Гибель королей

Корнуэлл Бернард

– С очаровательными грудками, говоришь? – с наигранной суровостью осведомился я.

– Если тебе так будет угодно, лорд. Меня предупреждали, что ты скорее всего убьешь меня, сделаешь из меня мученика, но я все же предпочел бы грудки.

– А ты и в самом деле священник? – спросил я.

– Ой, в самом деле, лорд. Можешь спросить епископа Свитвульфа! Это он сделал меня священником! Наложил на меня руки и произнес все необходимые молитвы.

– Свитвульф из Хрофесестера? – уточнил я.

– Именно оттуда. Он мой отец, и он ненавидит меня!

– Твой отец?

– Да, мой

духовный отец, а не настоящий. Мой настоящий отец был каменщиком, да будет благословен его молоточек, но епископ Свитвульф дал мне образование и воспитал меня, да благословит его Господь, и сейчас он питает ко мне отвращение.

– Почему? – спросил я, догадываясь, каков будет ответ.

– Мне запрещено рассказывать, лорд.

– И все равно расскажи, ведь ты не сдержан.

– Я обвенчал короля Эдуарда с дочерью епископа Свитвульфа, лорд.

Значит, близнецы, которых передали на попечение Этельфлед, законнорожденные, и этот факт очень расстроит олдермена Этельхельма. Эдуард притворяется, будто венчания не было, на тот случай, если витан Уэссекса решит предложить трон кому-то еще, и забота о свидетеле его первого брака возложена на меня.

– Господи, ну ты и дурак, – сказал я.

– Вот и епископ сказал то же самое. Святой Катберт Безрассудный? Но я был другом Эдуарда, и он умолял меня, а она была такой восхитительной. Такой красивой. – Он вздохнул.

– У нее были очаровательные грудки? – съязвил я.

– Они были как два молодых оленя, лорд, – опять же серьезно ответил он.

Я изумленно уставился на него.

– Как два молодых оленя?

– Священные книги описывают идеальные груди как молодых оленей, лорд. Должен признаться, я тщательно изучал этот аспект. – Он помолчал, обдумывая только что сказанное, затем одобрительно кивнул. – Очень тщательно! И все же до сих пор не понял, в чем схожесть. Только кто я такой, чтобы подвергать сомнению написанное в священных книгах.

– Значит, сейчас, – проговорил я, – все утверждают, что венчания никогда не было.

– Вот поэтому-то я и не могу рассказать тебе, что я сделал, – заявил Катберт.

– И все же венчание состоялось, – сказал я, и он кивнул. – Значит, близнецы законнорожденные, – добавил я, и он опять кивнул. – А ты разве не знал, что Альфред не примет этот брак? – спросил я.

– Эдуард так хотел жениться, – просто ответил он.

– Ты поклялся хранить молчание?

– Они пригрозили, что сошлют меня во Франкию, – сказал он, – в какой-то монастырь, но король Эдуард предпочел отправить меня к тебе.

– В надежде, что я убью тебя?

– В надежде, лорд, что ты защитишь меня.

– Тогда, ради бога, не разбалтывай кому ни попадя, что Эдуард женился.

– Я буду хранить молчание, – пообещал он. – Я буду святым Катбертом Молчаливым.

Близнецы жили с Этельфлед, которая строила конвент в Сирренсестере, недалеко от моего нового поместья. Во времена, когда Британией правили римляне, Сирренсестер был большим городом, и сейчас Этельфлед жила в одном из древних домов, красивом здании с просторными комнатами, выходившими на дворик с колоннадой. Раньше дом принадлежал старшему Этельреду, олдермену Мерсии и мужу сестры моего

отца, и я подолгу жил там в детстве после того, как сбежал на юг от своего другого дядьки, узурпировавшего Беббанбург. Старший Этельред расширил дом, и теперь в нем сакская тростниковая крыша сочеталась с римской черепицей, но он был очень уютным, а защиту ему обеспечивали стены города.

В качестве строительного материала для конвента люди Этельфлед использовали римские развалины: они разбирали остатки древних зданий и складывали из камня новые стены.

– Зачем все это? – спросил я у нее.

– Затем, что таково было желание моего отца, – ответила она, – и затем, что я дала слово. Монастырь будет посвящен святой Вербург.

– Той женщине, что напугала гусей?

– Да.

Воздух в доме Этельфлед буквально звенел от голосов детей: ее собственной дочери, Эльфинн, двоих моих младших, Стиорры и Осберта. Мой старший, Утред, все еще был в школе в Уинтансестере, откуда писал мне почтительные письма, которые я даже не считал нужным читать, потому что знал: они преисполнены скучным благочестием. Самыми младшими в Сирренсестере были близнецы-младенцы Эдуарда. Помню, как я смотрел на спеленутого Этельстана и думал, сколько бы проблем решилось одним взмахом «Вздоха змея». В этом я был и прав, и не прав: со временем Этельстан вырос в молодого человека, которого я полюбил всей душой.

– Ты знаешь, что он законнорожденный? – спросил я у Этельфлед.

– Если верить Эдуарду, то нет, – ответила она.

– У меня в доме живет священник, который обвенчал их, – сказал я.

– Тогда прикажи ему держать язык за зубами, – посоветовала она, – иначе ему несдобровать.

Мы находились в Сирренсестере, который располагался недалеко от Глевесестера, где у Этельреда имелся дом. Он ненавидел Этельфлед, и я опасался, что он поручит своим людям захватить ее, а потом либо убьет, либо заточит в монастырь. Ведь она лишилась защиты и покровительства своего отца. Однако Этельфлед отмахнулась от моих страхов.

– Может, Эдуарда он и не боится, – сказала она, – но вот ты наводишь на него ужас.

– А он решится провозгласить себя королем Мерсии? – спросил я.

Она наблюдала за тем, как каменщик обтесывает римскую статую. Бедняга пытался сделать из орла гуся, но пока ему удалось лишь добиться сходства с возмущенной курицей.

– Нет, – ответила она.

– Почему?

– Слишком многие из могущественных людей Мерсии хотят защиты Уэссекса, – пояснила она, – и, по сути, Этельреда не очень интересует власть.

– Не интересует?

– Во всяком случае, в настоящий момент. А раньше интересовала. Сейчас он каждые несколько месяцев страдает от приступа болезни и очень боится смерти. Он хочет заполнить то время, что ему осталось, женщинами. – Она с сарказмом посмотрела на меня. – В некоторых аспектах он очень похож на тебя.

– Чепуха, женщина, – возразил я. – Сигунн – моя экономка.

– Ага, экономка, – пренебрежительно усмехнулась Этельфлед.

– И она боится тебя до ужаса.

Ей понравились мои слова, и она рассмеялась, а потом, увидев, как неловким ударом деревянного молотка каменщик отбил у курицы клюв, сокрушенно вздохнула.