Герой-любовник, или Один запретный вечер

Гринева Екатерина

– Да? – голос женщины был настороженным.

– Это по поводу вашей матери.

– А что?

– Может быть, вы откроете нам и мы поговорим в более приемлемой обстановке?

– Ленка! Открой! – услышали мы на заднем плане.

– Ладно, – ответила она после некоторого колебания. – Проходите.

Раздался щелчок, и Костя потянул дверь на себя.

– Придется мне немного массовиком-затейником поработать. – И он подмигнул мне.

В дверях нас встретили двое. Пузатый мужчина в белой майке и выцветших трениках и сама Рубакина,

женщина лет тридцати с волосами неопределенного цвета. У нее были острые черты лица, скошенный подбородок и губы-ниточка. Она ничем не напоминала мать, в свое время настоящую красавицу.

– Вы по какому поводу? – Рубакина теребила в руках кухонное полотенце. На ней было платье, из разряда «домашних» – выкинуть жалко, порвать на тряпки – тоже, а вот для домашней обстановки вполне годится.

– Лен! – мужику было жарко. На его лбу выступили крупные капли пота. – Дай людям в кухню пройти. Чего на пороге-то стоять?

Женщина колебалась.

– Я хотел поговорить с вами о вашей матери.

– А чего говорить. Умерла она, – поджала губы Рубакина.

– Упокой ее душу. – Мужик икнул и перекрестился. – Стерва была еще та. Но все. Молчу, молчу…

– Может быть, поговорим по-нормальному. По-душевному. – Костя достал из пакета бутылочку водки и потряс ею в воздухе. – Что мы не люди что ли?

– И я о том, – обрадовался мужик. – В кухню давайте, в кухню. Лен, сооруди чего-нибудь. Там еще колбаса с солеными огурцами осталась.

– Опять пить с утра!

– Дык завтра же выходной. Право имею или нет расслабиться. Лен! – Голос пузатика прозвучал неожиданно-жалобно. Рубакина только махнула рукой.

Мы прошли в кухню. Ловким движением пузатик убрал со стола большую банку огуречного рассола.

– Садитесь. Будем знакомы. Геннадий Николаевич. Можно просто Гена.

– Елена Васильевна.

– Костя.

– Александра.

После представления друг другу мы сели за стол. На столе быстро появились стопки, тарелка с копченой колбасой, нарезанной неровными кружками, и соленые огурцы.

Геннадий Николаевич крякнул, открыл бутылку и налили в стопки.

– Я не пью, – сказала я.

– И не надо, – обрадовался он. – Это мужское дело.

Мы сидели за столом, а Рубакина стояла около плиты по-прежнему с кухонным полотенцем в руках.

«Просто Гена» опрокинул стопку, резко выдохнул и смачно закусил огурцом.

– Хорошо! Говори, что за дело у тебя. Я же вижу, что ты мужик наш, душевный. Без выкрутасов.

– Я – журналист. Хотел бы написать статью о вашей маме.

– А что писать? Ее уже нет…

– Но артистка она была замечательная. И люди помнят о ней.

– Ее в последнее время почти и не снимали. Другие пришли на смену. Возраст у мамы был уже не тот. А сейчас на экранах все больше молодые лица мелькают.

– Вертихвостки молодые, – вставил Геннадий Николаевич. – Только бы задницей вертеть, да сиськи показывать. А у Жанны Сергеевны талант был.

– Перестань, – с досадой оборвала его Рубакина.

– У

нее вроде роль была в сериале «Любовь нечаянно нагрянет…».

– Да роль. Небольшая. Так… ничего особенного. – Рубакина поправила выбившиеся волосы за ухо.

– Она хотела еще сниматься? Вроде даже специальный курс омолаживания прошла.

– Ах, вот вы о чем! – вспыхнула Рубакина. – Чего только не писали о ней. И клетки ее эти стволовые убили, и операции она вредные делала. Просто помешалась на них!

– Это все неправда? – быстро спросил Костя. – Между нами и не для печати?

– Как же не для печати. Знаю вас журналистов.

– Лен! Да чего ты ерепенишься? Кому от этого лучше будет? Да, ложилась Жанна Сергеевна в какую-то клинику. Ты еще ездила к ней с передачами. Помнишь?

– И где она лежала?

– Фирма есть такая «Венус-плюс». Там она была. А потом… – Рубакина замолчала.

– Вы садитесь, – обратился к ней Ангел. – Неудобно даже: хозяйка стоит. Мы все сидим. Ба! – хлопнул он себя по лбу. – У меня же еще кофе и конфеты есть. Как же я забыл.

Из пакета на свет божий была извлечена большая коробка конфет и банка кофе.

– Спасибо, – выдавила Рубакина.

Она вышла из кухни, а вернулась со стулом.

Кухня была маленькой, и сидели мы теперь все как воробьи на жердочке.

– По второй? – подмигнул «просто Гена».

– Идет! – махнул рукой Костя. – Наливай.

Он играл роль рубахи-парня, и я молча восхищалась его актерским талантом.

– Значит, она в этой клинике лежала. А что потом?

– Я толком мало что знаю. Вроде бы она обратилась к другим специалистам. Зарубежным. Они ее и консультировали.

– За границей?

– Нет. У нас. Приезжали сюда. И наши врачи тоже ее смотрели. А второй раз ей операцию делали не то в загородной клинике, не то в санатории. Подробности она мне не сказала, я попыталась спросить, а она мои расспросы оборвала. Мне это каким-то странным показалось. Я хотела приехать и навестить ее…

– Кто ей посоветовал эту загородную клинику и где она находится? – задал вопрос Ангел.

– Я думаю, что Арик все знает.

– Артур. Хахаль ее последний, – охотно пояснил Геннадий Николаевич. – Спуталась с молодым кобельком на старости лет.

– Гена! – вспыхнула Рубакина.

– Молчу!

– Артур был в курсе всех ее дел. Он очень хотел, чтобы мама снова в кино снималась.

– Бабло нужно было ему. Альфонс! – припечатал Геннадий Николаевич. – И прохвост большой. Вот как мы живем – видите. По-простому. А квартиру в центре Москвы она ему оставила… Разве это справедливо? И антиквариат там был. А когда мы пришли – вроде ничего нет. Припрятал где-то, чтобы мы не претендовали. И однушку на «Семеновской», которая ей от второго мужа осталась, продала, чтобы все эти операции оплатить. Да что там говорить! – махнул он рукой. – И чего она впереди паровоза бежала? Молодухой все равно не стала, несмотря на все эти косметические штучки-дрючки.