Гибель «Демократии»
Шрифт:
– Владимир Иосифович, – назвался тот, пожимая руку Петру.
– Капитан первого ранга Нелидов распорядился, чтобы ты. Володя, оказывал нам всяческое содействие, – подчеркнуто серьезно сказал Жохов. – Кстати, раз уж ты такой всеведущий, просвети нас, грешных, что должно было выйти? И что не вышло? А также, почему твоя команда считает турок виновниками взрыва?
– «Дёма» – это «Демократия»? – поинтересовался Шувалов. Капитан-лейтенант кивнул, подтверждая правильность догадки.
Храбро-Василевский, казалось, совсем не слышал прозвучавших вопросов. Он выпускал изо рта аккуратные колечки дыма и сосредоточенно следил, как они,
– Вот если бы все сказанное здесь так же улетучилось в никуда… На кораблях всегда циркулируют самые вздорные слухи. Более всего опасаюсь: найдется умник, изложит их на бумаге… Не успеешь глазом моргнуть, уже документ гуляет по инстанциям, обрастая грозными резолюциями. Ты, Алексис, – человек порядочный, но тебе тоже надо карьеру делать. Ко всему прочему на тебя начальство давит – вынь да положь результат…
– Может, мне лучше пока посетить… как это у вас называется, гальюн? – предложил Петр.
– Сидите, поручик, – махнул рукой Храбро-Василевский, – ваши добродетели написаны крупными буквами у вас на лбу. С отрочества открыл в себе дар познавать сущность людей с первого взгляда. Еще ни разу в жизни не ошибся…
– Послушай, Вольдемар, – вмешался в разговор Жохов, – о какой карьере может идти речь, когда лучший корабль Черноморского флота взорван на глазах всей эскадры. Что касается меня, то я решил твердо: если не открою всей правды, подам в отставку. Мне сейчас любая помощь нужна, а как писать рапорты начальству, чтобы ему спалось спокойно, я прекрасно знаю. Давай рассказывай! А то ходишь вокруг да около, словно гимназистка, мечтающая отдаться гардемарину, но не знающая, с чего начать.
– Сдается мне, – начал Храбро-Василевский, снова закурив, – несколько моих молодых офицеров конспиративно входят в какой-то политический кружок. Нечто вроде новоявленных декабристов. Ты же помнишь, как нас в свое время учили: морской офицер вне политики, разговоры на эту тему в кают-компании запрещены. В сознание вбито три вещи: Флот, Царь, Отечество – все остальное от лукавого…
– В семнадцатом царя скинули, – с горечью подхватил Жохов, – но мы продолжали самозабвенно молиться на оставшиеся святыни. Пока не выяснилось, что политика в лице матросов с винтовками уже ворвалась к нам в каюты. Мы пытались доказывать, что наши золотые погоны не имеют к политике ни малейшего касательства, а они только смеялись в ответ, стреляя и бросая за борт тех, кого сочли контрреволюционерами …
Бросив мимолетный взгляд на застывшее лицо товарища, капитан 2 ранга продолжил:
– Эти, нынешние, постоянно болтают о политике, ругают установившиеся порядки, ностальгируют по ушедшей империи, будто толком ее застали. С некоторых пор я заметил, что они начали перешептываться по укромным углам: в кают-компании за столом стали позволять себе намеки, вроде бы понятные только посвященным. Раньше при каждом удобном случае съезжали на берег, а теперь вдруг зачастили на «Демократию». Сопоставив все, я пришел к выводу: мои молодые участвуют…
Тут он сильно понизил голос, поэтому Шувалову с большим трудом удалось расслышать слова: «в монархическом заговоре». Так же тихо прозвучало завершение рассказа:
– Цель комплота – восстановление
– Ты хорошо информирован, – заметил Жохов. – Тебе случайно не предлагали пост товарища министра чего-нибудь солидного, вроде просвещения?
– Увы, мой друг, я для них рылом не вышел. Мое польское происхождение не внушает доверия. Они же ко всему прочему грезят новым походом на Варшаву, а мне это неинтересно. Все, что я вам тут рассказал, результат сведенных воедино наблюдений, случайно услышанных обрывков фраз и достаточно прозрачных иносказаний.
– А кстати, почему ясновельможный пан остался среди клятых москалей, вместо того, чтобы послужить возрождению родины? – рассеянно спросил Алексей Васильевич, занятый своими мыслями.
– Может, это звучит парадоксально, но после получения Польшей независимости моим истинным отечеством стала Россия, – ответил Храбро-Василевский, обращаясь больше к Петру, поскольку уловил в его взгляде неподдельный интерес. – Я вырос в России, воспитан на русской культуре, но главное – не могу без флота.
– Но ведь у Польши есть флот, – воз разил Шувалов.
– Полдюжины устаревших английских миноносцев, – презрительно скривился моряк, – а в качестве флагмана отплававший свое броненосец «Андрей Первозванный», переименованный для форсу в «Стефана Батория». Благодарю покорно! Чем командовать рухлядью, пусть даже носящей самое громкое название, лучше я до отставки прослужу, а даст бог, и повоюю на настоящих боевых кораблях.
– Как ты считаешь, – вмешался Жохов, – их затея – это серьезно или так – оперетка «Заговор в Серале»?
– Помнишь, Алексис, как Грибоедов отозвался о декабристах? «Десять прапорщиков хотят перевернуть Россию». Казалось бы, смешно, но все-таки попытались. И кровушка пролилась, и император на волосок от гибели прошел… Если это только наши мичманцы затеяли, тогда один расклад. А ежели ими из-под шпиля руководят? Сам понимаешь, тут уже другой пасьянс… Но в одном я убежден твердо – не могли они утопить «Демократию», пусть даже всеми фибрами души ненавидели само понятие.
– Хорошо, будем считать, с этим покончено, – подвел итог начальник контрразведки. – Теперь расскажи нам о турках.
– А я думал, – усмехнулся Храбро-Василевский, – ты мне расскажешь, что за доброхоты с турецким акцентом последнее время крутятся вокруг эскадры. Угощают матросов табачком, рахат-лукумом, в друзья набиваются.
– Чего хотят?
– Кто их знает? – пожал плечами Владимир Иосифович. – Это скорее по твоей части, либо чижиков из КОБа.
– Ладно, разберемся, – энергично махнул рукой Жохов. – Кто из твоих знался с этими турками?