Гибель Дракона
Шрифт:
Вошел секретарь и сообщил, что прибыли лидеры основной и двух других оппозиционных партий. Они хотят встретиться с премьером.
— Куда же это годится, — нахмурился министр здравоохранения. — Ведь скоро заседание кабинета…
— Нет, я встречусь с ними, — сказал премьер. — Тут уж не до отговорок.
Прибежал радист и передал премьеру телеграмму. Премьер нахмурил брови.
— Гм… — промычал он. — Однако нам сейчас не до этого.
Он вернул телеграмму секретарю.
— Передайте начальнику канцелярии, как только он появится, и попросите сохранить.
Завыла сирена. Мимо резиденции
С наступлением ночи землетрясение, давая отдельные толчки, постепенно пошло на убыль, однако пожары не стихали, распространяясь все шире. Электричества не было нигде, и в черноте ночи огонь выглядел особенно зловещим. Его никто уже не пытался тушить, над столицей висело багровое зарево, и людям казалось, что горит вся земля. В прибрежных районах пылали хранилища нефти, керосина и химического сырья, ярко-красный огонь лизал небо, окрестности тонули в черном смрадном дыму. Ветер доносил искры даже до районов Сиба и Хибия. Люди, спасаясь от нестерпимого жара, бежали на восток. На площади перед дворцом собралась многотысячная толпа, а народу все прибывало.
На темных улицах центра единственным источником света были фары машин скорой помощи. Несколько зданий в Маруноути перешло на собственное электроснабжение, но таких были единицы. Мощные толчки вывели из строя почти все малогабаритные электростанции. Измученные, обезумевшие от ужаса люди искали укрытия в парке Сиба, в лесах и на площадях Ееги. Сначала там задержались в надежде переждать землетрясение возвращавшиеся домой служащие, потом появились погорельцы, успевшие захватить с собой самое необходимое…
Ни государственные, ни частные железные дороги не работали. Часть подземки горела, часть была затоплена водой. Улицы и дороги по-прежнему оставались непроходимыми из-за пожаров, руин, скоплений мертвого автотранспорта. Хайвеи не действовали. Жар пылавших на них машин был настолько сильным, что, растекаясь потоками, плавился асфальт. Взрывы газа в подземных коммуникациях все еще подбрасывали порой тяжелые крышки люков; вода из прорванных труб, сталкиваясь с огнем, превращалась в клубы горячего пара.
Когда Ямадзаки окончательно пришел в себя, он понял, что находится в лесу у храма Мейдзи. Должно быть, он вывихнул ногу. При каждом шаге тупая боль пробегала по лодыжке. Даже это он почувствовал только сейчас. Ямадзаки огляделся, Ясукавы рядом с ним не было. Спереди, сзади, слева и справа торопливо двигались истерзанные, запыхавшиеся, покрытые грязью и пылью люди. Стоны, плач. Кто-то с громким воплем пробежал мимо и скрылся в лесу. Сзади, за деревьями, появилось красное зарево, потянуло запахом гари. Видно, начался пожар у главной дороги в храм.
Как это я сумел спастись, рассеянно думал Ямадзаки, волоча больную ногу. Ему казалось, что здание, из которого они тогда пытались выбраться, обрушилось. Он вспомнил, как вцепившись в поручни падавшей вместе со зданием лестницы, смотрел на истерзанную и исковерканную улицу. Да, да, он падал — плавно и неторопливо, как в замедленной киносъемке… А что же потом?.. Потом
Напряжение вдруг схлынуло, и он ощутил боль во всех суставах. Что-то липкое текло по лицу. Веки были покрыты густой пылью, рукав пиджака оторвался, словно его срезали бритвой, рукава рубашки тоже не было, из обнаженной руки текла кровь. Левая брючина ниже колен превратилась в мочалку, вся голень в ранах. Он невольно застонал от боли во всем теле. Сердце опять бешено заколотилось, все скорее, скорее, в ушах, в висках гулко застучала кровь.
Миновав перелесок, Ямадзаки внезапно почувствовал страшную слабость. Не устоял на ногах, опустился на колени. Тело покрылось холодным потом, дышал он с трудом, вся его плоть стала сплошным сгустком боли. Когда высокий звон в ушах стих, до него, словно всплески, донеслись взволнованные голоса людей. Ямадзаки несколько раз глубоко вздохнул, и голова немного прояснилась. В лесопарке вокруг храма уже собрались тысячи, а может быть, десятки тысяч людей. В кромешной тьме двигались черные силуэты, порой отблеск пожара высвечивал чье-нибудь искаженное ужасом лицо, казавшееся призрачным ликом этой зловещей ночи.
— Нижний город целиком погиб! — кричал кто-то. — Что?.. Районы особняков Акасака, Сибуя и Аояма? О них ничего не известно…
— Говорят, Токийский залив превратился в море огня… — прошептал кто-то.
— От Цукидзи до Синагавы… и Гиндзы больше нет…
Осторожно ступая на больную ногу, Ямадзаки встал. Внезапно его охватила жгучая тревога. Что стало с его семьей?.. С их домом на Сосия?.. Усталая, ворчливая жена, старший сын, прыщавый, пижонистый, с длинными, как у женщины, волосами, старшая дочь-девятиклассница, в кого только она пошла — такая красавица, что даже страшно за нее делается, вторая дочь, слабенькая из-за перенесенного в раннем детстве полиомиелита…
— Позвольте спросить? — обратился Ямадзаки к прохожему, лица которого не мог рассмотреть. — Электрички еще не ходят?
— Ишь ты, электричку захотел! — грубо ответил мужской голос. — Рельсы перекорежило, перекрутило, как проволоку. Везде оползни, провалы. Разве тут восстановишь. А в Сибуя… ну, выехала из Сибуя… полная электричка и на эстакаде сошла с рельсов… Трупы, понимаешь, лежат… Да, трупы… трупы… Я только что оттуда, сам видел.
— А что творится на хайвеях, ужас! — произнес кто-то высоким, плачущим голосом. — Ужас! На Касумигасэки… В подземном туннеле…
— Куда смотрит полиция? — громко сказал кто-то другой. — Где она? Обычно, куда ни глянь, стоит полицейский, а тут…
За деревьями сверкнули фары. Воздух разорвал истошный крик.
— Стоп! — заорал кто-то. — Стой! Стой, тебе говорят!
Машина попыталась было прорваться сквозь толпу, но была тут же остановлена. Это было такси. Люди навалились на дверцы, все заговорили, закричали разом.
— Отвези до Сэтая! Заплачу, сколько хочешь, — твердил один.
— Вы не знаете, что делается в Омия? Горит там? — спрашивал другой замирающим от страха голосом.