Гибель Дракона
Шрифт:
— У меня дети, жена… — охрипшим голосом сказал Ямадзаки и, погасив сигарету, смял ее в пепельнице. — Не знаю, как вы… но когда думаешь о семье… Ну, конечно, кто-нибудь что-нибудь для них сделает… Но хорошо бы заранее отправить семью за границу… Хотя сейчас, в данной ситуации и это, наверное…
Ямадзаки снял телефонную трубку и долго ждал, пока ему ответят, потом сказал номер.
— Только через тридцать минут дадут Хаконэ, — сказал он, положив трубку. — Нет, я на самом деле не могу, просто не могу поверить…
— Мы сейчас анализируем все возможные
— И все-таки невозможно предсказать, когда это произойдет, — возразил Наката. — Действительно ли произойдет, как произойдет, в каких масштабах… Абсолютно точно ничего не предскажешь, сколько бы данных мы ни собрали. Единственное, что мы можем, это уточнить вероятность ожидаемого явления… В этой игре «да — нет» я, полагаясь на свое чутье, ставлю на «да» и буду счастлив, если проиграю.
— А как ваше чутье, не обманывает вас?
— В пятидесяти случаях из ста не обманывает. Но я всегда играю по крупной, так что, когда мое чутье меня подводит, бывает настоящий кошмар.
Ямадзаки, усмехнувшись, встал из-за стола.
— Хорошо бы вытащить профессора Тадокоро из парламента. Машину я как-нибудь добуду. Обману кого-нибудь и заберу. Без талона на бензин… — сказал Ямадзаки и, уже выходя из комнаты, добавил: — Если попадусь, в порядке дисциплинарного взыскания освободят от занимаемой должности.
— Наката-сан, вы холосты? — тихо спросил Юкинага.
— Нет, женат. Детей, правда нет…
— Ее судьба не тревожит вас?
— Она сейчас в Европе. Развлекается… — Наката вдруг неестественно громко расхохотался. — Не заставляйте меня думать о глупостях…
— А вы не раздельно живете?
— Что вы! Откуда у вас такие мысли? Я даже влюблен, и она тоже… — Наката чуточку смутился. — Я частенько думаю, имел ли я право как человек женатый браться за такое дело, которое не сулит ничего, кроме неприятностей. Моя жена из богатой, даже очень богатой семьи, ее отец крупный ученый… Я вырос не в такой роскоши, но все же в достатке… Короче говоря, голодать мы не будем. Вот и выходит, что я не только имею право, но даже обязан заниматься всем этим…
— Вот оно как… — сказал Онодэра. — А вы, пожалуй, действительно нигилист.
— Может быть, — просто согласился Наката. — Иногда я начинают сомневаться, действительно ли я люблю Японию, японцев. Но любить и спасать, ведь вещи разные. В данном случае, пусть я не люблю японцев, но все равно, если смогу их спасти, должен отдать этому все силы… Да… даже если за это мне придется поплатиться собственной жизнью…
Все дороги в Хаконэ где-нибудь да были повреждены. Чаще всего это были косые разломы почвы. Приходилось их объезжать. Да еще масса машин, так что ехали со скоростью немногим больше десяти километров. В Хаконэ прибыли после полуночи.
Хаконэ тоже немало пострадал. В районе Тоносава то и дело попадались полуразрушенные здания, в некоторых
На пути из Убако к вершине Кодзири-тогэ в криптомериевую рощу сворачивала малоприметная частная дорога. Когда машина взобралась на самый верх крутого подъема Цудузураорэ, показался одноэтажный дом, окруженный живой изгородью. Остановив машину у ворот с перекладиной, водитель сказал несколько слов по интерфону. Открылась дистанционно управляемая калитка.
В саду лежали груды желтых листьев, их, видно, специально не убирали. Среди них валялся упавший каменный фонарь в стиле «орибэ», на мху остался глубокий след от сорвавшегося плафона. Значит, здесь тоже ощущались толчки.
Старик одиноко сидел в комнате размером в десять татами, греясь у вделанной в пол жаровни. Сидел он на низеньком стуле с сиреневой атласной спинкой. На нем были кимоно и накинутая сверху темно-коричневая стеганая безрукавка. Шея обмотана белым фланелевым шарфом. Он сильно сутулился и казался очень маленьким. Над полуприкрытыми веками лохматились белые брови. Казалось, он дремлет. Непонятно было, заметил ли он, как гости во главе с профессором Тадокоро присели у седзи, впрочем, голова его чуть качнулась.
— Да, что ни говорите, Хаконэ есть Хаконэ, холодно!
Профессор сказал это очень громко, нисколько не считаясь с обстановкой. Его плохо натянутые носки зашлепали по татами.
Девушка в коротком, слишком скромном для ее возраста кимоно провела их в комнату и усадила вокруг жаровни. Ее густые волосы были собраны на затылке в узел. Огромные глаза, на лице ни тени косметики, твердо сжатые губы, производившие впечатление упрямства. Но когда она улыбалась, показывая ровные зубы, лицо ее делалось удивительно наивным.
— Вас тут тоже немного потрясло, — сказал профессор Тадокоро, поглядывая на токоно-ма за спиной старика. Там по отделанной песком стене у столба из древнего ствола криптомерии бежала трещина. Внизу, на полу из черной древесины персимона, лежали песчинки.
Рассматривая картину южной школы, висевшую на токоно-ма, Юкинага сказал:
— Работа Таномура Текуню?
— Хороший глаз, — старик едва слышно рассмеялся. — Однако подделка. Хорошо сработана. Любишь картины южной школы? А Тэссая?
— Нет, не очень… — запнулся Юкинага.
— Да? Я тоже не очень люблю. В моем возрасте такие картины надоедают.
Девушка подала чай, изящно ступая маленькими ногами в белых таби. Походка, выработанная при занятиях танцами театра «Но», подумал Юкинага. В чашках, которые им подали, был не чай, а какой-то напиток с плававшими в нем коричневатыми растениями.
Орхидея, определил Онодэра, сделав один глоток.
Сквозь вившийся над чашкой парок он смотрел на густо-красный цветок кровохлебки, поставленный в вазу из тропического бамбука.