Гибель буревестника
Шрифт:
В тюрьме председатель ждал недолго. Его накормили невкусным супом, положили черпак гороховой каши.
Приятель, офицер внутренних войск, прокомментировал:
– Наших постояльцев так кормим. Негусто, но умереть от арестантской пищи нельзя.
Мужчины вышли из столовой. На плацу ждали шестеро вчерашних зэков. У каждого за плечами тощие рюкзаки.
– Давайте, хлопцы, знакомиться, – протянул каждому руку Пантелей.
Те неуверенно, робко ее пожали. Отвыкли от человеческого общения.
Пантелей
– Убийцын.
И мужичок сник.
Приятель отвел Пантелея в сторону:
– Сильно не донимай его. Он сидел за неосторожное убийство маленького сына. Николай ремонтировал трактор, а мальчонка играл под колесом. Отец дал задний ход, и все… Получил парень восемь лет. Отсидел половину. Ты, Пантелей, будь с ним поаккуратнее. Его дурацкая фамилия под стать совершенному преступлению, она давит на его психику.
Приезжих в колхозе встретили настороженно. Жить распределили по квартирам. В основном там, где хозяева – мужчины. Убийцын попал к вдове. Ее муж погиб на фронте, она, как могла, тянула двоих детей. Пришлый мужик пришелся ко двору. Колхоз за него начислял лишние трудодни, постоялец выполнял по дому мелкий ремонт.
Ночью загорелась конюшня. Люди с ведрами и баграми прибежали спасать колхозное добро. Егор, не раздумывая, кинулся в конюшню. Огонь уже подступил к стойлам. Мужчина открывал двери и выгонял лошадей на улицу. У него начали гореть волосы. Увидев это, жена Валентина тоже ринулась в огненный ад. Она с трудом оттащила мужа от маленького жеребенка и вытолкнула их на улицу. На Егоре тлела одежда. Десяток ведер ледяной воды обрушились на него. Он лежал на земле и стонал от боли.
Старая жительница, бабка Ружбеляева, приказала принести картофель и терку. Она быстро измельчила клубни и обложила ожоги Егора жижицей. Через пару минут он открыл глаза, удивленно произнес:
– Боль-то уходит, спасибо, бабушка!
Та улыбнулась:
– Это самое лучшее средство от ожогов.
Кто-то из колхозников крикнул:
– Поджигателя надобно найти.
Все притихли, потом оживленно начали переговариваться. Фронтовик Зудин хлопнул себя по лбу:
– Вечером я видел одного зэка, он прогуливался возле конюшни.
Гул усилился. Председатель строго сказал Зудину:
– Назови фамилию.
– Кличут Петькой, он за поджоги сидел.
Толпа ринулась к дому, где жил Петька. У некоторых в руках появились жерди.
Возле калитки все остановились. Из дома вышла хозяйка:
– Чего всполошились?
– Где постоялец?
– Спит.
– Давай его сюда.
Хозяйка пожала плечами, крикнула:
– Петька, к тебе гости.
Вскоре вышел заспанный мужчина. Десятки разъяренных людей молча
– Как я понял, ко мне претензии.
Рев усилился:
– Ах ты, гад, издеваешься!
Из толпы вышел фронтовик Кирилл. В его руках блестело лезвие топора.
Зэк попятился:
– Объясните.
– Голову на плаху, собака, – Кирилл взмахнул топором.
Вдруг перед ним возникла девичья фигура.
– Остынь, Киря, он не виноват.
Наступила неловкая тишина. Его нарушила та же девушка Дуся:
– Мой жених, Димка, поджег. Мы любились на сеновале. Димка покурил, потушил окурок, но, видимо, не до конца.
Девушка зарыдала. Она поняла, что рушит свою жизнь, губит и жениха. В толпе стоял и Димка. Он вырвался вперед, упал на колени:
– Простите меня, люди!
Односельчане стали молча расходится. Участковый поднял с земли парня:
– Идем, глупый щенок. Свой дом увидишь лет через пять. Невесту тоже.
Дуся зарыдала еще громче:
– Не вини меня, Дима. Не могла я иначе. Люди могли погубить невинную душу.
– Обо мне подумала?
– Не знаю.
– Я проклинаю тебя!
– Умолкни, подлец! – заорал милиционер.
Димку увели, а Дуся, как заклинание, шептала:
– Я не виновата, не виновата, Дима. Прости меня…
К ней подошел Пантелей, обнял за плечи:
– Иди домой, дочка, ты все правильно сделала. Завтра вечером жду тебя на общее колхозное собрание.
…Зал гудел, как улей. Все обсуждали происшествие с конюшней. Димку не вспоминали. Доброго слова удосужились Егор со своей женой. Председатель представил его к местной награде.
– За героизм и мужество, – торжественно начал он, – чету Гредневых награждаю мешком муки.
Гул одобрения разнесся по клубу. Конюшню решили отремонтировать. За это проголосовало большинство.
Затем утвердили план работы на ближайший месяц. Надо было много построить, вспахать, надоить.
Люди чесали затылок: до войны за полгода это не делалось.
Пантелей резко обрывал панические разговоры:
– То было другое время. Враг разрушил полстраны. Партия приказала немедленно восстанавливать народное хозяйство. Кто против?
Все притихли. Знали: если что, придут сотрудники НКВД.
В конце собрания председатель обратился к Егору:
– Ты с женой пока никудышные работники. Даю неделю отпуска. У вас в Троицке родня, поезжайте, отдохните.
На глазах Валентины выступили слезы благодарности.
Председатель поднял руку, шум утих.
– Товарищи, нас объединили с соседним слабым колхозом. Нужно дать коллективу красивое, современное название.
Со всех сторон посыпались предложения. Их тут же опровергали. Егор вспомнил школу, великого писателя Максима Горького. Сквозь шум и гам воскликнул: