Гейдельбергские влюбленные
Шрифт:
Далее с Дмитрием и Зинаидой творится странное: ведут они себя очень церемонно, как чопорные и по этикету слегка жеманные кавалер и дама века пышных и напудренных императриц. Очевидно, в эдакой полумаске они менее скованны.
Зинаида не склонна считать Дормидонта паршивцем и записным сердцеедом и твердит о его возрасте, о его крайне необузданной игре воображения. Разумеется, Дормидонту выходка его с рук не сойдет, и ему не избежать сурового наказания.
Дмитрий рассуждает, что дело, по-видимому, в тонкой материи безгрешной страсти, поэтому у Дормидонта, пожалуй,
Зинаида стоит за необходимость круга, перехлестнувши который, чувства низки и преступны.
Он замечает ей, как она кротка и воспитанна.
Она — как он мужественен и добродетелен.
Он — что-то про таинственность и печаль в ее очах.
Она — нечто о его светлом и неоцененном уме.
Она вымаливает у Дмитрия покровительство над ее влюбленным непутевым братцем.
Он — клянется, что позаботится о его счастии.
После чего Зинаида сказала себе: это мой Дмитрий, никому его не уступлю!
А Дмитрий мысленно повторял: Зинаида моя, Зинаида!
Дмитрий и Зинаида разом подымаются. Она роняет книгу. Протяжный и обоюдоострый поцелуй.
Жаль, что хронографы уездного городка не отметили столь замечательный факт: Зинаида несколько минут своей сознательной жизни провела не читая.
Появляется понурый Дормидонт. Двигается будто слепой и немощный. Задевает узлом за вазу и круглый столик, они падают.
Дормидонту на это наплевать. Он замирает среди комнаты, не выпуская узла.
Зинаида и Дмитрий отпрянули друг от друга.
Зинаида наклоняется за книгой. Дмитрий — чтобы ей помочь.
Вдвоем поднимают книгу, вдвоем начинают ее читать. Вдвоем идут к Дормидонту и отбирают у него узел. Вдвоем, как сынишку, гладят его по голове. Дормидонт бесчувственнее и бессмысленнее камня.
Дормидонт, с утра кружа по улицам и огибая городские огороды, закопался в себя на небывалую глубину.
Вытащить его оттуда, как догадалась Зинаида, можно только взрывом.
Зинаида что-то шепчет на ухо брату. На его лице постепенно появляются признаки оживления и интереса. И вдруг он резко оттаивает. Замечает Дмитрия. Охотно и благодарно кланяется ему и крепкой дланью отвечает на рукопожатие.
А потом ни с того ни с сего озорно задирается. И у Дмитрия с Дормидонтом происходит веселая молодецкая потасовка.
А Зинаида со своим Бомбонисом Самурайским кружит вокруг них.
Пожалуй, не менее бочки пороху оказалось в словах Зинаиды. Что же то были за слова? Сестрица сообщила брату, что Дмитрий послан к нему Машенькой. Для перемирия.
КАРТИНА ВОСЬМАЯ
Рассказчик(поет):
Таинство белой чашиНад придорожной пылью.Чистый на раны нашиПластырь прохладных лилий.Прошел
Угол Александровского бульвара и Крестовской со стороны бульвара. Вдали Сретенская церковь. Воздух раскачан торжественным и спокойным колокольным звоном.
Из церкви после венчания шествуют две пары новобрачных — Дмитрий и Зинаида, Дормидонт и Машенька. С ними их родственники и друзья.
И на радость и на горе супруг получил себе супругу, а она — супруга. И небесами был скреплен союз сей.
КАРТИНА ДЕВЯТАЯ
Тот же угол Александровского бульвара и Крестовской.
Рассказчик: Еще несколько раз метели и стужу сменяло лето и пору цветения пора увядания. И опять мы на Александровской аллее в конце сентября в послеполуденные часы.
С разных концов аллеи навстречу друг другу движутся два "обоза". Что с той, что с другой стороны транспортное средство одно — это всеми нами опробованная детская коляска. А вот количество сопровождающих разное.
Итак: с одной стороны — Машенька катит коляску, рядом, держась за маменькину юбку, семенит девочка лет четырех, сбоку идет Дормидонт, он иной раз заглядывает в гнездо малышки, показывая ей "козу рогатую".
С другой стороны — коляской управляет Дмитрий, сзади, углубленная в чтение Зинаида, за которой цепочка из четырех мальчиков, мал мала меньше, все в очках, все с книгами, у последнего она самая, большая и, вероятно, самая тяжелая.
"Обозы" поравнялись. Сопровождающие степенно раскланялись. И движение продолжилось.
Правда, отъехав несколько шагов от места встречи, 'Машенька сделала короткую остановку. Которой Дормидонт не преминул воспользоваться — поцеловал-таки жену. При этом Машенька закрыла лицо от публики ладонью. Обое рассмеялись. Засмеялась и девочка их лет четырех.
ЭПИЛОГ
Рассказчик (поет):
Мне жаль мучительно не бывшего меж нами.И жизнь нескучная мне кажется бедней.Раз не болели мы друг друга именамиНечаянноВ вершинах школьных дней.Скатать бы полотно текучих лет обратно,Тогда…Тобой тогда мне вновь не заболеть.Но все равноО том, что невозвратно,Что быть могло.Нельзя не сожалеть.…Изложил вам историю. И никак не пойму, а причем тут "второй Гейдельберг"? Но оставлю, однако, все как есть. По слухам, Гейдельберг тоже славный город. И, может быть, даже не менее славный, чем Чере'повец.