Гибель «Аякса»
Шрифт:
— Меня он еще не поймал, — сказал Толя. — Но я сам начал тренировки.
— Чем занимаешься?
— Боксом, — усмехнулся он.
— Не представляю тебя в атаке, — сказал я. — Хочешь не хочешь, а придется тебе уходить в глухую защиту.
— Ошибаешься… Мой стиль — мгновенная контратака! — ответил он, подмигнув несколько глуповато.
— Как Ада? — поинтересовался я.
— Хорошо… Намного лучше, чем я ожидал.
Его добрые синие глаза смотрели на, меня в упор. Но я и ухом не повел. Неожиданно он спросил:
— Скажи, вы с Сеймуром специально подстроили эту отвратительную комбинацию?
— Почему
— Этот кретин отвечает точно как ты.
— Значит, в твоих интересах знать столько…
Он нахмурился, но нашел в себе силы ответить мне шуткой:
— Не забывай, что я усиленно тренируюсь.
— И я тоже. Бегаю на длинные дистанции.
Целый день после этого разговора я чувствовал себя отвратительно. Такие отношения с людьми были совсем не в моем стиле. Насколько правильнее жили древние! В подобных случаях они набрасывались друг на друга с кулаками или с дубинами, а не вели лицемерно-остроумные разговоры.
На другой день в моей комнате мягко загудел видеотелефон. Я нажал кнопку и в тот же миг увидел на экране суровое лицо Хенка.
— Зайди ко мне! — коротко бросил он.
Когда я вошел к нему, он стоял лицом к огромному иллюминатору. Его массивная фигура показалась мне более ссутулившейся, чем обычно. Услышав мои шаги, Хенк оглянулся. Лицо его было озабоченным и каким-то отрешенным.
— Садись, — по-свойски сказал комендант, продолжая смотреть в иллюминатор.
«Неужели он еще не насмотрелся в эту пустоту?» — подумал я.
Хенк поманил меня к себе:
— Знаешь, что это за звезда?
— Которая именно?
— Вот эта, самая яркая. В левом углу.
— Не знаю, — смутившись, ответил я.
Как и все другие, за исключением астрономов, я редко заглядывал за крепкие стены «Аякса». Очень жутко не только знать, но и видеть, что ты нигде, в пустоте…
— Это Анкур, — сказал комендант. — Говорит тебе о чем-нибудь это название?.. Быть может, самая интересная звезда нашего неба. Пятьсот шестьдесят лет назад она была сверхновой…
— Да, припоминаю, читал, — ответил я. — Тогда она произвела настоящую сенсацию.
— Анкур интересен и в другом отношении, — продолжал Хенк. — Мы пройдем от него довольно близко… Ни от какой звезды мы не будем так близко…
— Красивая, — сказал я.
— Да, конечно… То, что ты видишь, — это газовая оболочка. Потому звезда и выглядит такой крупной. Когда мы подойдем к ней на минимальное расстояние, она будет выглядеть как апельсин. Вот тогда я соберу всех вас. Я хочу, чтоб вы почувствовали, что мы летим не в пустоте. Мы летим в огромном живом мире. В мире, в котором пульсирует бесконечная материя. Океан огня и света.
Я не знал, что он может выражаться столь патетически.
— А энтропия? — спросил я.
— Энтропия для дураков! — резко ответил он. — А огонь для Прометеев… Но это звучит немного старомодно…
— Звучит что надо, — серьезно сказал я.
— Правильно. Потому-то я и позвал тебя.
Лишь теперь он посмотрел на меня прямо и цепко — глаза в глаза.
— Я рассчитываю на тебя в одном деле. Поэтому предупреждаю — никакого расслабления… Ни при каких обстоятельствах. Ты должен быть постоянно готов — начищенным и твердым, как клинок.
Он в самом деле заинтриговал меня. «Одно дело»?
— Не ломай себе голову. Это больше, чем ты можешь предположить…
Я не мог и подумать в эту минуту, что доставлю ему самое тяжелое огорчение, что уязвлю его в самое сердце. Хенк снова уставился в иллюминатор и словно забыл о моем существовании. Я встал и бесшумно вышел. Мне очень хотелось узнать, кому я обязан необычным вниманием коменданта. Не была ли эта встреча одной из бесконечных комбинаций Сеймура? Не считал ли он необходимым помочь и мне каким-либо внезапным шоком? Я знал, что Сеймур и Хенк часто встречаются, часами о чем-то толкуют… Вряд ли о космической энтропии. Скорее о той, что происходит в сердцах людей… А может быть, Хенк, сам вспомнил обо мне?..
Мне хотелось, чтобы верным оказалось второе.
Несколько дней спустя я встретил в бассейне Аду. Она снова была в желтом трико, элегантная и гибкая, как всегда. Ада тоже заметила меня, взгляд ее был теплым и ласковым. Я не посмел подойти к ней — так громко и сильно колотилось мое сердце.
ЧАСТЬ ВТОРАЯ
Мы приближались к цели. Пройдет несколько месяцев, и «Аякс» повиснет в космосе, как дальний спутник Регины. Мы наконец узнаем, был ли какой-нибудь смысл в нашем бесконечном путешествии. Узнаем, есть ли там жизнь. Мы просто жаждали встретить человеческие существа, хотя бы и доисторической эры. Настолько невыносимой стала для нас мысль, что, может быть, мы единственные скитальцы в доступном космосе.
Последние три года прошли как будто легче. Наш коллектив медиков открыл наконец сильные средства против герметического невроза. Но последняя его жертва была поистине и страшна и тяжела. Один из наших биохимиков, молодой профессор Моргенштерн, покончил с собой невероятным образом. Одетый в скафандр, он выпрыгнул в космос через люк и, открыв шлем, в мгновение ока превратился в сосульку. Все были потрясены. Моргенштерн наконец нашел то, к чему с такой огромной силой рвалась его душа, — бесконечное открытое пространство…
Мы победили герметический невроз, но главный наш враг — космическая меланхолия — продолжал наносить удары. Еще восемь человек умерло у нас на глазах, и мы ничем не могли помочь им. Шестнадцать человек лежало в летаргическом сне в барокамерах. Когда мы приблизились к Регине, все они постепенно вернулись к нормальной жизни. Даже самое обыкновенное любопытство могло поставить людей на ноги, лишь бы оно было достаточно сильным.
Я уже не был мальчишкой. За последние годы я превратился в солидного и спокойного научного работника с легкой склонностью к литературе. На моем счету было два серьезных научных труда. Я вырастил морскую свинку чуть ли не с настоящего земного поросенка. Ее звали Тони. Она весила около пятидесяти килограммов и поэтому большей частью лежала возле своего корытца, загадочно смотря на меня глазами альбиноса. Иногда у меня было такое чувство, что она вот-вот заговорит. При всей ее флегматичности у нее был отличный аппетит. И только присутствие Сеймура неизвестно почему выводило ее из равновесия — свинка становилась неспокойной и раздраженно повизгивала.