Гибель адмирала Канариса
Шрифт:
— Мне, штурмбаннфюрер, не надо ждать каких-либо сообщений, чтобы догадаться, что над моей головой уже находятся добрых два десятка «летающих крепостей», — осадил его Мюллер.
— Но существует опасность…
— С неба, штурмбаннфюрер, мне, старому пилоту, [59] ничего не угрожает. Тех, кто на небесах, я уже давно не боюсь; в последнее время бояться все больше приходится тех, кто рядом с тобой, на этой грешной земле.
Мюллер и в самом деле был убежден, что с небом у него как у пилота заключен некий тайный союз… Впрочем, к дневникам Канариса это отношения не имело.
59
Во время Первой мировой войны Мюллер сражался летчиком в составе 278-го германского авиаполка, где прославился своим мастерством и хладнокровием.
Сейчас Мюллер вел себя так, словно бы эти слова, это кровавое пророчество, начертал не абвер-адмирал Канарис, а он сам. И как только он осознал это, тотчас же оттолкнулся от стола и, откинувшись на спинку кресла, устало закрыл глаза. Как было бы хорошо, если бы он мог связаться с Канарисом и поговорить обо всем, что написано в этих его «абверовских пророчествах», за кружкой пива! Просто посидеть и поговорить.
Подумав об этом, обер-гестаповец страны расхохотался. Если такое и могло произойти, то в совершенно иные времена и в совершенно иной стране. А еще он вдруг вспомнил, как в свое время генерал Остер бросил ему в лицо: «Разве не вы, Мюллер, со своим гестапо довели страну до такого состояния, когда все мы начали бояться родных нам людей, родных стен и даже самих себя?!»
Бомбы союзников стали разрываться где-то рядом, причем все ближе и ближе. Не хватало еще, чтобы они разнесли гестапо, дав при этом повод иностранным журналистам скалить зубы. Еще бы: пал последний оплот фюрерской власти, последний оплот Третьего рейха! Пилоты явно начали нарушать тайный сговор Мюллера с небесами.
«Гиммлер не желает быть хоть каким-то образом причастным к делу о дневниках Канариса, это ясно, — сказал он себе. — Но это решение Гиммлера, ты же должен решать за себя. Если сегодня вечером эти дневники оказались на твоем столе, значит, завтра ты должен сделать все возможное, чтобы они оказались на столе у Гитлера. По крайней мере, ты должен добиться, чтобы фюреру было доложено об их появлении».
Теперь Мюллеру уже не хотелось, чтобы пророчества этого абвер-адмирала задерживались у него сколько-нибудь долго, да к тому же втайне от фюрера. Не те времена, не та ситуация в рейхсканцелярии…
Ну а самому фюреру «гестаповский мельник» позвонил сразу же после авианалета и ничуть не удивился, что, услышав о появлении дневников Канариса, тот разразился бранной речью и по поводу адмирала-предателя, и по поводу «всей той продажной своры, которая в эти трудные дни окружает» его.
— Этот народ недостоин победы, Мюллер! — орал он в трубку. — Он недостоин того жизненного пространства, которое я пытался для него завоевать, и той воинской славы, к которой я в течение стольких лет безуспешно вел его! Кто меня предает, Мюллер? Солдаты?! Нет, солдаты сражаются на фронтах. Но здесь, в тылу, их и меня предают такие, как Штауффенберг, Фромм, Бек, Витцлебен, Остер и, наконец, Канарис! Да, и Канарис — тоже! — воскликнул фюрер с таким пафосом,
«После такой истерики на Остере и Канарисе можно поставить крест, — понял Мюллер. — Гитлер не только не освободит их, но и не оставит в живых».
— Так вы все же намерены ознакомиться с этими дневниками, мой фюрер? — как можно спокойнее, будничнее поинтересовался Генрих, когда Гитлер в конце концов угомонился.
Тот замялся, натужно посопел в трубку и уже совершенно спокойным, почти вкрадчивым голосом спросил:
— Вы уже прочли их, Мюллер?
— Самым внимательным образом.
— Это действительно дневники предателя?
— Это дневники шефа абвера, то есть человека, который вообще не имел права на какие бы то ни было дневниковые словоизлияния.
— Но в своих записях адмирал, конечно же, предстает как мой ненавистник.
Личной ненависти к фюреру в дневниковых записях Канариса шеф гестапо не уловил, но соврал:
— Они пронизаны этой ненавистью. Причем ко всем нам.
— И Канарис — тоже, — уныло произнес Гитлер. — Странно все это, Мюллер.
— Согласен, мой фюрер, — охотно отозвался Генрих, — очень странно.
— Он по-прежнему прохлаждается в Школе пограничной охраны?
— Куда уже давненько был доставлен Шелленбергом, — ненавязчиво напомнил ему «гестаповский мельник».
— Но ведь по вашему же приказу, Мюллер, — повысил голос Гитлер.
— Так было решено на первом этапе его ареста, — уклончиво объяснил шеф гестапо, не решаясь ссылаться ни на Кальтенбруннера, ни тем более на Гиммлера. К тому же он хорошо помнил, что на самом деле ссылка эта была согласована с самим фюрером.
— А ведь ясно, что дело адмирала-изменника давно пора передавать в суд.
— Сейчас же прикажу доставить адмирала во внутреннюю тюрьму гестапо и усиленно допросить.
Произнеся это, Мюллер затаился, ожидая реакции фюрера. Тот вновь натужно посопел в трубку, как суслик, высунувшийся из норки после зимней спячки, и едва слышно произнес:
— Только лично проследите, чтобы Канарис обязательно дожил до приговора суда.
26
В течение трех предыдущих допросов Кренц вел себя подчеркнуто вежливо, и хотя вопросы его становились все более конкретными и настойчивыми, однако адмиралу пока еще казалось, что задавал их следователь с какой-то благодушной ленцой. Зато слушателем он представал идеальным. Его интересовало решительно все: и как Канарис лично спасал президента Мексики генерала Гуэрта, когда повстанцы свергли его и как после побега из лагеря интернированных германских моряков, располагавшемся на чилийском острове Квириквина, он оказался в семье германского поселенца в Аргентине фон Бюлова.
Его во всех подробностях интересовало, какую именно бумагу подписывал беглый германский офицер Канарис, получая у некоего местного английского агента фальшивый паспорт на имя чилийского гражданина Рида Розаса, с которым он нанялся на шедший в Европу теплоход «Фризия». Кто свел его с этим человеком и с какими просьбами обращался к нему «даритель паспорта». А еще Кренц долго и придирчиво выяснял, каким образом во время этого рейса ему удавалось успешно пройти тщательную проверку английских чиновников в Плимуте и нидерландских — в Роттердаме. И что способствовало его назначению в 1916 году на должность помощника германского военного атташе корветтен-капитана фон Крона в Испании…