! Пусть я никогда не смогу стать такой же, как они, но хоть чуточку приблизиться к их восприятию мне удалось – и это большая удача. Даже не то что удача, а, как выражаются они сами, «улыбка Бога»… Выражения хумансов вообще удивительно точны. Я только сейчас поняла это; а ведь раньше я вообще никак не воспринимала лирику и прочее подобное; да, впрочем, не особо часто я с этим и сталкивалась. Те хумансы, с которыми мне приходилось контактировать до этого Большого Приключения, были все же несколько другими. И разница вот в чем – они тоже воспринимали романтику, но относились к ней с долей снисходительности и даже доброй насмешки. Как взрослые, что, снисходя, ради шутки, играют в детские игры. Но обитатели Старой Земли ко всему относятся всерьез. Они живут этим. Романтика течет в их крови… Наверное, именно поэтому они пишут картины, слагают стихи, вкладывая в свои творения всю свою суть… Они – творцы в гораздо большей степени, чем мы. Их могучее воображение открывает им путь в любом направлении. Не потому ли именно эта планета является прародиной всех нас? Неужели мы тоже можем быть такими, как ее обитатели? Конечно, можем. Я убедилась в этом на своем опыте, хоть и прикоснулась к романтике совсем слегка, совсем чуточку – все благодаря моему генералу…
Мы неловко обнялись. Я чувствовала к нему безмерную благодарность. Не знаю, слышал ли он, как трепетно бьется мое сердце, но он прижимал меня к себе порывисто и страстно, как будто и вправду в последний раз. И, странное дело – я ощущала себя в его объятиях маленькой и хрупкой…
Так он и запомнился мне – этим крепким прощальным объятием, горьким запахом папирос, нежным прикосновение губ и глубиной своих глаз, в которых таилась тихая печаль. И последняя моя мысль тоже запомнилась – я подумала, что если Бог улыбнется нам еще раз и мы с моим генералом встретимся, то я непременно рожу от него, и сделаю все, чтобы наше дитя развило в себе творческое начало… Пусть он, наш ребенок, напишет в будущем такие же прекрасные стихи, как те, что однажды читал мне на крыльце мой возлюбленный… Ах, как бы это было прекрасно! Пусть это все сбудется! Ведь имею же я право надеяться? Точнее, верить…
Новые заботы несколько отвлекли меня от любовных терзаний, связанных с вынужденной разлукой. В частности, в связи с переброской нас на новый участок фронта встал вопрос о том, что делать с моим юным любимцем-пеончиком. А делать что-то надо было. Ведь если просто отпустить его на свободу, он, чего доброго, вернется в войска страны Германия и снова будет убивать солдат войск страны Эс-Эс-Эс-Эр. Он, правда, клянется, что никогда никого не убивал, что ему не нужны ни чужая земля, ни чужие вещи, и что он хочет только вернуться живым домой к своим фатер унд муттер… Ну, я очень хочу ему верить. Не похож он на матерого фашиста – и все тут. Простоватый, наивный парень, сохранивший в себе некоторую порядочность. Тем не менее никакого «домой» уже нет и, пожалуй, не будет. Поскольку я даровала ему пощаду на поле боя, то теперь мне решать, где он будет жить, на чем спать и что есть. Ведь, проявив к нему милосердие и даже приказав нашему фельдшеру позаботиться о его ране, я взяла на себя ответственность за его будущую судьбу. Вдобавок ко всему, этот Альфонс Кляйн – очень молодая особь, еще не дающая себе
Одним словом, немного подумав, я отправила этого Альфонса Кляйна наверх, на «Полярный Лис», поручив заботу о его нуждах моей сибхе-ординарцу Эри. Как капитан штурмовой пехоты я имела право иметь на борту корабля трех своих личных пленников, и ничего не значит тот факт, что до сей поры я им никогда не пользовалась. Я надиктовала для Эри специальное личное послание с инструкцией о том, как кормить раненого юного хуманса и какие процедуры к нему применить, чтобы он скорее адаптировался к нашему обществу. В первую очередь его стоило отвести в кабинет гипнопедии и научить нормальному русскому языку, потому что на дейче у нас никто не разговаривает, за исключением разве что некоторых егерей-франконцев. Я еще не знаю, что буду с ним делать, но мне точно известно, что этот юный хуманс никогда больше не будет тем, чем он был прежде.
Часть 6
4 июля 1941 года, утро. Третий Рейх, Восточная Пруссия, Ставка Гитлера «Вольфшанце».
Гитлер тупо смотрел на карту боевых действий на центральном участке Восточного фронта. Происходящее там активно ему не нравилось, но это никак не могло изменить положение дел. Группа армий «Центр», подставляя противнику борт, закрутилась на месте, будто панцер, у которого снаряд выбил одну гусеницу. Разумеется, эта аналогия не была полной, но фюрер германской нации понимал, что из его любимого детища, Блицкрига, жизнь вытекает с каждой минутой задержки. Германская армия еще в состоянии сражаться со всем неистовством тевтонской ярости, но большевики тоже оправляются от растерянности. Как бы ни была плоха их армия, по сигналу о всеобщей мобилизации русские в состоянии поставить под ружье просто огромное количество солдат – от пятнадцати до двадцати [17] миллионов штыков. План «Барбаросса» подразумевал, что большевистское государств потерпит поражение еще до того, как окончательно завершится переброска войск из внутренних районов огромной страны (не говоря уже об окончательном завершении мобилизации), но то, что творилось сейчас, ставило на этой идее жирный крест.
17
На середину 1941 года население СССР составляло 200 миллионов человек, из которых до 10 % в случае войны могли быть призваны по мобилизации в вооруженные силы, что составляло максимальную численность мобилизационного контингента в 20 миллионов штыков.
Такая цифра принята за основу, несмотря на то, что общее количество боеспособных мужчин в государстве может достигать до 20 %, но эти дополнительные десять процентов не призываются в армию, потому что они необходимы для функционирования экономики военного времени. Кто-то (помимо женщин и подростков, которые также подвергаются трудовой мобилизации) должен пахать землю, варить сталь, работать на военных заводах, железных дорогах и прочих учреждениях тыла. Попытка призвать в армию больше 10 % населения приведет к экономическому коллапсу и военному поражению по той причине, что солдатам нечего есть, а также нечем и не из чего стрелять.
В реальности после поражений лета 1942 года численность Действующей Армии стабильно держалась на уровне в 10 миллионов штыков, что вкупе с общими военными потерями в 7–8 миллионов бойцов составляет цифру, близкую к расчетным 20 миллионам предельного мобилизационного напряжения. Не будь катастрофических поражений и котлов начального периода Великой Отечественной Войны, еще неизвестно как бы пошел общий ход сражений.
Некто жестокий и безжалостный, встав за спиной у косоруких большевистских генералов, сейчас по самому выгодному для себя курсу менял жизни унтерменшей, которые и так должны были кануть в небытие на то время, что было необходимо для полного развертывания советской военной машины. Гитлер еще не знал, как может выглядеть этот «некто», скорее всего находящийся на гигантском корабле, вращающемся над землей на высоте четырехсот километров, но предполагал, что это не иначе как сам сатана или кто-то из его ближайших родственников. По сравнению с этим военным гением разом побледнела вся когорта прославленных немецких генералов. Вряд ли они смогли бы добиться такого успеха с почти неуправляемыми ордами русских большевиков. Напротив, имея в своем подчинении опытных и дисциплинированных германских солдат, его генералы потерпели тяжелое и унизительное поражение, равных которому еще не было на этой войне. Сорок шестой и сорок седьмой мотокорпуса второй панцергруппы погибли в полном составе. Уничтожены мотодивизия СС «Рейх» и моторизованный полк СС «Великая Германия», десятая и восемнадцатая панцердивизии вермахта, в предыдущих боях с большевиками понесшие тяжелые потери. Уцелевшие солдаты и офицеры, не представляющие собой реальной боевой силы, мелкими группами и поодиночке выходят из лесов на соединение с частями четвертой армии.
Конец ознакомительного фрагмента.