Герой по вызову
Шрифт:
По соображениям безопасности я не могу многого тебе объяснить, но у меня появилась фантастическая возможность побывать в странах, которые я даже и не надеялась увидеть. Жаль, что мне нельзя рассказать тебе обо всем поподробнее!
А еще открытка с видом Музея Виктории и Альберта, отправленная из Багдада, с неразборчивой датой и с такой вот пугающей припиской на обороте:
Все ужасно. Я в большой беде. Возможно, я больше не смогу тебе писать. Надеюсь, хоть эту открытку удастся отправить.
Похоже, девчонка и впрямь попала в серьезный переплет. У нее под рукой не оказалось ни ручки ни карандаша: записка была нацарапана куском
Уж не помню, чего я там наговорил миссис Гурвиц. Я успокоил ее как мог, потом отвез Минну домой, отключил телефон и три дня и две ночи писал эту чертову диссертацию не вставая. Я ускорил процесс, делая ссылки на несуществующие научные труды. Карен Дитрих заплатила причитающуюся мне тысячу. Еще чернила на ее чеке не успели высохнуть, как я его обналичил, засунул банкноты в тайник внутри широкого ремня, подпоясал им брюки, покидал вещи в сумку, отправил недовольную Минну к Китти Базерьян в Бруклин, решил рискнуть и полететь прямым рейсом до Лондона, но потом передумал и купил — буквально за десять минут до окончания регистрации — билет на «Эр Лингус» до Дублина через Шэннон. Дело в том, что по милости британского правительства мое имя фигурирует в целом ворохе черных списков, и я опасался, что англичане мне не дадут житья. Ирландцы тоже поместили меня в какой-то список, поскольку они считают меня подрывным элементом (я ведь являюсь членом Ирландского республиканского братства), но они-то особого шума из-за этого не поднимают. Поскольку неблагонадежные лица обычно пытаются нелегально выехать из страны, власти сквозь пальцы относятся к попыткам нелегального въезда.
Мое знакомство с Ирландией ограничилось залом для транзитных пассажиров дублинского аэропорта. Я позавтракал и пересел на самолет «Бритиш эйруэйз» до Лондона. При въезде в Англию из Ирландии не надо проходить паспортный контроль. Полет прошел нормально, если не считать вокального концерта, который закатили несколько грудных младенцев. И вскоре я уже оказался в Лондоне и отправился к Найджелу Стоуксу на Кингс-Кросс.
Вот уже четыре дня как я жил у него в квартире. Мы несколько лет переписывались с Найджелом, а однажды я встретился с ним в Нью-Йорке, где какая-то его пьеса непродолжительное время шла на Бродвее. Он был членом-корреспондентом Общества плоскоземцев и долгие годы трудился над масштабированной моделью двухмерной Земли. Этот проект у меня всегда вызывал искренний восторг, а вот у Джулии нет. Она считала затею безумием чистой воды. Но Найджел и сам понимал, что это чистой воды безумие. Что и доставляло ему огромное удовольствие.
И вот, налив нам по второй чашке чаю, он сказал:
— Ты же сам знаешь: это чистой воды безумие. — Только на сей раз он вовсе не плоскую Землю имел в виду.
— Знаю.
— Трудно искать иголку в стоге сена, но ты-то ведь даже не знаешь, что ищешь, так? Я поразмыслил о том письме, Эван. Вообще-то я не думаю, что турагентство могло бы…
Я кивнул:
— Ты прав. Я просто задал им работенку — и все.
— Именно. Что же касается агентств по трудоустройству — ну, вероятность есть, конечно, но мне почему-то кажется, там тебе тоже не шибко повезет. Это все равно что искать черную кошку в темной комнате, не согласен?
— Согласен.
Джулия придвинула стул и села между нами.
— А ты не думал съездить в Багдад?
— Это просто смешно, — возразил ей брат. — Ну и где, по-твоему, можно начать поиски в Багдаде?
Я зажмурился. Он прав. Бессмысленно искать Федру в Багдаде. Зато Джулия, похоже, обладала даром ясновидящей: я как раз о Багдаде и подумал, как ни смешно.
Найджел покрутил кончик усов.
— Возможно, я в своей жизни посмотрел слишком много шпионских боевиков, но… Эван, дружище, напомни-ка мне еще разок текст ее письма!
Я
— Так я и думал. Знаешь, что я тебе скажу… Тут, по-моему, попахивает секретной операцией в духе рыцарей плаща и кинжала. Шпионские дела, ночные переезды в Восточном экспрессе… А ты-то сам что думаешь?
— Ммм… — неопределенно заметил я.
Мне в голову пришла такая же мысль, но я постарался ее отогнать. Какое-то время назад мне уже пришлось поработать на одного анонимного дядю, который возглавлял одну анонимную специальную службу США. Не подумайте, что я кокетничаю — я и правда не знаю ни его имени, ни названия его агентства. С тех самых пор он тешил себя иллюзией, что я на него работаю, — и время от времени я этим действительно занимаюсь. По этой самой причине мысли о кинжалах и плащах посещают меня слишком часто — чаще, чем следовало, но в данном конкретном случае я их решительно отверг.
Однако…
— Эван?
Я открыл глаза.
— Вообрази себе: молоденькая девушка приезжает в Лондон, где, насколько нам известно, она не знает ни одной живой души. Она, конечно, могла завести с кем-то дружбу, но…
— Но никто не смог бы завести ее!
— Прости, что?
— Так, ничего. Продолжай.
— Именно. Я что-то не могу себе представить, чтобы в один прекрасный день к ней в комнатку, которую она снимала на Расселл-сквер, постучались агенты МИ-5. А ты можешь? Точно также сомнительно, что она стала бы обращаться в агентства по трудоустройству. И вряд ли у нее было при себе много денег…
— Скорее всего, нет.
— … вот я и подумал: а не могла ли она найти заинтересовавшее ее предложение в разделе частных объявлений в «Таймс». Ты об этом не думал?
— Нет! — Я встрепенулся. — Странно, что эта мысль не пришла мне в голову! Нам надо пролистать газетные подшивки за первые две недели августа. Наверное, подшивку можно найти в редакции или в библиотеке…
— Кортни! — подала голос Джулия.
— Ну конечно! — обрадовался Найджел. — Кортни Бид. — Он схватил меня за руку. — Это один чудак, который хранит дома подшивки «Таймс». И всех других газет. Это, как ты любишь говорить, тот еще экземпляр! Он, конечно, чайник, но в общем не представляет опасности для окружающих. Хочешь, прямо сейчас и пойдем к нему?
Британцы имеют в своем словаре слова, которые куда удачнее, чем их американские синонимы, выражают некоторые понятия. Слово «чайник» — из этой категории. Его американские варианты — скажем, «дятел» — не вполне адекватны.
Кортни Бид оказался именно чайником, а не дятлом: кругленький коротышка, которому на вид было лет пятьдесят-девяносто. Что-то в этом промежутке, точнее сказать трудно. У Найджела в театре он работал механиком сцены или кем-то в этом роде и занимал полуподвальную квартиру на Ламбет-стрит недалеко от театра «Олд Вик», где обитал в четырех просторных комнатах, являя в своем лице британскую ипостась братьев Кольер*.
Он коллекционировал вещи: мотки проволоки, пустые бутылки, театральные программки, ключи от несуществующих замков и прочую дребедень, которую нормальные люди предпочитают выкидывать на помойку. Коллекции, которые он мне продемонстрировал с, да, наверное, вполне оправданной гордостью, не произвели на меня ожидаемого им эффекта. Но газеты у него были — и на том спасибо. Все лондонские ежедневные газеты за последние десять лет, сложенные строго по датам в аккуратные стопки.
— Я за них не заплатил ни полпенни! — заявил он, выставив вперед округлый животик. — В Лондоне проживают расточительные дураки, друг мой! Мужчины и женщины, готовые потратить аж шесть пенсов за газету, чтобы потом, разок ее прочитав, просто выбросить в урну. Я каждый день получаю все эти газеты — и не плачу ни полпенни!