Гибель гигантов

Фоллетт Кен

— Вот видишь, что происходит, если твердо придерживаться своих позиций! — сказал Фиц.

— Твой апломб неуместен, — ответила она. — Если нам придется воевать, то лишь потому, что люди вроде тебя не сделали все возможное, чтобы предотвратить войну.

— Ах вот как?! — оскорбился Фиц. — Так знай же: вчера вечером я беседовал с сэром Эдвардом Греем в Брукс-клубе. Он обратился и к Германии, и к Франции с призывом уважать нейтралитет Бельгии. Французы согласились сразу… — Фиц с вызовом посмотрел на Вальтера, — а немцы вообще не ответили.

— Это правда, — сказал

Вальтер, виновато пожимая плечами. — Мой дорогой Фиц, ты должен понимать, что если бы мы так или иначе ответили на этот вопрос, то выдали бы свои военные планы.

— Я это понимаю, но при этом не понимаю другого: почему моя сестра считает меня разжигателем войны, а тебя — поборником мира.

Мод его слова проигнорировала.

— Ллойд Джордж считает, что Англии следует вмешаться лишь в том случае, если немецкая армия продвинется вглубь Бельгии на значительноерасстояние. Возможно, сегодня он предложит такое решение на вечернем заседании совета министров.

Фиц понял, что это означает.

— То есть получается, что мы позволим Германии напасть на Францию, пройдя южным краем Бельгии? — яростно спросил он.

— Я полагаю, именно так и получается.

— Так я и знал, — сказал Фиц. — Предатели! Они на что угодно готовы, лишь бы избежать войны!

— Как бы мне хотелось, чтобы ты оказался прав! — сказала Мод.

VI

В понедельник Мод собиралась в палату общин послушать обращение сэра Эдварда Грея к парламенту. Все говорили, что его речь станет решающей. Тетя Гермия собиралась сопровождать Мод, и в кои-то веки Мод была рада ее компании.

В этот день должна была решиться судьба Мод — вместе с судьбами многих тысяч молодых женщин. От того, что скажет Грей и как отреагирует парламент, зависело, станут ли женщины по всей Европе вдовами, а их дети — сиротами.

Мод уже не злилась, ей было только страшно. Что ждет ее впереди, война — или мир, замужество — или одиночество, жизнь — или смерть?

Был праздник, и все отдыхали. Но при этом очень многие горожане собрались у здания парламента, словно надеясь первыми узнать о его судьбоносном решении. Шофер медленно вел семиместный «Кадиллак» Фица через толпу на Трафальгарской площади, мимо Уайтхолла. Погода стояла пасмурная, но теплая, и некоторые из следящих за модой молодых людей были в соломенных шляпах. Мод заметила у продавца газет анонс передовой статьи «Ивнинг стандард»: «На краю бездны».

Когда автомобиль остановился у Вестминстерского дворца, в толпе раздались приветственные возгласы, тут же сменившиеся вздохами разочарования, когда из машины вышли всего лишь две дамы. Зеваки желали видеть своих героев, таких, как Ллойд Джордж и Кейр Харди.

Дворец был олицетворением викторианской мании к украшательству. Искусно обработанный резной камень стен, повсюду деревянные панели, на полу яркая мозаика, в окнах витражные стекла, на полу узорчатые ковры.

Большинство членов парламента были в традиционных черных визитках и черных шелковых цилиндрах. Только лейбористы, не желая подчиняться традиции, были одеты в повседневное.

Мод

знала, что сторонники мирного решения все еще составляют в совете министров большинство. Ллойд Джордж накануне добился своего, и правительство приняло решение не вмешиваться, если нарушение Германией границ Бельгии будет носить чисто условный характер и не будет сопровождаться насильственными действиями.

Обнадеживали итальянцы, объявившие нейтралитет: соглашение с Австрией, сказали они, обязывает их принять участие в войне только в том случае, если она подвергнется нападению, однако по отношению к Сербии Австрия выступала в качестве агрессора. Италия оказалась единственной страной, проявившей благоразумие, с грустью подумала Мод.

Фиц и Вальтер ожидали в восьмиугольном центральном вестибюле.

— Я не слышала, что было на утреннем заседании, — сказала Мод. — А вы?

— Еще три отставки, — сообщил Фиц. — Морлей, Саймон и Бошан.

Все трое были против войны. Но как же так?

— А Ллойд Джордж не ушел?

— Нет.

— Странно… — Мод ощутила холодок дурного предчувствия. Неужели во фракции произошел раскол?

— И что же Ллойд Джордж собирается делать?

— Не знаю, но догадываюсь, — печально сказал Вальтер. — Вчера вечером Германия потребовала, чтобы Бельгия пропустила наши войска через свою территорию.

Мод ахнула.

— Бельгийское правительство заседало с девяти вечера до четырех утра. Они ответили отказом и заявили, что будут сражаться.

Это было ужасно.

— Значит, Ллойд Джордж неправ, — произнес Фиц, — германской армии не придется ограничиться условным вторжением.

Вальтер ничего не сказал, лишь беспомощно развел руками.

Мод боялась, что бессовестный немецкий ультиматум и глупое упрямство бельгийского правительства лишит сторонников мира поддержки в английском правительстве. Слишком уж напоминали Бельгия и Германия Давида и Голиафа. У Ллойда Джорджа было чутье в отношении общественного мнения; может, он предчувствовал, что настроения в обществе изменятся?

— Пора занимать места, — сказал Фиц.

Мод и тетя Гермия прошли в маленькую дверь и по длинной лестнице поднялись на галерею. Здесь заседало суверенное правительство Британской империи. В этой комнате решались вопросы, имеющие значение для четырехсот сорока четырех миллионов, проживавших на территории Британской империи. Каждый раз, приходя сюда, Мод поражалась, каким небольшим кажется этот зал — меньше, чем обычная лондонская церковь.

Правительство и оппозиция сидели друг напротив друга на скамьях, расположенных ярусами. Их разделял проход, шириной — согласно легенде — в две длины меча, чтобы оппоненты не могли перейти от слов к действию. Чаще всего во время дебатов зал был почти пуст, присутствовало не больше дюжины членов парламента, которые рассаживались на скамьях с зеленой кожаной обивкой. Но сегодня зал был полон, и члены парламента, которым не нашлось места, даже стояли у входа. Лишь первый ряд с обеих сторон по традиции был пуст: с правительственной стороны оставались места членов кабинета, а с другой стороны — оппозиции.