Гибель «Демократии»
Шрифт:
– Господин Рогачев, разрешите последний вопрос, перед тем как вы ввергнете меня в узилище? Нет, я не стану интересоваться результатами применения дактилоскопии. Думаю, у вас найдется объяснение и отсутствию на оружии моих отпечатков пальцев. Скажите лучше, в прокуратуре еще остались юристы без шор на глазах?
Следователь не ответил, а только с силой надавил на кнопку электрического звонка для вызова конвоиров. Потом он бросил на поручика взгляд, в котором ясно читалось: «Упражняйтесь в остроумии! Посмотрим, как вы будете шутить завтра». Вас сейчас запрут в душную камеру, а я отправлюсь наслаждаться жизнью. И буду так делать каждый вечер. Вам же предстоит надолго забыть
ГЛАВА ВОСЕМНАДЦАТАЯ
«Мое невольное знакомство с тюремными достопримечательностями славного города Севастополя становится традицией», – подумал Шувалов, следуя за конвоиром. Второй милиционер шел сзади. По распоряжению Рогачева, поручика не стали отправлять в городскую тюрьму, а повели в подвальную часть здания городского управления милиции, где располагались камеры для подследственных. Записав имя поручика в толстую потрепанную книгу, смотритель – пожилой вахмистр с любовно расчесанными старомодными бакенбардами – неожиданно поинтересовался:
– Не вы ли, господин офицер, изволили квартировать у Ивана Маркеловича Семененко на Корабельной стороне?
– Да, было такое. А вы откуда знаете? – удивился Петр.
– Так то мой кум и давнишний приятель, – пояснил тюремщик. – Отзывался о вас весьма положительно и очень сожалел, что вы съехали от них. Говорил, редко встретишь теперь такого хорошего человека.
– При случае передавайте ему и Ганне Остаповне поклон от меня, а также благодарность за доброе слово.
– Непременно исполню вашу просьбу, можете не сомневаться, – заверил вахмистр. Потом, помявшись немного, спросил: – А правду говорят, что вы товарища своего по пьяному делу жизни лишили?
– Ложный навет. Только обстоятельства так сложились, что я пока не могу доказать свою невиновность.
– Вот и я гляжу, не похожи вы на душегуба, – почему-то обрадовался старик. – Пришлось их повидать достаточно. В бумагах одно написано, а сердцем чую, не из таких будете. Ну, господь милостив, оправдаетесь!
Шувалов лишь промолчал в ответ. Не станешь же рассказывать тюремщику, что Петра в данную минуту мучает гораздо более важная проблема. Ему жизненно необходимо выявить и нейтрализовать тех, кто решил помешать расследованию гибели «Демократии». Пусть неведомому врагу удалось запереть его в четырех стенах, но думать-то ему никто не сможет запретить. Следовательно, первым делом необходимо досконально разобраться в сложившейся ситуации, попытаться вычислить противника, а затем, связавшись с Жоховым, направить контрразведчиков по верному пути.
Тем временем вахмистр, пощипывая левой рукой бакенбарду, размышлял вслух:
– Куда же мне вас поместить, господин офицер? Начальство намекнуло, чтобы я законопатил ваше благородие в самый что ни на есть клоповник. Чтобы, значит, вы сполна вкусили прелести тюремного постоя и поскорее покаялись во всех грехах… Эх, ладно! Бог не выдаст, свинья не съест. Определю-ка я вас в гостиницу.
Старик обмакнул перо в чернильницу и в графе «Помещен в камеру №…» напротив фамилии Петра вывел цифру пять. В ответ на недоуменный взгляд поручика улыбнулся и объяснил:
– Когда солидные господа с деньгами попадают или из уголовных, которые с гонором, мы за определенную плату селим их в камеры получше. Там чистота, и персидским порошком от кровососов все время посыпаем. Даже книги имеются, чтобы скуку разогнать. Поскольку за постой там приходится платить, вот и называем между собой эти помещения гостиницей. Обеды тоже можно со стороны заказывать,
Милиционер молча отвел Петра в камеру, которая действительно оказалась довольно чистой. Узилищу в военной тюрьме, где поручику уже пришлось побывать, она приходилась родной сестрой. Столь же узкая, с маленьким зарешеченным окошком под потолком и намертво привинченной к полу однотипной мебелью. Даже наволочка на подушке тоже из красного ситца. Впрочем, были и отличия. На узкой железной кровати вместо пробкового матраца лежал тюфяк, набитый соломой. Но главное, здесь имелся водопроводный кран, установленный над небольшой чугунной раковиной, а также полочка с несколькими книгами. Шувалов пробежался рукой по затрепанным корешкам: три романа на французском языке неизвестных ему авторов, два опуса Брешко-Брешковского – «Записки натурщицы» и «Гадины тыла», последний роман графа Алексея Толстого «Падение династии» и мемуары под названием «Война и плен» – записки генерал-майора Колчака.
В коридоре послышался шум – арестантам раздавали ужин. Шувалов с досадой вспомнил, что совсем забыл попросить Иону Калиновича доставлять ему пищу из столовой. «Ничего, разок можно отведать тюремных разносолов, – решил поручик. – А будет совсем несъедобно, поголодаю до утра. Я же не во вражеском плену, чтобы копить силы для побега. Да и не успею сильно истощиться за одну ночь».
В двери с грохотом открылся лючок, превратившись в подобие полочки. На нее чья-то рука поставила железную миску с темными пятнами на месте отбитой эмали и такого же вида кружку с кипятком. За ними в проеме появилось лицо Куценко, который, почему-то волнуясь (Петр это уловил сразу), сказал певучим малороссийским говором:
– Отведайте, господин офицер, нашего угощения. Если каша не понравится, вы хоть хлебца с кипяточком скушайте. Хлебушек у нас добрый, прямо из пекарни получаем.
Едва Шувалов подхватил миску с кружкой, лючок захлопнулся, лязгнул запор, и, судя по звукам, тюремные служители переместились к соседней камере. Кружка была нестерпимо горячей, поэтому узнику пришлось буквально ринуться к столу, чтобы успеть ее поставить, а не выронить на пол. Подув на пальцы, он сел на табуретку, взялся за хлеб. После внимательного осмотра на куске буханки удалось обнаружить аккуратный надрез. Петр разломил краюху и увидел в мякише сложенный до размеров маленького квадратика листок бумаги. Обуздав первый порыв, поручик взял ложку, отколупнул от комка каши порцию на пробу, отправил ее в рот.
Через мгновение вкусовые рецепторы сообщили, что арестантов кормят кашей из затхлой от долгого лежания перловки. Масла в ней не было в помине, а на зубах явно скрипел песок. Только смертельно проголодавшийся человек, да бесправный узник, не имеющий иного выбора, смог бы запихнуть в себя это блюдо. Несмотря на рекламу, сделанную Куценко, хлеб тоже оказался невысокого качества: плохо пропеченный, вязкий, как глина, с кислым привкусом.
Шувалов к нему почти не притронулся – съел лишь небольшую часть мякиша, вынутого вместе с запиской. Вспомнив о надзирателе из военной тюрьмы, который умел бесшумно подкрадываться к дверному глазку; решил не испытывать судьбу. Петр зажал нежданную депешу в кулак и подошел к раковине. Под журчание пущенной из крана воды он развернул послание. На четвертушке листа тончайшей рисовой бумаги мелкими печатными буквами было написано: