Гетика
Шрифт:
В постоянном сосредоточении на конкретных исторических памятниках, в неизменном восприятии их в качестве памятников культуры для Елены Чеславовны заключалось по-своему осознанное служение истине и общественной пользе; на этой же основе вырастал ее интерес к традициям отечественной культуры.
Как всякий настоящий ученый, испытывая живейшее чувство глубины непознанного и одновременно острое желание точного знания, Е. Ч. начинала себя чувствовать достаточно уверенно в изучении истории лишь тогда, когда ей удавалось отчетливо рассмотреть, как, по каким правилам построен конкретный исторический источник и какие смысловые связи в нем проведены. Свое отношение к источнику в деле исторического познания Е. Ч. умела передать в прочувствованных образах. Например, в статье 1940 г. «Неиспользованные источники преподавания истории», к которой выше мы уже обращались, она так говорит о важности твердого знания источников: оно необходимо для того, «чтобы в невольном иногда уклоне в модернизацию не исказить трудно проявляемого, часто туманного лица далекого прошлого» 232 .
232. Скржинская
Мера понимания реальной исторической обстановки для Е. Ч. определялась в первую очередь мерой проникновения во внутренний смысл конкретных источников. В другой программной статье того же времени, посвященной преподаванию латинской палеографии, курс которой в предвоенные годы она вела в Ленинградском университете, Е. Ч. писала: «Если историк не знает источников, если он не опирается на них и не исходит из них в своих построениях – он не историк, а только начетчик исторических книг, пусть даже образованный, но неизбежно подверженный опасности оказаться во власти концепций тех или иных авторов использованных им сочинений» 233 .
233. Скржинская Е. Ч. Забытая историческая дисциплина. – Вестник высшей школы, 1940, № 10, с. 13.
Свойственная Е. Ч. Скржинской манера работы – в общем подходе к историческому источнику постоянно выделять, высоко их оценивая, сами по себе формы былой культуры, в которых выражено историческое свидетельство – коренилось в глубокой личной потребности и в то же время была связана с заветными мыслями об общественном призвании ученого-историка. Имея в виду определяющее значение исторически сложившейся культуры для всей нашей умственной деятельности, Елена Чеславовна не уставала повторять: «Мы пронизаны культурой». Изучение памятников истории и культуры давало возможность составить представление о функциях конкретных форм культуры в прошлом и воспринять культуру в ее реальном становлении. Иными словами, изучение подлинных памятников истории как памятников культуры в трудах Е. Ч. было устремлено в конечном счете на то, чтобы придать собственному сознанию и сознанию тех, к кому ее творчество было обращено, большую ясность и тем самым увеличить человеческие возможности для плодотворной деятельности.
Именно такой высокий смысл вкладывала Е. Ч. в свои научные занятия. В рецензии на книгу академика И. Ю. Крачковского (1883—1951) «Над арабскими рукописями» она писала по поводу содержащихся в книге очерков жизни и деятельности трех ученых-арабистов (Рейске, Гиргаса, Сольхани): «Все три образа убедительно говорят о высокой миссии науки в человеческой культуре, об ученом как вершителе большого дела, нужном для роста и совершенствования человечества» 234 . Эти слова вполне могут быть восприняты как определение смысла собственного творчества Е. Ч. – только с таким пониманием своей задачи могло быть связано часто повторяемое ею требование «вдохновенной» работы.
234. Академик И. Ю. Крачковский: Над арабскими рукописями: Листки воспоминаний о книгах и людях. – Вестн. АН СССР, 1946, № 10, с. 129– 133.
Естественно возникает вопрос, как можно видеть культуру в ее историческом генезисе, сосредоточивая всякий раз внимание на конкретном памятнике, будучи, так сказать, привязанным к его неповторимому лику. Но при той полноте анализа, которой Е. Ч. обычно добивалась в исследовании частного предмета, было неминуемым детальное знакомство с различными сторонами культуры общества, в котором тот или иной памятник возник. Коллеги Е. Ч. неоднократно отмечали, что в ее трудах можно почувствовать само дыхание или, говоря по-иному, движение истории. Ее метод будет правильно определить латинской формулой: pars pro toto.
В упомянутой выше рецензии на книгу академика И. Ю. Крачковского – надо заметить, приветственно встреченной самим автором – Е. Ч. привела следующее высказывание автора по поводу судьбы в веках одного выдающегося памятника средневековой литературы, дошедшего до нового времени в единственном списке, а равно и по поводу истории его изучения: «(Получилась. – В. М.) картина величественная и поучительная, в которой, „как солнце в малой капле вод“, отражается неустанное движение человеческой культуры» 235 . Здесь же поместила она и другое, более общее суждение автора о самом широком и актуальном значении исследования конкретных памятников письменности: «Рукописи сближают людей. Знакомство с ними, как проникновение в природу, как восприятие искусства, расширяет горизонт человека, облагораживает всю его жизнь, делает его участником великого движения человечества на пути культуры» 236 . Е. Ч. нашла в И. Ю. Крачковском, ученом, казалось бы, далеком от нее по области специальных занятий, человека, наиболее близкого ей по духу своей деятельности; она всегда с большим воодушевлением говорила о былом дружеском общении с ним и особенно ценила его способность верно и емко, с тонким вкусом выражать те самые мысли, которые ее волновали. Приведенные слова почтенного академика-арабиста с полным правом могут быть отнесены к научным трудам Е. Ч. как еще одно весьма существенное определение их смысла.
235. Там же, с. 131.
236. Там же, с. 132.
Особенно ярко личная причастность Е. Ч. к «движению человечества на пути культуры» проявилась
В. И. Мажуга
«GETICA»
ПЕРЕВОД И ЛАТИНСКИЙ ТЕКСТ
О ПРОИСХОЖДЕНИИ И ДЕЯНИЯХ ГЕТОВ
{1} Хотел я, влекомый малым своим суденышком, плыть вдоль тихого берега и – как говорит кто-то – ловить мелкую рыбешку в стоячих водах предков, а ты, брат мой Касталий, понуждаешь меня пуститься на всех парусах в открытое море, отбросив ту работенку, которая сейчас у меня в руках, а именно – сокращение хроник, Ты убеждаешь меня передать своими словами, – втиснув вот в такую малую книжку, – целых двенадцать томов Сенатора о происхождении и деяниях гетов, где изложение спускается по поколениям и королям от древнейших времен и доныне. {2} Повеление весьма жестокое, данное человеком, который как бы и знать не желает о всей тягости подобного труда.
Не замечаешь ты того, что дыхание у меня слишком слабо, чтобы наполнить воздухом столь великолепную трубу его [Кассиодора] красноречия. Превыше же всего тягость в том, что не дано нам возможности пользоваться теми книгами, поскольку мы послушно следуем именно за его [Кассиодора] мыслью: ведь я предварительно перечел эти книги, по милости его управителя, – если не ошибаюсь, – в течение всего трех дней. Хотя я и не припоминаю самых слов этих книг, однако я уверен, что целиком удержал в памяти и их замысел, и [описанные] события. {3} Кроме того, я добавил к ним кое-что соответственное из некоторых историй как греческих, так и латинских, перемежая и начало, и конец, и многое в середине собственным своим рассказом.
Прими поэтому то, чего ты требовал, без осуждения, но благосклонно, читай же с наивысшей благосклонностью.
Если о чем-нибудь сказано мало, а ты сам, живущий в соседстве с [описываемым] племенем, припоминаешь большее, сделай свои добавления, дорогой брат, вознося за меня молитву.
Господь с тобой. Аминь.
{4} Предки наши, как передает Орозий 1 , утверждали, что земной круг, ограниченный океаном, оказывается трехчастным 2 , и назвали три его части Азией, Европой и Африкой.
1. Павел Орозий, Paulus Orosius, писатель начала V в., родом из Испании. Орозий был современником и последователем Августина (354—430), по указанию которого и написал сочинение типа всемирной истории. В заглавии труда Орозия – «Historiae adversum paganos» – выражены и идея, и цель произведения. Автор придерживается той точки зрения, что все исторические события объясняют причину гибели язычества и торжества христианства. Он писал для того, чтобы содействовать укреплению христианской церкви, получившей к этому времени официальное признание. Доведенное до 417 г. сочинение Орозия было популярнейшим руководством по всемирной истории в течение всего средневековья. Оно дошло до нас в сотнях разновременных рукописей, среди которых имеется, например, ценнейший кодекс VI в., хранящийся в библиотеке «Laurentiana» во Флоренции. В «Истории» Орозия особенно важны те части, в которых он описал близкие ему по времени исторические факты, не упомянутые другими авторами IV—V вв. Интересны также собранные им сведения о различных племенах и их передвижениях. Для более древних периодов источниками Орозия были общие исторические труды авторов IV в.: «Бревиарий» Евтропия и «История» Евсевия в латинском переложении Иеронима (ум. в 420 г.) Труд Орозия в целом отражает представление средневекового образованного человека о географии известного тогда мира и об общем ходе событий всемирной истории. Хронологические данные и последовательность явлений в рассказе Орозия не отличаются точностью.
Иордан хорошо знал сочинение Орозия и пользовался им при составлении своих трудов. Несомненно, что в основе своей произведение Иордана опирается на «Историю» Орозия. На страницах «Getica» Иордан четыре раза (§§ 4, 44, 58, 121) называет имя Орозия, но черпает материал у него и без упоминания его имени. Думается, что многие части сочинения Орозия Иордан знал почти дословно. Изложение «Getica» – после предисловия, обращенного к Касталию, – начинается фразой, которая открывает текст и у Орозия (Get.: «maiores nostri, ut refert Orosius, totius terrae circulum...»; Oros.: «maiores nostri orbem totius terrae...»).
2. Иордан повторил слово Орозия «triquadrus» (circulus) и пояснил его прилагательным «tripertitus» – разделенный на три части, тройной (ср.: Ducange, Glossarium media et infimae latinitatis: triquadrus – in tres partes divisus).