Герой
Шрифт:
Клерономас оказался другим.
Я стояла в огромной пещере, полной огней, со стенами, полом и потолком из прозрачного хрусталя, а вокруг меня поднимались шпили и конусы, изгибались ярко-красные ленты, жесткие и холодные на ощупь, но живые, мерцавшие искрами его души. Волшебный хрустальный город в пещере. Я прикоснулась к ближайшему выступу, и меня затопило воспоминание, такое же ясное, определенное и четкое, как в тот день, когда оно здесь запечатлелось. Я огляделась и посмотрела на все новыми глазами, увидев стройный порядок там, где раньше видела лишь красоту хаоса. Чистота. У меня захватило дух.
Я искала уязвимое место,
Здесь, в его душе, не чувствовалось тления.
Не было места смерти.
Не было ничего живого.
Мне было здесь хорошо.
И тут явился призрак, бледный, тощий и дряхлый. Его босые ноги, ступая по сверкающим кристаллам пола, вздымали тонкие ленты дыма, и я почуяла запах паленого мяса. Я улыбнулась. В хрустальном лабиринте обитал призрак, но каждое прикосновение означало боль и разрушение. Стена пещеры проглядывала сквозь его эфемерную плоть. Я приказала ему подойти. Он подошел ко мне, и я раскрыла ему объятия, и вошла в него, и овладела им.
Я сидела на балконе самой высокой башни моего замка и пила кофе с бренди. Болота пропали, вместо них виднелись горы, твердые, холодные и чистые. Они стояли вокруг бело-голубой стеной, и ветер поднимал с вершины самого высокого пика перья снежных кристаллов. Ветер пронизывал меня, но я почти не чувствовала холода. Я одна, я всем довольна, кофе вкусный, а смерть очень далеко.
Он вышел на балкон и уселся на парапет, приняв небрежную, нахальную, самоуверенную позу.
– Я знаю тебя, – сказал он. Это было самой страшной угрозой.
Но я не испугалась.
– Я тебя тоже, – ответила я. – Позвать твоего призрака?
– Он и сам скоро явится. Он никогда не оставляет меня.
– Да, – согласилась я. Я неспешно попивала кофе, заставляя его ждать. Наконец сказала: – Я сильнее тебя и могу выиграть, киборг. Напрасно ты бросил мне вызов.
Он ничего не ответил.
Я поставила опустевшую чашку, провела над нею рукой и улыбнулась. Мой стеклянный цветок распустился, расправив прозрачные лепестки. На стол легла неровная радуга.
Он нахмурился. По цветку поползли краски. Цветок увял, и радуга исчезла.
– Ненастоящий, – прокомментировал он. – Стеклянный цветок мертв.
Я подняла розу, показала сломанный стебель.
– Этот цветок умирает. – В моих руках он снова стал стеклянным. – Стеклянный цветок живет вечно.
Киборг снова превратил стекло в живое растение. Надо отдать ему должное, он упрям.
– Даже умирая, он живет.
– Посмотри, сколько в нем изъянов, – предложила я. – Вот здесь лист обглодал вредитель. Здесь лепесток сформировался неправильно. Вот эти темные пятна – грибковая гниль, а здесь стебель надломлен ветром. Смотри. – Я оторвала самый большой и красивый лепесток и пустила его по ветру. – Красота не защищает. Жизнь крайне уязвима. И в конце
Цветок в моей руке почернел, съежился и начал гнить. В один миг в нем расплодились черви, из стебля потекла зловонная темная жижа, а потом цветок превратился в пыль. Я сдула пылинки и выдернула у киборга из-за уха новый цветок. Стеклянный.
– Стекло твердое, – возразил он. – И холодное.
– Тепло – продукт распада, – напомнила я. – Сводный брат энтропии.
Может, он и ответил бы, но мы были уже не одни. Из-за зубчатой стены, подтянувшись на немощных бледно-серых руках, вылез призрак. На чистом камне остались кровавые пятна. Призрак безмолвно уставился на нас, полупрозрачное видение в белом. Клерономас отвел взгляд.
– Кто он? – спросила я.
Киборг не отвечал.
– Ты хоть имя-то его помнишь? – спросила я, но ответом мне было молчание, и я расхохоталась. – Киборг, ты осудил меня, отверг мою мораль, нашел мои поступки подозрительными, но кем бы я ни была, по сравнению с тобой я ангел. Я краду чужие тела. Ты украл чужой разум. Ведь так?
– Я не хотел.
– Иоахим Клерономас, как все и говорили, умер на Авалоне семьсот лет назад. Может, он и заменил некоторые части тела на стальные и пластмассовые, но у него оставалась и живая плоть, а значит, наступило время, когда клетки погибли. Тонкая прямая на экране и пустая металлическая оболочка. Конец легенды. Что с ним тогда сделали? Вытащили мозги и похоронили под громадным памятником? Несомненно. – Кофе был крепкий и сладкий, он здесь никогда не стынет, потому что я не позволяю. – Но машину не похоронили, верно? Разве можно зарыть такой дорогой и сложный кибернетический механизм, библиотечный компьютер, полный всевозможных сведений, кристаллическую матрицу застывших воспоминаний? Он был слишком ценным, чтобы его просто выбросить. И достойные ученые Авалона подключили его к главной системе Академии, правда? Сколько столетий прошло, прежде чем один из них решил снова использовать тело киборга и отсрочить собственную смерть?
– Меньше одного, – ответил киборг. – Меньше пятидесяти земных лет.
– Ему следовало тебя стереть, – сказала я. – Но зачем? В конечном итоге ведь это его мозг должен был управлять машиной. Зачем лишать себя доступа к удивительным знаниям, ради чего уничтожать воспоминания? Зачем, если можно самому ими наслаждаться? Насколько приятнее обладать двойной мудростью, приобретенной другим, вспоминать места, где никогда не был, и людей, с которыми никогда не встречался? – Пожав плечами, я посмотрела на призрака. – Несчастный глупец! Если бы ты сыграл в Игру ума раньше, ты понял бы это уже тогда.
Что такое разум, как не воспоминания? Что такое мы сами, наконец? Только то, чем сами себя считаем.
Доверь свои воспоминания алмазу или куску протухшего мяса – таков выбор. Со временем плоть совсем отомрет и уступит место металлу. Лишь алмазные воспоминания выживают и могут жить вечно. От плоти ничего не остается, и отзвуки утраченных воспоминаний оставят легкие царапины на кристалле.
– Он забыл, кем был, – сказал киборг. – Или, вернее, забыл я. Я начал думать… он начал думать, что был мною. – Он посмотрел на меня, и мы встретились взглядами. Его глаза из красного хрусталя, и за ними я увидела свет. Его кожа заблестела, на глазах становясь серебряной. На этот раз он справился сам. – Ты тоже не без слабостей. – Он указал пальцем на мою руку, в которой я держала чашку.